пыталась устоять на ногах. А та, что стала причиной этой слабости, вдруг резко повернулась и, не замедляя шага, подошла к Анне. «Что это с вами?» — раздался совсем не жалкий и не разболтанный, а, напротив, глубокий, хорошо поставленный голос. Анна подняла голову. Я понимаю, что она испытала едва ли не большее потрясение, чем пару минут назад, увидев трезвое, умное лицо и ясный сочувственный взгляд необычных, дымчатых, почти прозрачных глаз. Ей стыдно от того, что она почувствовала отвращение к этой женщине, от того, что это отвращение было так безоговорочно, безусловно — и так несправедливо. Она тихо, немного смущенно и виновато улыбнулась, но ничего не ответила, ожидая, что женщина пойдет дальше по своим делам.
— Да, иногда этот мир кажется не очень-то уютным местечком, но, если быть чуть терпеливее к его недостаткам, можно увидеть, что в нем много прекрасного. Вот как сегодняшний день. И имеет смысл не слишком-то стремится сбежать из этого мира побыстрее, — сказала вдруг женщина, и не думая уходить.
Пока Анна ошеломленно пыталась осознать сказанное, женщина внимательно рассматривала ее. Затем вновь раздался ее голос:
— Такое, конечно, не каждый день встретишь! Чтобы юной деве да жизнь опостылела! Надеюсь, для этого хотя бы есть веские причины?
Почему-то Анну утешила легкость и естественность, с которыми были произнесены эти фразы. И в то же время в лице, в голосе, в удивительных глазах сквозило такое непритворное сочувствие, что Анна ощутила почти детскую благодарность к этой случайной встречной.
Женщина повернулась и пошла по тротуару, но почти незаметный кивок был приглашением продолжить беседу. Анна, немного замешкавшись, поспешно догнала новую знакомую. Какое-то время они шли молча, нисколько не мешая друг другу, словно обе были привычны вот так идти рядом — красивая, молоденькая, хорошо одетая девушка и бродяжка со странной прической, со странными хрустальными глазами, в стоптанных мужских ботинках. Попутчица Анны снова прервала молчание.
— А знаете, я вот убеждена, что умирать надо счастливым. Так что мелодраматический финал, когда все обрывается на пике торжества, не лишен смысла, — она слегка усмехнулась, — Ну, если уж не повезет с ощущением счастья, то уходить надо хотя бы спокойным. Мне категорически не нравится, когда смерть становится… ну, первой попавшейся дверью, что ли, за которую человек в панике выскакивает, как ошпаренная кошка.
Анна, наконец, решилась спросить:
— А откуда вы узнали, что я думаю о смерти?
Женщина хмыкнула, неопределенно пожала плечами, ответила почти легкомысленно:
— Да профессия у меня такая, знать все. Лучше скажите, как вам моя мысль? Неплоха ведь? Я жажду признаний и аплодисментов!
— Аплодисменты ваши! Это просто гениальная мысль. Ошпаренная кошка, выскакивающая за дверь… Чудесненький образ, в меру нелепый и убогий!
Опять смотрели в упор на Анну хрустальные глаза:
— Ого! Откуда столько горечи и самоуничижения, юная дева? Только не говорите, что уже пытались провернуть операцию по поиску этой самой пресловутой двери?
Анна насупилась, покраснела. Заинтригованность и какое-то облегчение от того, что мучившие ее ощущения вдруг так просто были вытащены наружу, оказались сильнее желания холодно распрощаться, гордо вздернуть голову и уйти, чеканя шаг.
— А что, если так? — ей хотелось, чтобы это прозвучало дерзко и насмешливо, но голос некстати дрогнул.
Если бы в лице женщины появилась хотя бы тень насмешки или любопытства, Анна провалилась бы сквозь землю от нестерпимого стыда. Но лицо ее собеседницы оставалось все так же спокойно, а дымчато-хрустальные глаза на миг потемнели от почти материнского сострадания. Анна неожиданно для себя заплакала, сначала пытаясь сдержать рыдания, спрятать мокрое от слез лицо, а потом, дав себе волю, поревела всласть, как ребенок. Женщина молча обняла ее, прижала к своему плечу, как будто давая опору и защищая от посторонних глаз. Анна рыдала и рыдала, уткнувшись в старое пальто, пахнущее шерстью. Наконец затихла. Тихонько отстранилась, шмыгнула носом, вытерла ладошками глаза.
— Я ведь и правда чуть не отравилась… С месяц назад. Сначала это была случайная идея. Чисто гипотетическая возможность. Но потом мысль о смерти стала приходить в голову все чаще. Стала чем-то вероятным. Самое главное, она мне доставляла облегчение: все может закончиться в любой момент, когда я захочу. Наконец, я решила, что пора… Рецепт я нашла легко. В аптеке мне все продали без проблем: я внушаю доверие, наверное. Был уже вечер. Очень тепло. Гроза собиралась. И свет был предгрозовой, темный. Но мне было очень четко видно каждую черточку на лицах, каждую песчинку под ногой. Теперь я знаю, что думает, как воспринимает мир человек, которому осталось жить не больше часа. Это почти невозможно выразить словами. Было много самых разных мыслей и ощущений, и в то же время они как будто стали единым целым. Я видела синий мрачный свет, слышала голоса прохожих, думала о родителях, о жизни, о смерти, вспоминала детство, пыталась представить самую последнюю мысль — и все это было одновременно и одним и тем же. Помню, на улице какой-то мужчина дружелюбно улыбнулся мне. Это показалось мне таким странным, словно я увидела, как он заигрывает с трупом. Вообще, все те простые, обыкновенные вещи, которые уже и не замечаешь, стали как будто незнакомыми, очень яркими, выпуклыми, большими. Даже обычные рекламные щиты. Потом дома методично поместила в стакан все таблетки. Размешала. Разбавила водой. Получилось меньше чем полстакана желтоватой кашицы. Смесь в стакане выглядела безобидно, пахла лекарством почти успокаивающе. Сосредоточенность моя вдруг мгновенно исчезла. Показалось, что весь мир взорвался ярким светом и пронзительными звуками. Когда я была в аптеке, внезапно позвонил брат. Мы с ним очень дружны. Повторял и повторял: «Что с тобой? Что с тобой происходит?». Голос был плачущий, совсем детский. И сейчас вдруг снова отчетливо раздался голос брата. Кольнула жалость к нему. Но жалость к близким может остановить лишь на каких-то начальных этапах, которые мною давно были пройдены. Я зачем-то посмотрела на себя в зеркало: лицо было абсолютно белым, глаза огромными. Остро чувствовала каждую свою клеточку, каждое биение сердца, каждый вздох. Умное, ладное тело. Тоже стало жаль его, как хороший родной дом, который надо покинуть. Но тоже — мимолетно, поверхностно.
Анна замолчала.
— Знаете, что меня остановило? — продолжила Анна.
Женщина не издала ни звука, только вопросительно кивнула головой.
— Всплыл в памяти сон, который мне приснился примерно за пару месяцев до этого. Может быть, мозг, не желающий превращаться в гниль, вытолкнул его на поверхность моего сознания. Мне снилось тогда, что я бродила, словно искала что-то или кого-то. Я вполне отчетливо ощущала себя собой: мысли, чувства —