обошел стороной стайку дебютанток у подножия грандиозной лестницы и улыбался только мне. Гэтсби не рисовался передо мной и не пытался меня впечатлить. Вместо этого он склонялся к моему уху, чтобы поделиться скандальными сплетнями про вон того адмирала или сообщить, что платье этой рыжей гораздо лучше смотрелось бы на мне, и я поняла, что в свои реплики он вкладывает иной смысл. «Мы с вами сделаны из одного и того же теста, – словно говорил он. – Разве нам не весело?»
Я знала, что это в лучшем случае ложь во спасение, но пока мы проходили по раззолоченным залам, под звуки музыки из сада, в атмосфере, пропитанной запахом денег, мне становилось ясно, что он, возможно, другого мнения.
Бог ты мой, да ведь он считает, что ведет себя искренне, с изумлением думала я и, наверное, именно в этот момент прониклась к нему симпатией. Моя броня дала трещинку – совсем крошечную, но большего и не потребовалось.
Он жестикулировал в воздухе длиннопалыми кистями, с воодушевлением в голосе расписывал блистательные новшества своего дома и то, каким большим способен стать мир после войны. Казалось, он приглашает в этот мир меня, желает поделиться со мной его удовольствиями.
И с Ником, разумеется. И пока я смотрела, как его руки очерчивают перед нами сверкающие узоры, а губы выговаривают высокопарные слова, я решила, что совсем не прочь поделиться, если меня как следует попросят.
Вечеринка вырождалась в непристойный хаос, что неизменно раздражало меня. В наихудшем свете люди предстают именно в переходные периоды, перемещаясь из одной жизни в другую. Прекрасные гости Гэтсби оказывались неряшливыми, раздражительными, беспутными человеческими существами, какими они и были. На подъездной дорожке вспыхнула драка, даже магия не помогала каждому покинуть этот дом в тех же пальто и туфлях, в которых они явились сюда, и освещение вдруг словно выявляло всевозможные изъяны там, где прежде оно же скрывало их.
В переполненном вестибюле началась давка, меня прижало к Гэтсби, и он любезно обнял меня, чтобы не дать упасть. От внезапного соприкосновения наших тел я покраснела, и его взгляд приобрел страстный блеск.
– Да вы же просто прелесть, мисс Бейкер, – тихо произнес он, и по его удивлению я поняла, что он говорит искренне.
– Так и есть, – отозвалась я с улыбкой и была награждена ответной улыбкой от него.
Вдруг Гэтсби замер, какое-то раздражение мелькнуло на его лице. На миг мне подумалось, что он опомнился, но потом я проследила направление его взгляда и увидела приближающихся к нам двоих рослых мужчин в темных костюмах: их лица были неподвижны, но в осанке и походке сквозило нетерпение.
– Увы, вам придется меня простить, – отрывисто произнес он и отошел.
Эта сцена явно не предполагала наблюдателей, а я не желала становиться таковым, и как раз тут я заметила, что компания, с которой я приехала – к счастью, за вычетом студента, – машет мне с веранды. Но, прежде чем я успела нехотя направиться к ним, я чуть не столкнулась с Ником, который стоял так близко, что странно было, как я не заметила его раньше. Во взгляде, которым он окинул меня, мне почудилась некая напряженность: наверняка он видел, как я прощалась с Гэтсби. Поколебавшись между раздражительным и ласковым тоном, я остановила выбор на интригующем.
Привстав на цыпочки, потому что он оказался неожиданно рослым, я положила ладонь ему на плечо.
– Я только что узнала нечто невероятное, – зашептала я. – Долго мы там пробыли?
Мое дыхание овеяло его ухо, и он слегка вздрогнул, обвив рукой мою талию, на что я и рассчитывала.
– Без малого час.
Конечно, а как же иначе? Работа на публику.
– Было… просто изумительно, – пробормотала я. – Но я пообещала не рассказывать об этом ни единого слова и вот теперь мучаю вас.
На его лице отразились сомнения, но я видела, что теряться в них ему предстоит недолго. Он явился на вечеринку к Гэтсби, угощался за его столом, попал под действие его чар. Уже слишком поздно.
Я разрешила ему найти меня, когда он пожелает. В телефонном справочнике мой номер значился под именем тетушки Джастины, миссис Сигурни Хауорд. Мне казалось, он позвонит – если, конечно, Гэтсби не приберет его к рукам, как лакомый кусочек. По-моему, Ник был не из тех, из кого получаются хорошие любовницы, живущие за чужой счет и в сиянии чужой славы где-нибудь в квартирке на Парк-авеню. Однако он мог рискнуть и приобрести подобный опыт, прежде чем сбежать обратно в Миннесоту.
В грандиозных застекленных дверях с поздней ночью за ними отражался, как в зеркале, весь вестибюль. В этом отражении я видела, какими жадными глазами провожал меня Ник, пока я шла прочь, и вместе с тем уловила момент, когда он перевел взгляд с меня на Гэтсби.
Глава 6
А что было потом? Все целиком вылетело из головы.
По прошествии времени может показаться, будто все мое лето заняли визиты к Дэйзи и роскошные вечеринки у Гэтсби. Однако лето выдалось насыщенное, и лишь много позже, когда мне удалось собрать ведущие к катастрофе этапы, словно стеклянные бусины на нитку, эти моменты выделились из общего ряда.
Студент, с которым я приехала на ту вечеринку, пропал, и, поскольку он был из хорошей семьи, по этому поводу поднялся небольшой переполох. После той ночи его никто не видел, слухи ходили самые мрачные, пока его сестра не объявила во всеуслышание, что он уехал учиться за границу. Никто ей не поверил – впрочем, от нас этого и не требовали. Я поддержала одну из кампаний тетушки Джастины, направленную против методов торговли готовым платьем в Швейном квартале. Юные девушки сдавали свои тела на десять минут, на час или на сутки, и, хотя от беременности, травм и болезней их защищали амулеты, немало девушек, открыв глаза, обнаруживали, что у них неприятности – либо с законом, либо с одной из организованных преступных группировок, либо с каким-нибудь одураченным мужчиной, очарованным лукавыми глазками на свежем личике.
Эти манекенщицы, или vêtes, как их называли на французско-карибский манер, были в основном белыми, слишком молодыми и в разной степени наделенными умом. По указаниям тетушки Джастины я вносила залоги, вела счета, писала полные решимости письма и приходила к выводу, что, окажись я на их месте, я гораздо осмотрительнее выбирала бы тех, кого подпускаю к себе со спины. Мне приходилось разъезжать по всему городу, бывать в полицейских участках, судах и ночлежках, и, хотя в этой работе я не проявляла особого усердия, волей-неволей добрые дела копились, как небрежные