и тут-то он и вывез – какое счастье, что я все-таки несовершенна, а то уж он и не знает, не падать ли ниц в моем присутствии. Это просто как иллюстрация. А вот Сережу это совсем не парило.
И он мне ничем не мешал. Своей жизни у него практически не было, и он очень быстро принял мою. Мои увлечения, мой круг общения. Это было удобно. Человек одобряет каждый твой шаг и не вмешивается ни в один процесс. Мы очень легко жили. Я так ровно к нему относилась, что ругаться не хотелось. Ну правда, зачем усложнять?
Его сразу приняли все мои друзья. Я долго находилась в иллюзии, что это из-за него. Уже после разрыва я осознала, что скорее так случилось, потому что все видели, как я успокоилась. Никаких страстей у меня не было. Мы даже сразу потолстели оба, настолько спокойная жизнь была. Вот тогда у меня и начались мысли о том, что я прожила бурную жизнь, в которой было много разных событий и эмоций, и любовь была такая, что не каждому дано. А у него все так гладко, что даже скучно. Я больше никаких страстей не хочу, я почти в дзэне, а я ему желала каких-то потрясений.
Его полюбили мои родители. Через полтора года они позвали меня и сказали:
– Мы видим, как у вас все хорошо. Давайте разменяем квартиру, живите своей семьей.
Мы очень хорошо жили вместе. Поэтому особо разменивать квартиру не торопились. Само все решилось, как водится.
Я влюбилась в эту квартиру сразу. Она была огромная и абсолютно пустая. До меня в этой квартире никто не жил, она никем не пахла. После жизни в квартире, заставленной всем подряд, где не открывалась ни одна дверь, это было настоящим раем. Но она была так далеко…
Я целый месяц искала что-то похожее. Не было похожего. И даже в том, что она была на краю света, вдруг нашлись свои преимущества. Остановка маршрутки была конечной. Всегда было сидячее место, и у меня появилось сорок минут на ежедневное чтение.
Письмо 17
С этого началась моя новая жизнь. Я всегда мечтала жить одна. У меня даже был небольшой период, когда я снимала квартиру. Мне очень нравилось быть хозяйкой.
Вот и эту квартиру я полюбила сразу и беспредельно. Это тоже об отношении к пространству. Я попадаю в пространство и либо принимаю, либо не принимаю его. Но уж если мне понравилось, то я отношусь к нему как к живому. Поэтому есть дома, где я люблю бывать, а есть такие, куда меня не загонишь. Я как-то спинным мозгом принимаю место, в которое я прихожу. Как кошка.
Поэтому я все придумывала сама. Мне в голову не приходило звать дизайнеров. Я ходила, думала, потом вдруг видела картинку, и мы ремонтировали какой-то кусочек. Здесь почти все либо сделано моими руками, либо придумано мной. Если не было идеи, то не было и ремонта.
Кто знает, не эта ли разруха, каждый день попадавшаяся на глазах, стала началом моего конца. Сейчас я точно знаю, что чем ты себя окружаешь, то и получаешь. Пока мы были вместе, мы так и не оторвали эти листами свисающие с потока обои в зале и коридоре. Но я не обращала на это внимания, мне было даже весело. Я называла это арт-хаусом. А правильнее было бы шагом в депрессию.
Я очень спустилась на землю. Странно, в нашем союзе было все для того, чтобы партнер давал мне землю, а опиралась на нее и летала, творила. Но нет. Сначала я перестала петь и танцевать. Потом начала терять голос. Был целый период, когда я закричать не могла. Голос останавливался в районе гланд и дальше не шел. Действительно, зачем, если выражать все-равно нечего.
Проще всего свалить на человека. Но это был мой выбор. Я не хотела, чтобы он на моем фоне чувствовал себя неуютно, поэтому больше начала молчать. Он от меня никаких жертв не требовал. Но принимал с удовольствием. А я осознанно обесценивала себя, искренне считая, что вот эта простая жизнь и есть счастье. До меня совсем недавно дошел смысл финала Мастера и Маргариты про то, что Мастер не заслужил счастья, потому что боялся быть счастливым, но достоин покоя. Что это про смерть. Что если ты боишься эмоций, боишься счастья, боишься жить, ты умираешь. Мне тогда казалось, что этим своим спокойствием я награждена, потому что постигла Дзэн.
Весь тот период я вспоминаю, как какую-то незавершенку. Ничего доделанного конца. Недоделанный ремонт, недополученное образование, недостроенный дом. Недопонимание, чем заниматься на работе. Может еще поэтому меня тогда так к земле потянуло – грядку прополола, результат сразу видно. Семена в землю посадила – или выросло или не выросло. Тоже видно сразу. Земля стала моей медитацией. Повозишься в ней, а потом по ней же босиком гуляешь. Дышишь.
Я жила так целых пять лет. Сначала у меня на докатке сбывались мои самые невероятные мечты.
Я выиграла стажировку в Японию. Я побывала на Байкале. Потом мечты сбываться перестали, потому что я перестала мечтать. Жизнь вошла в свою колею. Ничего не происходило.
Источник жизни был на работе. Там бурлило и зашкаливало. Я плакала, когда не получалось, эмоционировала с руководителем. Вот эти наши отношения были очень похожи на семейные – мы так жарко и страстно спорили о том, как надо и что правильно, что это был фактически секс. Тот, которого мне так не хватало дома. Сублимация, однако. Это как раз очень логично. Натура моя мощная искала выхода из тех границ, куда я себя сама загнала. Вместе с тем, как я отрезала тебя тогда на вокзале, я отрезала себе полностью возможность что-то чувствовать к другому человеку. Поэтому просто сменилась объектность. У меня опять все было лучшее. Лучший руководитель, лучший отдел. Мы даже как-то очень легко проскочили кризис, из которого многие вообще не выбрались, а мы даже цены не снизили на нашем-то конкурентном рынке.
К осени 2009 года мы уже нормально держались. Кризис использовали как возможность по полной. Были плечом к плечу, доверяли друг другу абсолютно. Тогда и договорились, что между собой можем ругаться как угодно, но когда выходим к сотрудникам, держимся одной линии, потому что мы – команда. Сотрудники не должны видеть ни наши сомнения, ни наши разногласия особенно сейчас. Только безграничную веру в то, что все будет хорошо. Мы как-то