13
Стол Татьяна давно накрыла. Ароматный суп все еще парил на плите. Уже несколько дней не евши как следует, горе-шабашники голодными, нетерпеливыми, всепожирающими глазами глядели на то, как Татьяна до краев наливает в тарелки благоухающий зеленью укропа и петрушки суп, на зеленый лук на столе, на салат из свежих помидоров и огурцов, позволить который они могли себе только дома. И хотя обстановка в комнатах Юрки-хохла была более чем убогой, еды у него хватало, потому как Юрка, в отличие от местных бичей, не чурался никакой работы: надо пахать — пахал, надо косить — косил, мог подработать по-плотницки, заменить сучкоруба на лесоповале, держал корову, лошадь, огород, насколько позволяла площадь вокруг двора. Татьяна его за это ценила и уважала. Уважали и местные как мужика работящего и верного своему слову.
Многие здешние бичи знали и твердость его кулака — с ними он не панькался, — но никогда не обижались на него: просто так, ради пустой забавы или устрашения он рук не распускал, бил только за дело.
Не переводился у него и самогон, но Юрка знал меру и редко когда позволял себе набраться до чертиков.
Сегодня, правда, Юрка извинился перед обществом и водрузил на стол две трехлитровые банки браги — не подошла еще первуха. Но пришлое братство, а в особенности Пашкин, было и тому радо.
Брага оказалась сладкой, но с хорошим хмельком. Шла превосходно, подогревая и так разгулявшийся после работы аппетит. Суп уплетали взахлеб. Татьяна только успевала подливать.
Митю-блаженного в их компанию Юрка не пустил: успеешь, сказал ему, да и приткнуться негде: с Пашкиным за столом и так сидело шестеро.
Татьяна поставила ему тарелку на журнальном столике в зале, откуда Митька то и дело выглядывал, просил хлеба («Я разве тебе не дала?» — удивленно спрашивала Татьяна) и всё ждал чего-то, умоляюще заглядывая в глаза земляков.
Тут Пашкин, вроде насытившись или радуясь, что Юрка пообещал дать с собой еще трехлитровый, подозвал Митьку:
— Иди, выпей.
Видя, что Юрка вышел во двор, Митя проворно подлетел к столу и махом опрокинул в высохший жадный рот полный стакан браги. Хмель овладел им так быстро, что уже через минуту он сладко улыбался и едва сдерживал то и дело слипающиеся глаза. Вскоре он уснул прямо в кресле, и все про него забыли.
Дома у Пашкина мужиков встретил довольный Суворов:
— Мужики, на завтра есть работа. Одной бабенке-дачнице надо пирс сколотить. Я смотрел, однако, один не потяну: слаб стал. Возьметесь? Там работы немного, а деньги у неё водятся.
— Конечно, возьмемся! — заплетающимся языком промямлил Женька-бригадир. — Чего его там делать, пирс: раз, два — и готово. Идем? Идем, мужики? — громко спросил он всю честную компанию.
— И думать нечего, — сказал Резник. — Мы же совсем без копейки.
— Значит, утром подъем и за работу! — постановил Женька-бригадир.
Все задумались. Впереди в воображении ясно вырисовывались радужные перспективы, но окончательно проясниться им не дал, нарушив тишину, Суворов:
— Положа руку на сердце, вы, ребята, мне сразу приглянулись, — сказал он как всегда с полной серьезностью. — К тому же я знаю, каково это в чужой стороне остаться без ничего. Ни друзей, ни знакомых, ни родных. И понимаю, что не по своей воле вы поехали за тридевять земель. Голову даю на отсечение, никто бы и с места насиженного не тронулся, если бы была хоть какая-нибудь работа и заработок. А так мыкаетесь вы как неприкаянные, и тысячи таких, как вы, по бесконечным просторам бывшей родины нашей. Не за длинным рублем, а хоть за какой-то копейкой. И хочется помочь вам, и обещаю, расшибусь, но чем-нибудь да помогу!
Суворов откашлялся.
— Так вот. Тут есть на примете один армянин из города. Мужик денежный. Купил у нас участок, дачу строит. Мастеров у него хоть пруд пруди, но и черной работы достаточно. Думаю, найдется для вас чего-нибудь.
Мужики слушали, не перебивая, но когда Суворов умолк, как бы обдумывая, что сказать дальше, Саленко с восторгом сказал:.
— Спасибо, Мишаня! Ты настоящий человек!
— Да ладно, — непривычно смутился Суворов и неожиданно сменил тему:
— И еще. Я вот смотрю на вас и думаю: вам бы еще баб каких-то найти. Для полного комфорту.
Такого резкого перехода от Суворова никто не ожидал. Не врубившись в первый момент, мужики, осмыслив сказанное, зашевелились, похохатывая. А Пашкин компетентно поддержал:
— Эт точно. Баб им надо.
— А бабы-то ничего? — поинтересовался вдруг оживший Саленко.
— Есть и ничего, — успокоил его Суворов.
— Э-э! — махнул рукой Женька-бригадир. — Яка разныця. Баба вона всегда баба, чё её выбырать. У мэнэ, знаешь, якых тильки не було: и тонкых, як бредина, и товстых, як свиноматка, й такых вэлыкых… Одна така була: ну, тры меня. И выще на дви головы. (Сам Женька был ниже среднего роста и щупловат.)
— Да оно еще и лучше, когда здоровая баба — с нее не свалишься! — захохотал с подначкой Саленко.
— Дак если желание есть, — с той же серьезностью продолжил Суворов, — так сейчас и пойдем.
— К кому это? — полюбопытствовал Пашкин.
— Да к Ирме можно. Нюрку Редькину пригласить, Люську Крякину… Кому еще бабу нужно? Малой, надо?
— Не… — крутнул головой Малой. — Я себе уже нашел.
— А тебе, Виктор?
— Пока не требуется, — усмехнулся Резник. — Понадобится, сам найду.
— Как знаешь, а то б я и тебе подыскал, — с неприкрытым огорчением вымолвил Суворов.
— Знаешь, Миша, — сказал Виктор, чтобы успокоить его сразу. — Я вообще-то парень переборчивый и на меня угодить трудно, в особенности, что касается женского полу. В некотором роде в этом вопросе я гурман и никогда не смогу сойтись с той, которая мне не приглянется.
— Это хорошо, — пробасил Суворов. — И все же, если захочешь…
Виктор еще раз поблагодарил Михаила за заботу.
— А мне, хотя нравятся такие и такие, — если дошло до дела, какой там вкус, успеть бы только! — вклинился в их разговор Саленко, рассмешив всех.
Михаил тут же подхватился:
— Ну что? Может, сразу и пойдем?