Читать интересную книгу Штрафники, разведчики, пехота - Владимир Першанин

Автор: Как насчет смертных медальонов? Правда, что многие бойцы из суеверия не заполняли данные о себе и оставляли медальоны пустыми?

Устименко В. П.: Это тоже от характера зависело. Кто-то действительно считал, что бумажка в медальоне смерть накличет. Но пойми одну вещь. В армии все по приказу делаешь. Раздали бумагу, химические карандаши, и всем взводом сидим, пишем. Приказ, никуда не денешься. Многие, кто постарше, понимали, что вероятность погибнуть в бою высокая. Для семьи лучше, если на тебя похоронку пришлют, чем будешь числиться без вести пропавшим. Пенсия, льготы положены. Старшие об этом думали. Ну, а насчет меня? В смерть я не верил. Раз пять заполнял медальон и столько же выкидывал. Таких ребят много было. Кстати, большинство медальонов были металлические, они быстро ржавели, уже через неделю-две с трудом откручивались. К чему бумажки заполнять, если их ржавчина съедала?

Рейс в один конец

Я числился заряжающим орудийного расчета. И стрелял, и снаряды подносил, а большую часть службы крутил баранку, подвозил боеприпасы, эвакуировал раненых. Потери несли страшные. Когда в путь собирались, некоторые так и говорили: «Ну, вот, рейс в один конец!»

Красюков П. К.

Я познакомился с Петром Константиновичем Красюковым с год назад. Несмотря на преклонный возраст, держится он крепко. Высокий, с сохранившейся спортивной выправкой, аккуратно одетый даже в домашней обстановке, он не подходит под слово «старик». Ветеран. Так будет точнее. Что главное — не потерял интерес к жизни. Читает газеты, книги, общается с людьми. Два часа обязательной прогулки в любую погоду. Он имеет свое собственное мнение на многие вещи. Мне было с ним интересно. Так родился этот документальный рассказ. Он говорит о войне просто и правдиво, не приписывая себе особых заслуг.

Я родился 28 апреля 1926 года в хуторе Красюково Подгоренского района Воронежской области, в 80 километрах от Воронежа. Хутор совсем небольшой, дворов пятьдесят, и почти половина семей носили фамилию Красюковы. В семье было четверо детей: трое сестер и я. В начальную школу ходил за полтора километра, а семилетка располагалась в центральной усадьбе колхоза «Красная Долина», за девять километров. Почти двадцать верст в оба конца, а пробегали, не замечая. Из хутора набиралось пять-семь школьников, двадцать верст в оба конца пробегали. Конечно, на первый урок часто опаздывали, но учителя нас не ругали. Учились в основном хорошо. Зимой иногда колхоз выделял сани. Погрузимся, и с ветерком до школы. Но это было не часто. Больше на своих двоих. В сильные морозы оставались ночевать при школе, а когда за тридцать зашкаливало, родители нас никуда не отпускали. Померзнете!

Эти три года, когда мы ходили в семилетку, мне хорошо запомнились. Местность у нас лесостепная, рощицы, холмы, поля. Кое-где вклинивается большой лес. Часто шли не по дороге, а через поле, лес. То куропатки вспорхнут, то зайца или лису увидим. Интересно. А весной, когда речки разливались, смотрели, как бьет икру щука. Однажды не выдержали, остались с дружком. Девчонки в школу пошли, а мы охоту на щук устроили. Заострили две палки, как копья, и тихо пошли вдоль ручья. Прицелишься, хлоп! Чаще мимо, потому что вода расстояние переламывает. Прошатавшись полдня, вымокнув по пояс, добыли штук двенадцать щук граммов по 300–400. Крупные нам были не по силам. Развели костер, посушили одежду, пожарили двух щучек на прутьях, а остальных отнесли домой. Родители нас отругали, но все обошлось. В следующий раз выпросили у кого-то старую острогу. Думаем, сейчас набьем щук! А ручьи пустые. Щуки икру уже отметали.

Как жили? Как везде в России. В колхозе начисляли жиденькие трудодни. Осенью родители получали какое-то количество зерна, фуража, сена, но кормились в основном своим хозяйством. Земля в наших местах хорошая. Без полива собирали с огородов богатые урожаи картошки, капусты, помидоров и прочих овощей. Много было фруктов: яблоки, груши, сливы, орех. Кругом сады, фруктами мы объедались. Хозяйство в семье держали небольшое (налоги высокие): корова, штук пять овец, 15–20 кур. В конце лета отец покупал поросенка, его легко было выкармливать осенью, а в зиму резали, так как кормить было нечем.

Мясо ели редко, в основном зимой. А летом, если у кого корова захромает, хозяин срочно забивает и раздает желающим в долг. Помногу не брали. Кто — пару килограммов, кто — три или четыре. Что интересно, денег я до войны почти не видел. Если мясо брали, то и отдавали позже такое же количество.

Может, кому интересно, а кому нет, но скажу несколько слов, как питались. На утро (слово «завтрак» мы не знали) — кружка молока с ломтем хлеба, картошка или пшенная каша. На обед — борщ без мяса, но с овощной поджаркой, вкусный. Мама его хорошо готовила. Вечером — полкружки молока, каша или суп с клецками, который мы любили. В старом сундуке в погребе хранилось соленое сало. Лакомство. Его мама давала летом отцу в поле. Работа тяжелая, одними овощами не обойдешься. Нам иногда тоже давали в школу по кусочку. Праздник наступал, когда осенью отвозили километров за 70 подсолнечные семечки и давили на масло. Назад привозили бидоны золотистого, пахнущего жареными семечками, вкусного масла. Пекли блины, лепешки, делали салат из помидоров, огурцов, красного перца, лука, щедро сдобренный маслом.

Были и очень тяжелые времена. На всю жизнь запомнился голод тридцать третьего года. Как все получилось? Весна поначалу хорошая была, дожди, все зеленеет. А в конце мая начался суховей! Горячий ветер дул две или три недели. Такой сильный, что верхний, плодородный, слой чернозема начисто снес. Вот тогда мы голодали. Был полный неурожай. И муку с травой смешивали, и щи из крапивы варили — одна зеленая вода. Ослабленные люди, чаще маленькие дети и старики, умирали. Редкий дом обошла смерть.

И в тридцать седьмом был неурожай. Огромные тучи саранчи все всходы сожрали. Идешь по полю, а она под ногами хрустит. Как с саранчой бороться, толком не знали. Делали все, что могли. Помню, дали команду выпустить на поле домашних кур. Пометили их краской, сажей, чтобы не перепутать, и потащили в клетках на поле. Куры, конечно, за саранчу с аппетитом взялись. Но вскоре наелись, ходят сытые. Да разве могла сотня-другая кур огромное поле очистить? Но с голоду в тот год люди не умирали. Колхоз окреп, давали муку, крупу, другие продукты. Пережили мы нашествие крылатой твари.

Еще запомнилось, что люди на наших хуторах дружно жили. Всегда друг другу помогали. Если кто женился, то молодым новый дом коллективно возводили. Леса было мало. Строительные материалы: саман, солома, дранка. Крыши у всех соломенные. Буквально за неделю новый дом, пусть и небольшой, для молодой семьи был готов. Живите, любите, детей рожайте. И вдруг война!

Как и по всей стране, женщины плакали. Мужчин и парней призывного возраста забрали на фронт, а мы, мальчишки, заменили их. Я в восьмой класс только пошел, пятнадцать лет было. Походил неделю-другую, учебу отменили, надо в колхозе работать. Получилось так, что у нас было три трактора СТЗ (Сталинградского тракторного завода). Трактористов на фронт забрали, а механика освободили по болезни. Он взял несколько парней на обучение, в том числе меня. Я быстро освоил трактор. Уже осенью сорок первого пахал землю, зимой занимались ремонтом. Имелась еще старая полуторка, разобранная на запчасти. Мы ее за зиму снова собрали. Чуть не по всему району недостающие железяки искали. Я на ней полгода ездил, а потом ее военкомат забрал. Работали без выходных, с продуктами было туго. Выручала картошка. Помню, выдали мешка три кукурузы. Мы ее между камнями перетирали. Мама эту грубую крупу с чем-то смешивала, пекла лепешки, варила кашу.

Особенно тяжело пришлось летом и осенью сорок второго года. Линия фронта находилась километрах в семидесяти от нас. Видел, как отступают наши части. Бойцы все в пыли, в ботинках и серых обмотках, усталые. Мы носили им яблоки, огурцы. Грызут на ходу, погладят по голове: «Спасибо, ребята!» Обидно было, что так далеко Красная Армия отступила.

Видели немецкие самолеты. В нашем колхозе им бомбить нечего. Летели куда-то в сторону Тамбова,

Борисоглебска, Саратова. Ну, а вдоль дорог «Юнкер-сы-87» и «Мессершмитты» шныряли. Я уже тогда хорошо научился различать модели немецких самолетов. Нашей авиации было мало. Где-то вдалеке шли воздушные бои. Кто кого сбивал, не поймешь. Однажды осенью, совсем низко над полем, которое мы распахивали на зиму, прошел огромный двухмоторный бомбардировщик со свастикой на хвосте. Он дымился, а моторы ревели так, что мы кинулись кто куда. Но подбитому фрицу было не до нас. Он тянул к своим. Мы ждали, вот-вот появятся наши «ястребки», но самолет с завыванием продолжал свой полет. Отойдя от страха, мы долго обсуждали это событие. Пришли к выводу, что над линией фронта его все равно собьют. Огромные размеры бомбардировщика, размах крыльев метров двадцать, внушали невольный страх. Такой весь хутор сметет, если бомбить станет!