не видим. Был конец декабря. Кто-то подсказал мне, что тот самый общий друг помогал тебе, когда все случилось. Я позвонила.
– А чего его искать-то, я его привезу на Новый год. Приезжай, заодно домик посмотришь.
Так все было просто… Мы договорились, что я приеду не в сам новый год, а через день, а он по этому делу еще друзей позовет, с которыми мы после той нашей общей работы тоже почти три года не виделись. Будет такая общепримиренческая встреча. Это уже моя оценка, он же про ссору ничего не знал.
В Новый год я тебе позвонила. На его телефон. Трясло меня не по-детски. Я даже с первого раза в кнопку попасть не могла.
Твой голос. Боже, я не слышала тебя шесть лет! Это, знаешь, как в пропасть шагнуть. Шаг сделала и летишь… Забралась в какой-то угол, где никто меня не слышал, пыталась взять себя в руки. Голос был тот же. Те же интонации. То же самое «Оксанка». Я тебе что-то даже очень тематическое пожелала. Я, наверно, часа три нужные слова подбирала. Кто чем занимается в новогоднюю ночь, а я пыталась составить фразу из пяти слов. Мне было очень важно найти те самые слова. Первые за шесть лет молчания.
Письмо 19
Сережа что-то почувствовал. У него вообще чуйка сумасшедшая, я всегда восхищалась. Он как-то нашел фотографии из Красной Поляны и сказал мне, что он их порвет. На фотографиях или я, или природа. Ни одной его. Ни одной, где мы вместе. Как он понял, что это очень значимо для меня?
Вот и в этот раз он сначала не особо собирался, но потом вдруг резко передумал. Он, правда, грешил на общего друга, ты на него сначала совсем впечатления не произвел. Он так никогда и не догадался, что я к тебе чувствовала. Сам даже удивился, что за столько лет ничего не заметил. Ничего удивительного. Он мало меня знал. Можно проводить с человеком 24 часа в сутки десять лет и совсем не знать его. Это как раз наш случай.
Я помню эту нашу с тобой первую встречу. Положенные обнимашки. Ничего такого. Типа делали вид для всех, что все в порядке. Просто долго не виделись. Ты тут не один такой был, с кем давно не виделись. Я всматривалась в тебя и реально не понимала, что у тебя в голове происходит. Ну я уже писала, голова твоя – моя эрогенная зона. Я и раньше-то не понимала, а сейчас и времени много прошло, и голова не вся уцелела.
Как-то у нас так повелось, что спрашиваешь только ты, я очень редко. Почему-то я боюсь тебя о чем-то спрашивать. У тебя всегда запрещенных тем было больше. Да я и вообще спрашиваю нечасто. Мне кажется, что человек сам расскажет, если ему хочется, а душу бередить вопросами ненужными – только агрессию вызывать. Меня вот раздражает вопрос – ну что, ты себе еще никого не нашла (или еще круче – завела). Такое ощущение, что смысл жизни кого-нибудь найти. Я никогда не ищу. И не завожу. Я встречаю. И это откровение и открытие. От этого сердце наружу выскакивает и коленки подгибаются. А ищу я обычно грибы в сезон или телефон в квартире. Чаще нахожу. А завожу я машину, когда в голову приходит какая-то безумная идея. Я не цепляюсь к словам, правда. Я к ним наблюдательна и вдумчива. Они много говорят о людях и сильно влияют на жизнь.
Ты тоже спросил, почему я детей не завожу. К тому времени мы уже три года не предохранялись, и я не беременела. Я посмеялась про себя на это «завожу». Я даже котов не заводила, это они меня выбирали. Просто приходили ко мне и все. Они все решили. Ребенок выбирать меня не хотел. Могу его понять, мать я, наверно, была бы дурная. Хотя чаще я думаю о том, что наши отношения с Сережей очень смахивали на инцест. Он мне был братом, очень любимым, таким, о котором всю жизнь мечтала. Но не мужчиной. Девочки ищут в мужчинах отца, а я искала брата, потому что с моим мне не очень повезло. Мой брат так демонстративно и публично подчеркивал мою никчемность и отсутствие любви ко мне, что в какой-то момент я просто решила, что у меня нет брата. Это было легко устроить – в жизни мы почти не пересекались. Но фантом болел и требовал замещения. Вот оно и нашлось. Сейчас и правда у меня этот поиск брата прекратился, гештальт завершен. Я знаю как кайфово, когда у тебя есть брат и вы дружите, наигралась и отпустила.
Так вот, я не спрашиваю. А люди не рассказывают. Им кажется, что они неинтересны и незначимы, раз о них не спрашивают, что жизнь в дне сурка не стоит того, чтобы о ней говорить. Они с удовольствием слушают меня, ведь у меня что ни день, то приключения. За неделю происходит больше, чем у других за всю жизнь. А если я даже пытаюсь спросить о чем-то, быстро сворачиваются, да нет, ничего не происходит. И я стараюсь считывать между строк, с жестов, с тела.
Я наблюдала за тобой весь вечер и не понимала. Пока нас не посадили что-то в твоем ноутбуке смотреть. Не помню, что смотрели, и чья была идея, помню, что деваться тебе было некуда, и отодвинуться ты не мог, мы тебя с двух сторон поджали. Ты просто напрягся, вытянулся в струну и голос поменялся. У меня кошак так выглядит, когда о нем гадости говорят – позвоночник так вытянут, что почти подрагивает и уши назад развернуты. Ответ на свой вопрос я нашла. Понимания стало еще меньше.
Если все прошло, чего ты тогда напрягаешься? А если не прошло, то когда еще как не сейчас хотя бы просто поговорить? Ведь жизнь уже все показала – в любой момент все может оборваться. И тогда уже навсегда!!!
Да, я уже решила поговорить. Мне даже не важно было, что ты мне скажешь. Мне было важно сказать самой. Естественно, за шесть лет поднакопилось. Я не хотела вот этих дежурных «Как дела?» Только не с тобой!
Ирония судьбы – вот уже почти десять лет прошло с того момента. Пока мы не видимся, мне столько есть сказать тебе, я постоянно с тобой разговариваю, в разных ситуациях, по разным поводам. Но когда мы встречаемся