- Нашу щуку сграбастал, - негромко сказал Гриб.
- Черт с ней, со щукой, - пробурчал Гарик. - Лодку бы не увел.
- Найдет - пиши пропало! - сказал Федя. - Не отдаст.
- В другой раз глушить не будешь, - сказал Гарик.
Коля и Леха разделись и прыгнули в воду. Они стали подбирать оглушенную рыбу и кидать в лодку. Сорока поднес бинокль к глазам. Мы еще ниже пригнулись. Президент что-то сказал, и мотор снова зарокотал. Лодка медленно пошла вдоль берега. Головы мальчишек были повернуты в сторону кустов: лодку ищут!
- Засек, гад, - сказал Гриб. Лицо его стало злым, губа поджалась.
Моторка остановилась напротив того места, куда мы спрятали Федькину плоскодонку. Темный и еще один незнакомый выпрыгнули из лодки и по плечи в воде полезли в камыши. Скоро оттуда показался просмоленный нос Фсдькиной посудины.
- Я подговорю наших ребят - мы с ним рассчитаемся, - сказал Федя.
Мальчишки привязали лодку к цепи, и моторка, развернувшись, понеслась к острову.
Федя вскочил и помахал вслед кулаком.
- Попомнишь, Президент, Федьку Губина! - крикнул он.
Сорока не слышал, что ему кричал Гриб. Он стоял к нам спиной. Мне было смешно смотреть на Федю, подпрыгивающего, как кузнечик. Но тут я вспомнил, что в лодке остались мои удочки, рубаха и штаны, и мне сразу стало не до смеху.
- Куда он лодку погнал? - спросил я.
- Мало ли кто тут рыбу глушил, - сказал Федя. - Мы ничего не знаем. Заховали лодку, а сами пошли в лес...
- А рыба, что в лодке осталась? - спросил Гарик.
- Там наши удочки и одежда, - сказал я.
- Ключи от машины! - Гарик вскочил на ноги. - Остались в штанах... Потеряются - Славка меня... Что же делать?
- Не знаю, - сказал я.
Поглядев на наши расстроенные лица, Гриб немного успокоился. Ему стало легче, что не он один пострадал, а все.
- Бросить бы эту бомбу на остров, - сказал Федя.
- При чем тут бомба? - со злостью сказал Гарик.
- Сходи к ихнему директору, - посоветовал Гриб. - Он скажет - сразу отдадут. Не забудь и про лодку.
- И про штаны, - сказал я.
- Ты знаешь директора, - сказал Гарик, - вот и сходи.
- Мне не отдадут, - убежденно ответил Федя.
- В какую сторону идти? - помолчав, спросил Гарик. Настроение у него совсем испортилось. Федя почесал голову.
- Пешью далековато. Кругом придется.
- Чего мы стоим?
- Спешить некуда, - сказал Федя. - Дай бог, ежели к вечеру домой приползем...
- К вечеру? - в один голос воскликнули мы.
- Озеро-то громадное, попробуй обойти его. Это километров тридцать.
- Не надо было лодку прятать, - сказал Гарик.
- Их пять человек...
- Справились бы, - сказал Гарик. - Я бы один взял троих.
- Языком-то болтать можно... - проворчал Федя.
- А напрямик есть дорога? - спросил Гарик.
- Через лес ближе, - ответил Гриб.
- Айда прямиком, - сказал Гарик.
- Есть места, где без топора не продерешься, - ответил Федя. - И на медведя можно, естественно, напороться. Тут мишки ого-го какие водятся. В прошлом году я на одного наскочил. Он в малиннике сидел, а я тоже за ягодами сунулся. Как встал на задние лапы - думал, мама родная, концы отдам! Ничего, пронесло. Повернулся топтыгин - да боком в лес. Не тронул, леший. А бывает, начнет, паразит, играть. Обхватит лапами и давай бороться, до смерти может заломать. А то еще лизать любит... Обнимет и лижет своим рашпилем, пока от тебя мокрое место не останется...
- По дороге пойдем, - сказал Гарик. - Кругом.
- Я из самого Ленинграда шел пешком, и ничего, - сказал я.
- Я могу и напрямик, а как вы голышом?
Гриб был в штанах и даже рубаху успел надеть. А мы с Гариком остались в одних мокрых трусах. Все наше добро уплыло на лодке. Придется голышом шагать.
- А этот Президент, - спросил Гарик, - кто он такой?
- Из интерната, - ответил Феди. - Не нашенский. Без матки и батьки слонялся. Беспризорник. А потом сюда привезли. Два раза убегал, но прижился на нашу голову. После директора самый тут главный. Над интернатскими верховодит. И наших, островитинских, кое-кого переманил. У них там на острове дом, сами построили. Ну и все лето живут в нем. Другие по домам разъезжаются, а у Президента нет дома, вот тут и околачивается со своими дружками. Они его слушаются, как бога. Поглядеть - одна умора, что они творят! За три версты бревна куда-то таскают. Тяжеленные! А что на острове делают - никто не знает. Мы пытали у своих - как воды в рот набрали. Может, ракету какую изобретают?.. Нашим мужикам насолил. Двоим ножом сети порезал и всю рыбу выпустил. Осенью дело было. Не поленился, паразит, нырнул в холодную воду и порезал сеть... Ну, мужики и осерчали. Хотели поймать да поучить маленько, а он ушел. Есть у них потайной ход, да разве найдешь? Охраняют, наверное...
Федя шагал впереди, мы за ним. Дорога узкая, по сторонам лес. Сосны, ели, в низинах ольха, березы и осины. В дорожную пыль зарылись сухие сосновые шишки. Я иногда наступал на них и чуть не вскрикивал от боли. Гарик тоже поднимал ноги как журавль и часто морщился. Эти шишки кололись, как гвозди. Деревья совсем заслонили солнце. В ветвях сияли голубоватые нити паутины. Из чащобы тянуло прохладой. Не прошли мы и с километр, как увидели глухарку. Она сидела на обочине; при нашем приближении смешно подпрыгнула и излетела на ближайшую сосну. Усевшись на сук, стала бесстрашно смотреть на нас красноватым глазом. Глухарка была рябая, хвост веером, шея длинная.
Федя подмял шишку и запустил в глухарку. Птица захлопала крыльями и улетела. А на землю медленно опустилось рябое перо.
- Полпуда потянет, - на глазок определил Федя. - Ружьишко бы сюда!
Потом дорогу перебежал заяц. Он был худой и длинноногий, желто-серого цвета. Одним махом перелетел через дорогу в десяти шагах от нас и скрылся в молодом ельнике.
- Теперь очередь за медведем, - сказал Гарик и даже не улыбнулся. Мне тоже улыбаться не хотелось. Лес все теснее прижимался к тропинке. Когда мы спускались в низину, веяло грибной сыростью и мраком. На буграх лес стоял солнечный, пахло хвоей и смолой. Иногда сквозь стволы виднелся бурелом. И всякий раз мне мерещилось, что это медвежья берлога. Поравняемся, а он и выйдет к нам навстречу. Федя говорит, что лизать будет... Врет, наверное. С какой стати медведь человека лизать будет? Будто человек сахарный.
- Рассказать, как здесь пять лет назад мужика нашли убитого? Шел он под вечер этой самой дорогой...
- Не надо, - попросил я.
- Пускай рассказывает, - сказал Гарик.
- Днем неинтересно, - ответил Федя, посмотрев на меня. - Как стемнеет, во всех подробностях расскажу...
До вечера еще далеко, а потом, может, и забудет Гриб. Не люблю я слушать истории про покойников. Мороз даже по коже дерет. А потом по ночам всякая ересь снится. Аленка один раз слышала, как я во сне кричал.
Километров через пять, когда мы сделали первый привал, я вместе с Федей и Гариком стал на чем свет стоит проклинать Сороку. Из-за него почти голые бредем через глухой лес, а до дома еще так далеко.
Глава семнадцатая
Аленка и отец сидели на новенькой желтой скамейке. Этой скамейки еще утром не было. Без меня сделали. Они о чем-то разговаривали и даже не посмотрели в мою сторону, когда я появился на тропинке. И лишь мой верный Дед обрадовался, увидев меня. Он заулыбался и, виляя хвостом и пританцовывая, подошел ко мне. "Ты где был, пропащая твоя душа? - спрашивал Дед. - И меня с собой не взял? Хотя ты свинья, Сергей, я на тебя все равно не сержусь!"
Я почесал Деда за ухом и подошел к своим. Они все еще не замечали меня. Ну ладно - отец. Ему по штату положено в строгости воспитывать меня, а Аленка-то чего выкаблучивается?
- Щей бы побольше и картошки с мясом, - сказал я.
- Проголодался? - спросил отец.
- Где ты шлялся? - соизволила взглянуть в мою сторону Аленка.
- Я, может быть, по-настоящему заблудился... На меня, может быть, медведь напал... и это... обхватив лапами, стал лизать...
- Медведь, значит, лизал? - усмехнулся отец.
- Бедный, облизанный Сережа, - сказала Аленка.
Все это начало меня раздражать. Я все-таки восемнадцать километров с гаком отшагал. А они на лавочке сидят да еще насмехаются!
- Где твоя рубашка, штаны? - спросила Аленка. - Медведь слизал?
Про одежду я совсем забыл. Весь лень прошагал в трусах, привык.
- Действительно, где твое обмундирование?
- Потерял...
- Это интересно, - сказал отец.
- Кто-то лодку угнал, - сказал я. - Уходили - была, а пришли - нет...
- Куда уходили?
Я промолчал. Пока не накормят, ни слова больше не скажу.
- Я чувствую, от тебя сейчас правды не добьешься, - сказал отец. Натощак ты врешь плохо... Покорми его, Алена, - возможно, потом он придумает нам какую-нибудь историю повеселее.
Мы с Аленкой пошли в дом. В сенях она сказала:
- Твоя одежда дома. Ее парень принес, с которым мы на болото ходили. У него птичье прозиище... Сорока, что ли?
- Что он сказал?
- Мы сначала испугались, подумали, что ты утонул. Он говорит: "Не беспокойтесь, к вечеру вернется".