– Pater patriae[3] и леди Баунтифул. Красивая пара.
Аннабель вздрогнула, но потом взяла себя в руки. Поглощенная своими мыслями, она не услышала, как сзади подошел Ройс. Не обратила внимания на сарказм в его голосе и продолжала смотреть на портрет.
– Ваша мама почти так же красива, как и моя, – произнесла она.
Ройс тихо засмеялся:
– Леди солгала бы и объявила обеих женщин одинаково красивыми, чтобы не ранить моих нежных чувств.
В его словах заключался какой-то скрытый смысл. Аннабель украдкой взглянула на Ройса, однако не поняла, что он имел в виду.
– Вы ошибаетесь, – возразила девушка. – Леди изложила бы свою мысль так витиевато, что вам вряд ли удалось бы уловить в ее словах нанесенное вашей матери оскорбление. А вот джентльмен никогда не подкрался бы так, как вы, напугав меня до смерти.
– Вы просто задумались и не заметили меня. Должен признаться, я вовсе не джентльмен, миссис Кинкейд, и, когда пятилетний срок подойдет к концу, уверяю вас, вы будете безмерно счастливы получить развод.
Добродушный тон смягчал язвительность его слов, и поэтому, вот уже в сотый раз, Аннабель пожалела, что так и не научилась искусству флирта еще в детстве. Ройс выглядел невероятно мужественным и красивым в голубом фраке с черным бархатным воротником, расстегнутым сверху, так что из-под него виднелся шелковый жилет в желтую и серую клетку.
Аннабель вспомнила прозвище, которое придумал для нее Карлайл. Она никогда не считала, что похожа на воробья, одетая в простое платье из черного шелка поверх безнадежно устаревшего узкого кринолина. Но это было ее единственное траурное платье, второе она безвозвратно испортила на днях, У нее просто не хватило смелости пренебречь традициями, хотя в душе она считала ношение траура бесполезным и расточительным.
– Пожалуй, я такая же леди, как вы – джентльмен, – произнесла Аннабель в тон Ройсу, отдавая себе отчет в том, что сказала глупость.
– Леди должна носить дорогие меха и бриллианты, не говоря уже об изысканных манерах и речи, – заявил Ройс.
Аннабель не нашлась что ответить и ждала очередной насмешки Ройса.
Но он привлек ее к себе, приподнял за подбородок ее лицо и большим пальцем погладил щеку. Она закрыла глаза и сглотнула, наслаждаясь его прикосновением.
– Никакой грязи сегодня вечером, – произнес Ройс.
– И никаких веснушек, – прошептала Аннабель.
Где-то далеко-далеко, словно в другом мире, раздавался смех Гордона и Бо, и сновали по дому слуги, выполняя свои многочисленные обязанности. Но для Аннабель сейчас существовал только Ройс, ласкающий ее лицо.
– Забудь о том, что ты леди. Быть леди ужасно скучно, – сказал Ройс, и Аннабель поняла, что готова отдать ему свое сердце, которое он наверняка разобьет.
Ройс опустил руку, отошел на шаг и повернулся так, что девушка могла видеть его профиль, в то время как сам он смотрел на портрет.
– Я хорошо помню твою мать, – наконец произнес он. – Анна Ли была красивой, доброй и веселой.
– А ваша мама?
Все эти годы Аннабель интересовала пропавшая миссис Кинкейд, о которой никто никогда не говорил, но чей портрет все же висел на почетном месте в зале для приемов. Может, если он раскроет ей этот секрет, она сможет понять мотивы поступков Ройса Кинкейда.
Из груди Ройса вырвался тихий презрительный смех.
– Этот портрет не слишком правдоподобен. Художник не уловил всех тонкостей ее лица. Видимо, ее красота ошеломила его.
Аннабель подошла к Ройсу. Ей хотелось взять его за руку, но прежде чем она решилась на это, он произнес:
– Селеста Кинкейд не была леди. Не была доброй. И не была моей матерью.
Он резко повернулся и вышел за дверь.
Накинув на плечи шаль, Аннабель вышла в боковую галерею. Ройс не успел уйти далеко – всего лишь до коновязи на другой стороне ворот. Он стоял, облокотившись об ограду. В одной руке дрожал огонек зажженной сигары. Поза казалась расслабленной, но сам он был напряжен.
Солнце уже село, однако ночь еще не вступила в свои права. Сумеречный свет отбрасывал дрожащие тени на самшитовые изгороди и извилистые тропинки сада. Листья магнолии покачивались на ветру, где-то вдалеке слышалась трель жаворонка. Все вокруг дышало спокойствием, чего нельзя было сказать о стоявшем в темноте Ройсе.
Аннабель смотрела на его профиль и больше не верила, что за этими суровыми, жесткими чертами скрывается жестокая душа. Ветер стал холоднее, и Аннабель плотнее закуталась в шаль.
– Мистер Кинкейд… – запинаясь, начала она.
– Мы живем под одной крышей, мы женаты, в конце концов, – перебил ее Ройс, – так, может, отбросим условности? Меня зовут Ройс.
Аннабель посмотрела в сторону реки.
– Я не собиралась у вас ничего выпытывать… и надеюсь, вы примете мои извинения.
Аннабель услышала, как Ройс шаркнул ногой по земле. Она посмотрела на него.
– Мою мать звали Ребекка Буллард, – тихо произнес он. – Это имя тебе что-нибудь говорит?
Аннабель на минуту задумалась. Буллард? Она слышала, как тетя Хетти перешептывалась с кем-то о давнем скандале, но ту Буллард звали не Ребекка.
– Я слышала о некоей Буллард, которая сбежала с обедневшим английским графом. Отец потом лишил ее наследства, – ответила Аннабель.
– Ты говоришь о Марианне Буллард, единственной сестре моей матери. Как потом оказалось, граф был вовсе не таким уж бедным. Он унаследовал состояние от какого-то родственника, кажется, герцога. Потом графа убили в Индии, и тетя Марианна осталась очень богатой вдовой. Но она прожила не слишком долго и не успела истратить наследство. Она умерла бездетной. Кое-кто из родственников ее мужа унаследовал титул и поместье, а остальное перешло ко мне.
– А-а, скандально известное английское наследство, которое вы однажды упомянули?
Ройс криво улыбнулся:
– Пейтон и Ребекка поженились примерно за год до скандала. У Ребекки было богатое приданое, а у Пейтона большая плантация. Насколько я знаю, именно это сыграло немаловажную роль для заключения их брака.
Сердце Аннабель разрывалось от жалости к этому мужчине, который родился в браке без любви и вынужден был заключить такой же брак, лишенный любви. А у нее не было даже приданого, чтобы подарить ему. Аннабель терялась в догадках, не понимая, как удалось Пейтону загнать сына в такую ловушку.
– Я родился 10 сентября 1832 года, ровно через десять месяцев после свадьбы моих родителей. А на следующий день Ребекка умерла. – Он умолк и сделал еще одну затяжку.
Аннабель, не любопытная по натуре, хотела было уйти и оставить его наедине с призраками прошлого, но Ройс остановил ее.
– Селеста – мать Гордона… и единственная мать, которую я знал. Она прожила с Пейтоном пять лет, и ее имя никогда не упоминается в этом доме. Тебе не нужно знать всего этого, Аннабель. Эта история так же отвратительна, как и сами Кинкейды – отец Пейтона, Пейтон и я. Исключением является Гордон. Каким-то образом ему удалось избежать проклятия.