Остался я один. Далеко удирать не стал. Нарочно лег наземь прямо у изгороди. Когда погоня меня миновала, раздирая одежду, раня руки и ноги, я медленно перебрался на другую сторону заграждения.
Вернувшись домой, Юзека не застал. И утром он не вернулся, а днем я узнал: арестовали его польские погранцы. Застрял он в колючке и выпутаться не смог. Завтра его отошлют в Столбцы, в староство. Юзеф уже второй раз попался и мог получить несколько месяцев за контрабанду. Хорошо хоть, не к большевикам попал. Хуже пришлось Бульдогу с Китайчиком — они на советской стороне попались. Славик говорил, ранили Бульдога или вовсе убили. Бежал за ним, стреляли, Бульдог свалился и застонал. Славик помочь не смог, самому пришлось спасаться. Про Китайчика никто ничего в точности не знал. Наверняка попался в Советах, раз до утра не вернулся и известий никаких.
Болек Комета предложил мне вступить в известную и большую группу Гвоздя — сам с ней начал ходить после провала Трофиды. Но я не хотел пока. Выжидал. Денег хватало. За носку, проданную Сашкой в Советах, получил четыреста двадцать, а со своими набралось за пятьсот рублей. Так что с работой мог повременить.
Болек Лорд сказал мне: хочет новую группу собрать. Сам поведет вместо Трофиды. Уже переговаривал об этом с Бергером.
Я сидел дома. Геля шила на машинке, Янинка, по обыкновению, чего-то болтала, я пил чай. Говорили про Юзека, отправленного под конвоем в Столбцы. Затем открылись двери и в дом зашел Альфред Алинчук. Увидев меня, нахмурился. Видно, не знал до того, что я жил у родных Юзека Трофиды.
Поздоровался с Гелей и Янинкой, потом нерешительно направился ко мне. Руку протянул поздороваться. А я взял в одну руку стакан, а в другую намазанную маслом корку хлеба и сказал, руки ему не подав:
— А, это пан! Не здороваюсь с паном, потому что уже выхожу.
Геля удивленно посмотрела на нас. Янинка сопнула носиком и выдала с необыкновенной важностью:
— Да, так. Чего здороваться, когда тут же и прощаться нужно?.. Я с Гелей никогда не здороваюсь!
Я допил и доел, взял шапку и вышел, оставив Алинчука с Гелей, проводившей меня задумчивым взглядом.
Пошел к Сашке Веблину. Хотел увидеться с Фелей, но ее не застал.
Поздоровался с Сашкой. Тот стоял у стола, доводил на ремне бритву.
— Что хорошего скажешь? — спросил меня.
— Мало хорошего нынче. Юзек попался…
— Знаю, знаю… Хлопцы говорили, Бульдога прикончили, но это неправда. Ногу ему прострелили и в Минск завезли.
— Откуда знаешь?
— Уж я-то знаю.
Сашка перестал доводить бритву. Испробовал ее сперва на пальце, потом на шейных волосах. Затем провел языком вдоль острия, сверху вниз. Должно быть, посчитал достаточно острой — отложил ее и принялся намыливаться.
— За границу не ходишь? — спросил, старательно намыливая помазком лицо.
— Нет.
— Чего нет?
— Не спешу. Бабки есть еще.
— Имеешь право! Навар есть — гуляй, хлопец! Работе — свое время. Если хватать работы не будет, ко мне приходи. А пока — гуляй! От работы, братку, кони дохнут.
Начал бриться, подпирая языком худые щеки.
— Куда идти собрался?
— До Петрука Философа. Книжку он мне обещал. Ну, и заглянул сюда по дороге.
— Ну и файно. Вместе пойдем. Он у часовщика живет, а мне как раз часы чинить…
Снова замолчал, бреясь. Сказал через минуту:
— Ага, вот! Чуть не забыл сказать тебе. В следующее воскресенье у нас будет вечеринка. Так ты приходи, обязательно!
— Приду.
— А я утром еду в Рубежевичи. Работка там подвернулась. Может, больше и не увидимся… до вечеринки.
Когда Сашка выбрился и умылся, пришла Феля — в нарядном темно-зеленом платье, очень красивая. Была в хорошем настроении и поздоровалась со мной доброжелательно. Хотелось с ней остаться, да постыдился признаться Сашке, что вовсе не к Петруку шел. Пришлось попрощаться и пойти вместе с Сашкой.
Шли по Минской. Я заметил: все встречные очень почтительно на Сашку смотрят, оглядываются, взглядами провожают. Мне это нравилось. Наконец, зашли мы в кривой узкий переулок.
Выйдя из-за угла, увидели шевца, лупившего шпандырем парнишку лет десяти. Видно, был пьяный, бил ребенка без жалости. Сашка к шевцу подскочил, отпихнул, вырвал шпандырь.
— За что лупишь?
— А тебе-то что?
— А то! Сейчас сам узнаешь, как оно!
Сашка замахнулся шпандырем на шевца.
— Так он же, холера, лампу разбил!
И показал на валяющиеся осколки стекла.
Сашка сунул руку в карман, вынул пятидолларовую бумажку и, наклонившись над мальчуганом, смотревшим широко раскрытыми глазами за нечаянного защитника, вложил деньги ему в руку.
— Бери, малый! На батьку плюнь. Отдай ему деньги. Пусть десять ламп купит. А как подрастешь, так сам хама лупи! Слышишь: всыпь ему, как он тебе!
Пошли дальше. А шпандырь Сашка в лужу бросил.
Мы зашли в большую, светлую, выбеленную известкой избу. На стенах висело множество ходиков, а у окна сидел маленький лысый человечек и что-то делал, склонившись над столом, где лежало множество часов и приспособлений для их починки.
Я увидел сидевших за длинным столом Петрука и Юлека. Юлек писал в тетради, а Петрук смотрел ему через плечо и поправлял.
Мы поздоровались. Сашка показал Мужанскому часы. Тот осмотрел их внимательно и заключил:
— Отличная штука! Дорогая… Запущенная немножко. Чистить нужно.
— И когда пан сможет их почистить?
— Сегодня не смогу, много работы. Наверное, завтра.
— До полудня.
— Хорошо, в десять часов.
Условились о цене, и Сашка отправился восвояси.
— Что слышно, хлопцы? — спрашиваю у Петрука с Юлеком.
— Сегодня на работу идем, — ответил Юлек.
— С кем?
— Мамут идет, Славик и мы.
— Кто проводник?
— Мамут. Он хорошо пути здешние знает. Когда-то сам по себе ходил, спирт носил.
— Чей товар?
— Наш. Под своей рукой идем.
— Ваш?
— Наш, говорю. Спирт понесем. Больше заработаем, чем у жида. Может, и ты хочешь с нами?
С минуту я поколебался.
— Пойдем! — повторил Юлек. — Нам веселей будет. И заработаешь.
— Но у меня спирта нету.
— И у нас нету. Мы Мамута ждем. Пойдем тогда к Серому за спиртом.
Через четверть часа явился Мамут, а следом за ним — Славик. Мамут нам кивнул и уселся на лавке у стены.
— Он тоже с нами, — сказал ему Юлек.
Мамут долго на меня смотрел, потом с очевидным усилием выговорил:
— Так что теперь?
— Теперь сто фляжек возьмем, — терпеливо пояснил Юлек. — Сейчас и пойдем.
Взяли торбы и вместе со Славиком вышли. Вернулись через час. Вынули из торб и выставили на кресле бутылки. Я посчитал — сто пятнадцать.