Его взгляд выдавал желание и в то же время был насторожен.
— Я — тот мужчина, который оказался здесь, когда ты в нем нуждалась, помнишь? — сказал он ей тихо. — И я был тебе нужен сегодня вечером. Мы нужны друг другу. У меня нет привычки сидеть в автомобиле перед дверью квартиры женщины, чтобы посмотреть, кто ее привезет домой. Я пробыл тут почти два часа, пытаясь представить, как я справлюсь с соперником.
— И что… что бы ты сделал, если бы я оказалась не одна?
Он зарычал и с силой прижал ее к себе.
— Не спрашивай. Хотя обнаружить, что тебя преследуют в пикапе, было скорее шоком. Мне не нравится, что ты живешь одна. Это опасно.
— Да, знаю. — Она сказала это в его темную рубашку, и Конн понял, что она имела в виду и его наряду со случайными хулиганами в черных грузовиках.
— Не бойся меня, Хонор.
Конн не знал, как сломить ее недоверие, но почувствовал, что ему нужно прикоснуться к ней более интимно. Запах ее был соблазнительным, манящим, полным нежных обещаний.
— Я не смогу устоять перед тобой, если бы даже захотел попытаться. И даже не хочу пытаться, — сказал он сквозь зубы.
Его ладони скользнули по ее спине к округлым бедрам. Она что-то тихо сказала ему в рубашку, когда он крепче прижал ее к себе.
По тому, как она напряглась, а затем расслабилась, Конн понял, что теперь она знает, насколько он возбужден.
— Конн, нам нужно поговорить…
Ее голос был прерван его поцелуем.
— Утром, — пообещал он, когда оторвался от ее губ. — Мы поговорим утром. Мы уладим все утром.
— Правда?
Ее глаза были вопрошающими сияющими озерами, в которых мужчина мог утонуть.
— Пожалуйста, верь мне, Хонор.
«Неужели это я прошу женщину верить мне», — рассеянно подумал Конн. Завтра, когда будет более здравомыслящим, возможно, он будет шокирован этими хриплыми словами. Но сейчас он страстно желал только утвердительного ответа.
— Я могу доверять тебе, Конн Ландри?
Он поднял ее на руки.
— Да, ты можешь мне доверять!
Клятва была произнесена с такой уверенностью, что удивила его. Казалось, она поверила его суровому обещанию.
Она обвила руками его шею, и ее тело было готово сдаться ему, став еще теплее и нежнее, чем он воображал.
Конн не стал включать света в ее спальне. Бледный свет из коридора давал достаточное освещение. Осторожно поставив ее на ноги, он нащупал застежку светло-пурпурного платья. Когда она прислонилась к нему, ее голова прижималась к его плечу, и он удивлялся, что случилось с его обычно уверенными руками. Его пальцы никогда так прежде не дрожали.
Казалось, прошла вечность, пока шелковое платье не поддалось и не упало пенной массой к ее ногам.
— Хонор, — тихо и немного удивленно произнес он, легко поглаживая ее плечи и проводя рукой вниз по выпуклостям ее грудей.
Он коснулся кружевного края ее лифчика, скользнув одним пальцем под него, и нашел там ее затвердевший сосок.
— Хонор, я так сильно хочу тебя.
Она произнесла его имя ему в плечо, впившись ногтями в материю его рубашки.
— Ты сегодня не даешь мне даже подумать. Почему это так, когда я с тобой, Конн?
Нетерпеливым жестом он расстегнул застежку ее лифчика и накрыл ладонями ее груди.
— Не знаю, — услышал он свой неожиданно честный ответ. — Я и сам мог бы задать тебе такой же вопрос. Почему это так, когда я с тобой? Я никогда не намеревался…
— Никогда не намеревался делать чего? — Она подняла голову и посмотрела на него из- под ресниц.
— Ничего. Не думай ни о чем другом, как только о сегодняшней ночи, милая. Знает Бог, в этот момент я не могу думать ни о чем другом, только о тебе.
Он взял ее лицо руками и старательно поцеловал ее, упиваясь трепетным ответом, который он получил от нее.
— Сними с меня рубашку. Дай мне почувствовать твои руки на моем теле, — хрипло приказал он.
Она охотно повиновалась, ее пальцы слегка дрожали, когда она сражалась с пуговицами его рубашки. Но через минуту она ее сняла, а потом принялась неумело расстегивать пряжку его кожанного ремня.
Стараясь не торопиться, но, зная, что он вряд ли сможет сдержать свое желание, Конн продолжал ее раздевать. Он погладил руками ее попку, снимая атласные трусики и тонкие, как паутинка, колготки. Когда она стала стягивать облегающие джинсы, он отступил от нее и снял их сам.
Мгновение спустя его жокейская рубашка упала к его ногам, и он услышал, как Хонор и сделала резкий вдох, когда увидела доказательство его желания.
— Я же говорил, что хочу тебя, дорогая. Ты в том сомневалась? — спросил он охрипшим голосом, уверенный, что ему нужен от нее какой-нибудь знак, что она принимает его как любовника. Почему для него это имело значение он не мог сказать. Он только знал, что хотел подтверждения того, что и она его желает. Он хотел, чтобы она нуждалась в нем так же, как и он нуждался в ней.
— Ты все еще боишься меня?
Она покачала головой и сделала шаг ему навстречу так, что почувствовала его возбуждение, жадно приникла к гладкой коже его живота и ласково взяла в руки его мужское естество. Конн подумал, что теряет контроль над собой.
— Я хочу тебя, Конн.
В ее хрипловатом голосе была зачаровывающая искренность.
— Сегодня я не совсем понимаю свои чувства, одно знаю — я хочу тебя.
— Хонор, тебе будет хорошо со мной, клянусь.
Ее губы слегка искривились в вечной улыбке женского обещания и вызова.
— А что, если тебе не будет хорошо со мной?
— Котенок, — тихо сказал он, решив поцелуем прекратить ее чувственные поддразнивания. — Для меня ты не можешь быть ни чем иным, как только самим совершенством.
Конн положил руки на ее ягодицы, соблазняюще перебирая пальцами ее плоть. Когда он услышал, как она ахнула в предвкушении, он погладил ее по животу и коснулся сокровенного местечка между ее бедер.
Хонор застонала, и его собственный пульс тяжело застучал, когда он почувствовал ее влажный внутренний жар. Когда она, казалось, потеряла равновесие и слегка прислонилась к нему, Конн познал примитивное чувство мужского удовлетворения. Наклонившись, он откинул одеяло на ее постели, затем поднял Хонор и заботливо уложил ее на постель.
Она чувственно откинулась на спину, ее волосы разметались по подушке, карие глаза сверкали.
— Ты загипнотизировал меня, Конн Ландри? Либо это, либо я сегодня слегка потеряла голову.
Он почувствовал огонь в своих жилах, пока стоял и смотрел на нее. Если он и испытывал чувство собственичества прежде, то это было ничто по сравнению с жаром, который охватил его сейчас.
— Я рад, что ты больше не сопротивляешься, — тихо сказал он, опускаясь рядом с ней на постель. — Именно такой я и хочу тебя, разгоряченной и согласной, и только моей. Я не хочу, чтобы ты была в состоянии мыслить здраво. Не сегодня, во всяком случае.