Читать интересную книгу Гностики и фарисеи - Светлана Замлелова

Пал Романыч Курицын интересен даже не как личность, а как явление. Если бы всё то же самое, что проделал Пал Романыч за границей, он проделывал у себя дома, живя оседло, он был бы ничем иным, как нравственно недоразвитым плутом. Но… Будучи вырванным из своей культурной среды, а точнее, вообразив, что оторвался от сдерживающей традиции, Пал Романыч легко поддаётся на разного рода соблазны. И только. При всех своих личных недостатках и слабостях, Пал Романыч проявляет полное безразличие к благоустройству, за которым, казалось бы, он и пустился в Европу. В самом деле, отправляясь скитаться с мечтой о лучшей жизни, Пал Романыч без слёз и сожаления расстаётся с вожделенными благами, если только эти блага делают поползновения связать его. Он не просто не убивается, теряя приобретённое, он как будто бы изо всех сил стремится оставаться аскетом «с сумой на плечах». Что ж, ему хотелось рискнуть и выиграть у судьбы всё разом. Вот почему он не может усидеть на одном месте, вот почему отказывается сколачивать состояние по пфеннигу и именно поэтому соглашается на дерзкое, хотя и дурацкое, преступление. Его паломничество на Запад – не более чем приключение, освоение новых далей. Лишившись в одночасье всего, он только вздыхает и скребёт в затылке.

Конечно, его пример это не призыв ко всем бросать семьи, бродяжничать, прелюбодействовать, драться и воровать. Но, думается, что внешне разухабистый и беспорядочный человек может носить в своих недрах гораздо больше истинного, нежели благоразумный и законопослушный…

Бредут по дорогам Руси странники, тащатся бродяги, мчатся лихие люди. Отчего не сидится им дома? Не оттого ли, что, предпочитая земному благоустройству хотя бы раз пролететь над лесом, прокатиться по степи, слиться с ветром, неосознанно верят они, что здесь, на земле, «всё неверно, всё неважно, всё недолговечно».

Лугин и бесы

I

Спиритов было пятеро. За медиума выступала хозяйка дома Катерина Николаевна. Был ещё Волков и две какие-то дамы, которых Лугин прежде не видел. Дамы опоздали, и в ожидании Лугин успел выпить две чашки крепкого чёрного кофе. У Катерины Николаевны Лугин бывал впервые.

Аскетическая мебель, бывшая в моде в семидесятые годы, расставлена была вдоль стен. На полках фотографии каких-то индусов в белых одеждах соседствовали с фигурками вислоухих и многоруких божков. Свежие цветы наполняли комнату ароматом.

Катерина Николаевна и Волков принесли из другой комнаты круглый ореховый столик, все расселись, и Катерина Николаевна окурила комнату индийскими благовониями. Потом достала оплывший огарок на яшмовом подсвечнике, чистый лист бумаги и длинный, недавно вновь очинённый простой карандаш. Все молча наблюдали за приготовлениями. Катерина Николаевна зажгла свечу, потушила электрический свет и подсела к гостям.

Лугин оказался между Катериной Николаевной и Волковым.

– Ду-у-ух! – простонала Катерина Николаевна. – Ду-ух!

Лугин вздрогнул.

– А-а-а! – снова простонала Катерина Николаевна, передёрнулась, и Лугин увидел, что она быстро пишет карандашом на листе бумаги.

«Я здесь», – прочёл Лугин, когда она отвела руку.

Все молчали. Лугин украдкой взглянул на Волкова: не смеётся ли тот. Но Волков был мрачен и сосредоточен.

– Дух! – громко и торжественно, прерывающимся голосом воззвала Катерина Николаевна. – Скажи нам! Исповедуешь ли ты Бога Живого?

«Исповедую», – прочёл Лугин на листе бумаги.

Катерина Николаевна вздохнула и закивала гостям. Гости зашевелились.

– Дух! Как имя тебе?

И Лугин прочёл:

«Нас много».

– Кто вы?

«Григорий Отрепьев, Емельян Пугачёв, граф Толстой, Маша Лугина».

У Лугина заколотилось сердце.

– Что ты хочешь сказать своему мужу? – с напускной лаской спросила Катерина Николаевна.

«Пусть ждёт меня дома. Пусть сам пишет», – прочёл Лугин.

Катерина Николаевна улыбнулась ему понимающе. Но Лугин вдруг вскочил и бросился вон из комнаты.

II

Лугин был женат четыре года. Женился он поздно – тридцати восьми лет. И был счастлив в позднем своём браке. Маша была много моложе Лугина. Она казалась ему то прелестной обольстительницей, то простодушным ребёнком. Пылкость и нежность к ней соперничали в его сердце.

Однажды в воскресенье за обедом Маша вдруг вскрикнула и неловко упала на бок. Лугин бросился к ней – она была без сознания. Лугин вызвал «Скорую». Приехавший врач констатировал смерть от сердечного приступа.

На кладбище к Лугину подошёл Волков.

– Сегодня, знаешь, в порфире, а завтра в могиле, – сказал он.

Лугин слушал и не понимал, о чём он говорит.

Проводить Машу пришли многие. На кладбище было холодно и тихо. Кое-кто плакал бесшумно. Свежий снег саваном укрывал могилы, холмиками лежал на ветках и перекладинах крестов. Галки резкими, отрывистыми криками нарушали торжественную тишину. Не снимая чёрной кожаной перчатки, Лугин поднял отрезанный лопатой ком мёрзлой, похожей на кусок торта земли и бросил его в страшную яму.

Все смотрели на него с сожалением и любопытством.

Когда на девятый день собрались помянуть Машу у Лугина, Волков сказал:

– Что, знаешь, гусь без воды, то мужик без жены. Ты веришь ли, что она не умерла? Веришь, что душа её пребывает в астральном теле?

Лугин пожал плечами.

На сороковой день снова собрались помянуть усопшую. Пришли родные Маши, Волков и сестра Лугина. Женщины, озабоченные угощением, суетились на кухне. Мужчины тихо переговаривались в гостиной. Когда, отобедав, стали расходиться, Волков сказал:

– Завтра собираемся у Катерины Николаевны. Она, знаешь, чудеса творит... Уверяет, что может и Машу…

Лугин поморщился.

– Да ведь ты ничего не теряешь! – стал оправдываться Волков. – А вдруг правда!.. Надеючись, знаешь, и кобыла в дровни лягает. Приезжай завтра к девяти.

Оставшись один, Лугин стал думать о Маше, о приглашении Волкова, о спиритизме и о Катерине Николаевне.

III

Волков был старинным приятелем Лугина. Когда-то он увлекался восточной философией и писал в журналы разгромные статьи о религии. Потом необходимость в этом отпала, и Волков стал писать о новейших духовных учениях. Те же журналы с удовольствием печатали его. Наукообразие новейших учений убеждало Волкова в их истинности. Слова, позаимствованные у восточной философии, облегчали понимание.

Обратившись к практике, Волков пережил необычайные состояния. Как-то раз за медитацией показалось ему, что душа его покинула тело. Он увидел сверху себя и голую соседку, принимающую в своей квартире ванну.

Случай этот повлиял на Волкова чрезвычайно.

Подобно многим, не имеющим веры в потусторонний мир, но однажды вдруг лично ощутившим его существование, Волков попытался проникнуть в этот мир инде. Отвергавший ещё недавно религию, Волков предался оккультизму.

Они сошлись с Катериной Николаевной.

В юности Катерина Николаевна переписывала стихи в тетрадку. А когда влюбилась в актёра Столярова, стала сочинять сама. В старших классах Катерина Николаевна полюбила театр и мечтала стать артисткой. Но артисткой не стала, потому что поступила на физико-технический факультет. Про физиков снимали кино, и Катерине Николаевне хотелось писать формулы, спорить с коллегами и получать премии. В институте Катерина Николаевна увлеклась авторской песней и переложила несколько своих стихотворений на незамысловатые аккорды.

Однажды на работе Катерина Николаевна услышала об эре Водолея. Катерина Николаевна заинтересовалась, и на другой день сотрудница принесла ей книгу, отпечатанную и переплетённую кем-то вручную. Катерина Николаевна читала всю ночь, а наутро твёрдо знала, что нашла именно то, чего не доставало ей.

Вскоре явились новые книги, образовался круг знакомств – жизнь Катерины Николаевны переменилась. Красивая музыка, благоуханные цветы, белые одежды… Катерина Николаевна занялась медитацией, и в грёзах своих побывала на дне морском. На спиритических сеансах духи отвечали ей и подавали советы. Скопив денег, она поехала в Индию. И Учитель подарил ей золотое колечко, материализовав его из своего дыхания. На колечке стояла проба, но Катерину Николаевну это не смутило.

Вернувшись из Индии, Катерина Николаевна поняла, что у неё открылись макушечные чакры. Она стала видеть свечение кристаллов, заключённых внутри камней, ощущать предметы частью себя.

Когда Волков рассказал ей о смерти Маши Лугиной, Катерина Николаевна, не знавшая покойницы лично, пережила удивительное состояние. Во сне явилась к ней Маша. «Мне всё видно, – шептала она, – спрашивай…». Катерина Николаевна хотела спросить о чём-то, но вдруг сама оказалась там, откуда взывала к ней покойница. Время и пространство стёрлись, Катерина Николаевна поняла, что ей известно прошедшее и открыто будущее. Пробудившись и тотчас позабыв все откровения, Катерина Николаевна решила, что во сне ей был знак: она обязана установить контакт Лугина с Машей.