Председатель. — Так что вы были сторонником этой войны?
Воейков. — Не могло быть иначе. По всей моей работе я могу определить.
Председатель. — В чем заключались обязанности дворцового коменданта, которые вы исполняли?
Воейков. — В последнее время это касалось исключительно вопросов охраны и безопасности в путешествиях; главная моя работа была по воинской охране и по организации железнодорожных и автомобильных путешествий; я считал, что полицейская охрана лежит на департаменте полиции, и оттуда требовал осведомления. За три года и два месяца, что я был дворцовым комендантом, его величество сделал более ста тысяч верст.
Председатель. — Так что ваша должность не имела никакого государственного или политического характера?
Воейков. — Политического, безусловно, нет; в подтверждение я могу указать на то, что, вступив в должность, в декабре 1912 года, я нашел в делах дворцового коменданта целый ряд вопросов, прямо относившихся к внутренней политике.[*] Объяснялось это просто: мои предшественники, Дедюлин и Трепов, занимали должности градоначальников и не уяснили себе, что надлежит ведать дворцовому коменданту; ему надлежит заниматься охраной государя, а не вмешиваться в дела. Я получил в наследство громадное количество переписки и докладов его величеству, которые представлялись министром внутренних дел и департаментом полиции. На одном из первых докладов государю я просил разрешения все эти записки уничтожить и на будущее время никакого к ним дела не иметь, на что и получил разрешение его величества. А для осведомления о положении дела, — так как дворцовый комендант должен знать, когда и откуда государю грозит опасность, — я выделил из управления своей канцелярии особое отделение, которое ведало исключительно сношениями с департаментом полиции; так что я лично прямого касательства даже не имел.
Председатель. — Занятие поста, очень близкого к бывшему императору, повело к более тесному сближению вашему с ним?
Воейков. — Я был в хороших отношениях, он был ко мне очень расположен; но отношения были почти такие же, как прежде.
Председатель. — Не приходилось ли вам, в силу этой близости, выступать в роли советчика в трудные для государства и для бывшего главы верховной власти моменты?
Воейков. — Советчика — нет. Ни в вопросах назначения, ни в других вопросах; все назначения последнего времени проходили без моего ведома, я даже не знал этих лиц; разговоры безусловно были, но из них я выносил впечатление, что государь, относился скорее неблагожелательно, когда я затрагивал темы, не имеющие прямого отношения к себе или к службе.
Председатель. — Значит, стоя близко к бывшему императору, вы не слыхали от него никаких разговоров на политические темы?
Воейков. — Почти что нет. Т.-е. иногда, когда мы бывали в поездках, я читал телеграммы и передавал за столом, за чаем; и когда какой-нибудь вопрос возникал на эту тему, тогда какой-нибудь разговор бывал, но вообще — нет.
Председатель.— А другие, охранявшие бывшего императора, также мало интересовались вопросами политики, и он также мало говорил об этом, не только с вами, но и с ними?
Воейков. — Да, в моем присутствии этих разговоров не бывало.
Председатель. — Но вы систематически приглашались к обеду и завтраку?
Воейков. — Во время поездок вместе были чай, завтрак, дневной чай и обед, а на вечерний чай я почти никогда не ходил.
Председатель. — Чем же вы объясните такое полное отсутствие интереса к государственной жизни страны, во главе которой стоял бывший император?
Воейков. — Это было, по-моему, свойство его характера. Он всегда считал, что эти вопросы разрешались докладами его министров, а обсуждений с посторонними и со мной — не было.
Председатель. — Так что вы совершенно отрицаете свое участие в обсуждении политических вопросов?
Воейков. — Я затрагивал один вопрос, который считал очень важным, вопрос о Распутине; я неоднократно говорил, что нужно прекратить это дело.
Председатель. — Т.-е. дело об убийстве Распутина?
Воейков. — Нет, я считал, что нужно прекратить его доступ к царю; но я всегда выносил впечатление, что государь верит ему искренно, и ее величество — тоже; эти разговоры приводили даже к выражению неудовольствия мной со стороны его величества. Ее величество выражалась иногда даже очень резко, — что это меня не касается.
Председатель. — Вы указывали бывшему императору и императрице, что Распутин суется в дела если не государственной, то, по крайней мере, политической важности?
Воейков. — Очень часто; я пользовался всеми случаями и, главным образом, теми публичными скандалами, которые этот господин устраивал. Первый случай был в 1914 году весною, когда я был назначен в Царское Село; его не впустили во дворец, там у ворот стоял пост; тогда я просил, чтобы меня предупреждали, когда будет этот господин, я буду давать распоряжение его пропускать. Кажется, два раза меня предупреждали. Затем, был такой случай: проводя вечер накануне в Царском Селе, он возвращался в поезде и был в настроении очень веселом, пропьянствовал всю ночь; посторонние лица мне сказали, что Распутин уехал в таком виде из Царского Села; я об этом доложил и просил, нельзя ли прекратить это дело; тогда его стали возить на моторе.
Председатель. — Вы возражали против формы или, вообще, против его путешествий?
Воейков. — Вообще, против путешествий; все эти вопросы я поднимал, мне отвечали, что это ложь и сплетни.
Председатель. — А вы устанавливали наблюдение за его скандалами?
Воейков. — Нет, не нужно было наблюдений, так как об этом все говорили. А насчет похорон, я должен сказать, что это — дело Протопопова. Мы приехали на следующий день после его убийства с государем из Ставки, телеграмма пришла на пути; когда обсуждали, где и как его хоронить, я настаивал на том, чтобы его отправили в Покровское, на родину. Протопопов устроил помещение в Чесменской богадельне, потом привезли в Царское Село. Я боролся всеми силами, потому что его хотели отпевать в Федоровском соборе. И была большая драма со стороны ее величества; вам, вероятно, известно, что обыкновенно я ее сопровождал на всех выездах; но на этот раз, в день похорон, я сказал, что не поеду, и не поехал.
Председатель. — Что же отвечал вам бывший император, когда вы докладывали о невозможности допускать в государственную жизнь какого-то проходимца?
Воейков.— Я так не указывал. Я говорил, что, по моему мнению и по мнению общества, этот человек не достоин приема, но встречал холодный ответ: «Мы можем принимать, кого хотим». А с государственной точки зрения я затруднялся, потому что достаточно не знал этого.
Председатель. — Говорили вы, что, по вашему мнению, и столь внешне затронутый вопрос серьезен, потому что дискредитируется личность главы верховной власти русского государства, что может очень вредно отразиться на судьбе его?
Воейков. — Да; когда до меня дошли сведения, что это проникло в армию, я говорил еще с протопресвитером Шавельским, с генералом Алексеевым, с Кауфманом и просил, чтобы они говорили прямо государю; и я знаю, что они говорили.
Иванов. — Вы можете рассказать обстоятельства удаления Кауфмана из Ставки?
Воейков. — Это было результатом моего с Кауфманом разговора, так что, отчасти, лежит на моей совести; возвратясь из поездки, он рассказал мне все, что слышал, что говорят о Распутине в армии, и убеждал доложить государю. Я говорю: «Лучше вы сами доложите государю». Он доложил. Государь сказал, что он суется не в свое дело, что это не относится к Красному Кресту, и предложил Ильину быть лицом, заменяющим Кауфмана.
Председатель. — Чем вы объясняете такое влияние Распутина на бывшего императора и императрицу?
Воейков. — Очень просто. Это был гипнотизер, каких у нас очень много; у нас в деревне, в Пермской губернии, был мужик Михайлов.[*] Он был совершенно на том же положении, что и Распутин. Все помещицы считали — раз он что-нибудь сказал — кончено, это был закон для них; на мужчин это не так действовало.
Председатель. — Чем же вы объясняете влияние на императора?
Воейков. — Влиянием ее величества.
Председатель. — Так что, по вашему мнению, Распутин действовал на императора не непосредственно, а через царицу?
Воейков. — Да. Ввел его великий князь Николай Николаевич. Анастасия Николаевна, до свадьбы, была подругой государыни императрицы. Анастасия Николаевна и Милица Николаевна устроили въезд Распутина во дворец. Они жили в Сергиеве, близко от Петрограда, он к ним ездил; это еще не все, там были еще разные темные личности, всякая публика проходила через Николая Николаевича.