— Пан не местный? — спросила она.
— Так. К Юзефу Трофиде приехал.
— Он сидит?
— Сидит.
— Жалко.
— Что поделаешь.
Увидел я: Сашка подошел к Алинчукам и вместе с ними направился в комнату, откуда недавно вышел.
— Пани знает Алинчуков? — спрашиваю у Бельки.
— Знаю.
— Хлопцы их не хвалят.
— Мерзавцы потому что!
Обнял ее крепче. Противиться она не стала. Подумал, что нужно сказать ей какой-нибудь комплимент, и говорю:
— У пани такие красивые глаза!
— Правда? — она усмехнулась.
— Правду говорю! — клянусь ей искренне.
Она рассмеялась. Крутанув головой, отбросила за спину волосы.
— У меня все красивое, не только глаза!
— Ого! Пани Бельця такая откровенная и уверенная в себе?
— Так.
— Люблю смелых! Если б никто не видел, поцеловал бы за это пани!
— А после хвастались бы тем по всему местечку?
— Ничего подобного! Даю слово.
— Ну, это мы посмотрим, — сказала загадочно.
Очень она мне понравилась. Танцевал бы с ней долго-долго, но она не захотела.
— Хватит колобродить! Ноги болят. Вчера только с дороги, а назавтра снова.
— Далеко ходите?
— Под Петровщизну.
В самом деле, далеко — три версты от Минска.
Я проводил Бельку к подруге, уступившей ей место на лавке. А веселье вокруг шло полным ходом. Жарко стало в избе. Лица присутствующих залоснились от пота. Некоторые хлопцы уже были в подпитии. Сперва не мог понять, где они так умудрились. Потом заметил: по двое, по трое выходят на подворок, а возвращаются уже навеселе. Начал я высматривать Щура, но нигде не мог найти, пока он сам ко мне не подошел. Подмигнул мне и говорит:
— Выйдем-ка на минутку.
Пошел с ним в соседнюю комнату — прямо в облако табачного дыма. Сперва и вдохнуть не мог: такая духота стояла в комнатке, битком набитой людьми. Когда пришел в себя, увидел длинный стол, а рядом — сидящих и стоящих контрабандистов. С некоторыми был знаком, кое-кого уже видел, но были и те, кого увидел впервые.
Хлопцы пили за здорово живешь. Во главе стола восседал Комета с бутылкою в одной руке и стаканом в другой и возглашал:
— Хромое счастье наше, хлопцы, так подопрем его бутылками!
— Умно! — подтверждал Лорд.
— Кто не курит и не пьет, тот не живет, а гниет!
— Умно! — подтверждал Лорд и добавлял: — А потому еще по одной!
Щур потянул меня к столу, усадил рядом на узкую лаву. Лорд же поставил передо мной полный стакан и приказал:
— Догоняй!
На другом конце стола играли в карты. Сидели там братья Алинчуки, Сашка, Живица, Ванька Большевик и еще несколько незнакомых мне людей. Играли в «очко». На столе лежали стопки банкнот и кучки золотых монет.
Банк держал Сашка. Раскраснелся, но играл спокойно, старательно тасуя и раздавая карты. Лежала перед ним изрядная куча денег. Вдруг к нему обратился Болек Комета.
— Дашь карту за полсотни?
— Дам за пятьдесят, — кивнул ему Сашка.
— Пошло пятьдесят!
Болек взял три карты и проиграл. Заплатил проигрыш.
— Скажу и докажу вам, хлопцы: ни в картах фарта у меня, ни в бабах. Только в водке! Только обернусь, а бутылочки-чарочки подмигивают мне, позвякивают!.. Ну, еще по одной!
— Умно!
Лорд начал насвистывать. Знатно насвистывал, жаль только, редко показывал такое свое мастерство. Перестал и запел пропитым, хриплым, будто простуженным голосом:
Туда под вечер подошелПарнишка-жох, в кармане нож —
Тут незнакомый мне молоденький контрабандист с совсем еще детским лицом принялся подпевать, затянул тоненько:
Друган меня обнял, повелИ посадил за стол.Ты, Болек, хлопец в доску свой!Напейся, что ли, кофеей!
Болек Комета при слове «кофеей» выразительно скривился и сделал вид, что блюет. Некоторые рассмеялись, Болек же пел дальше:
Ведь водку выпили до дна,В бутылке капелька одна!
— Неправда! — заорал Комета. — Скажу и докажу вам, хлопцы: пока стоит граница, нам скорее воды не хватит, чем водки!
— Умно! — ответил кто-то за Лорда, продолжавшего петь:
Я был там ангел на траве,Хотя семь дырок в голове.
— А у Фельки одна, зато какая! — выдал, осклабившись, Ванька Большевик с другого конца стола.
— Ты Фельку язычищем не обмахивай! — Сашка зыркнул на него грозно.
— Да я ничего… я так, шуткую…
— Ты шуткуй, а уважение знай!
Питье разогрело всех. Уже и хохотали одурело. Зубоскалили вовсю, изгалялись. Курили беспрерывно. Пол усыпали пустые пачки и окурки, на столе — лужи водки и пива.
Мамут, Комета, Щур и Лорд пили неустанно. Фелек же Маруда степенно и раздумчиво поедал огромный кус сальтисона. Щур пихнул меня локтем в бок:
— Глянь, как наяривает, а?
Болек Комета это услышал и сказал Маруде:
— Фелисю, коханку! Ты прям как лев, рыкающий и жрущий в пустыне.
— А где ты льва видел? — спросил Щур.
— На образке.
— На каком таком образке?
— Том, где пан Езус в Иерусалим въезжает.
— Так там же осел, а не лев!
— А я думал, лев! — ответил Комета.
Фелек оторвался от сальтисона. Обстоятельно прожевал. Проглотил. Затем изрек важно:
— А ты точь-в-точь — тринадцатый апостол!
Изрекши, снова принялся за еду. Все дружно разразились хохотом. Марудино сравнение, непонятно почему, показалось нам страшно смешным.
— Ну, срезал!
— Сказанул, однако!
— Накатил по полной!
— Цапнул, не ляпнул!
— Э-э, то старый кот! Молчит-молчит, но зато как выдаст!
— Точно черт из тихого болота!
Болек Комета тяпнул полстакана водки. Вытер губы ладонью. Поправил усы. И начал:
— Ну дык, это ж хлопец местный, бывалый.
— На мельницу с житом ездил! — подхватил Щур.
— Коров к быку водил, — добавил Лорд.
— Обтесанный, обтертый, — продолжил Комета.
— Шницелем по морде, — подхватил Щур.
— В люди ходил, — продолжил Комета.
— Вокруг сарая за свиньями, — добавил Лорд.
Маруда доел, со вкусом облизал пальцы и выдал флегматично:
— Видал я вас, хлопцы, там, где у куры ятки.
И снова все дико зареготали.
Вдруг в комнату зашла Феля. Стала в дверях и долго щурилась, стараясь хоть что-то разглядеть в облаках табачного дыма. Смеяться все сразу перестали. Умолкли, глядя на Фелю.
Была она в красивом черном платье, элегантных черных чулках, лакированных лодочках. На шее — золотая цепь от часов, на руках — множество браслетов и перстней.