не мстить.
— А где ты столько быков возьмешь? — усмехнулся Гилас. — Если только у Авгия стада отобьешь. У него, вроде бы, быков больше всех.
— Нет, к Авгию не пойду, — замотал кудлатой головой полубог. — У Авгия конюшни лет пять не чищены, все в дерьме, так что про скотные дворы говорить? Быки, наверное, давно в навозной жиже утонули.
Ха... Стало быть, Авгиевы конюшни герой не чистил? Или пока не чистил? Намекнуть ему, что ли, про очередной подвиг? Впрочем, не стану. Намекнешь, получится «эффект бабочки» и мифа не будет.
— Гилас, ты мне что-то про отца говорил, и про выкуп, который он за твою мать давал, — решил я сменить скользкую тему. — Вроде, целый талант серебра отдал?
— Три таланта! — возмущенно сказал парень. — Что такое талант за мою мать? Тьфу. А три таланта — это столько же, сколько ты весишь. Представляешь?
Я лишь кивнул и мысленно поблагодарил юнца. Значит, если три таланта это мой вес, а здесь (по ощущениям), во мне около восьмидесяти килограмм, то талант и на самом деле двадцать шесть килограмм с небольшим.
— А знаешь, отчего так много? — не унимался Гилас.
— Откуда мне знать?
— Потому что до свадьбы у моей матушки было шесть любовников, — гордо заявил юнец. — Чем больше любовников, тем больше выкуп.
Теперь уже настал мой черед ронять рукоять весла. Ладно, что Гилас держал свою часть крепко.
— А кто любовников считал? — растерянно спросил я.
— Как это кто? — удивился парень. — Дедушка мой считал, отец матери. Они у него на стене висели, на колышках. Все шесть, медом намазаны, чтобы не сгнили до свадьбы и не воняли.
— Любовники дочери? — окончательно охренел я.
— Не сами, конечно, а их головы, — деловито пояснил Гилас. — Тело-то нужно родичам отдать, чтобы сжечь, а головы себя оставлял. А как отец с матушкой поженились, так после свадьбы и головы вернул. А иначе, бывали случаи, что чужие головы присваивали, чтобы цену за невесту набить.
У меня уже не было сил ни спрашивать, ни слушать. Просто греб, силясь представить, как отец ловит любовников (и любовников ли?) своей дочери, а потом отрезает им головы. Как не старался, не смог.
— Саймон, ты не удивляйся, у дриапов обычай такой, — бросил через плечо Геракл. — Если отец застал дочь с парнем, даже за поцелуем, он вправе его убить и отрезать голову. Чем больше голов накопит будущий тесть, тем почетнее для жениха, и тем больше выкуп за невесту.
— А бывает, что и в постели застает? — зачем-то спросил я.
— Так все в жизни бывает, — отозвался Геракл.
— А с дочерью что?
— А что с дочерью-то? — усмехнулся полубог. — Понятно, что ее убивать не станет. Наоборот, гордиться будут. Подумаешь, с парнем легла. Женщина и должна мужчину любить. А мужчины, они мастера женщин, особенно молодых, обольщать. Нет уж, тут должен мужчина думать — тайно прийти, чтобы ласки сорвать или открыто, со сватовством. А что, у вас нет такого? У нас, в Фивах и Аргосе, тоже никто не следит, чтобы девушка до свадьбы себя блюла. Вот, после свадьбы, все по-другому.
Я снова замешкался с ответом. Что имеет в виду Геракл? У нас, это где? В моем мире? Или в том мире, в том городе, где жил этот Саймон, друг Геракла? В моем-то мире нравы достаточно вольные, и отцы, как я понимаю, нечасто (девчонки-то не совсем дуры), но застают в постелях у дочек чужих парней. Дело-то, как все понимают, житейское. Не исключено, что и папка, в своей молодости, еще до свадьбы, забирался в постель к будущей мамке своих детей.Так что, чаще всего отец делает вид, что ничего не заметил (вдруг здесь будущий зять?), в худшем случае — напинает и выкинет парня. Но чтобы убить? Впрочем, и так бывает, но редко, потому что за убийство можно срок получить и дочка тебя может возненавидеть. Но уж головы-то никак не отрезают и на стенках не держат.
Нет, у нас вольностей хватает, нет запретов, кроме моральных, которые никто не соблюдает. Но я никак не думал, что в Древней Элладе царит такая распущенность. Куда боги-олимпийцы смотрят?
Глава седьмая. Жертва Посейдону
Мы шли под парусом два дня и две ночи, так и не отыскав место для стоянки. Ничего, люди привычные, вот только хлеба нет, но вяленой рыбы вдоволь и вина предостаточно. Хуже, что заканчивалась вода, а пить неразбавленное вино и непривычно, и неприятно. А вот куда приставать, чтобы найти реку или источник, никто не знал. Поэтому, как только глазастый Лаэрт, увидел на берегу тонкие струйки дыма, уходящие в небо (а где жилье, там и вода), мы приспустили парус и принялись выгребать к берегу.
Здесь даже не деревня, а целое поселение. Домов или хижин не видно, зато на песке лежат рыбацкие лодки, не меньше двадцати штук, если не больше, сушатся сети.
Верно, жители селения удивились, завидев, как со стороны моря к ним плывет огромная лодка, да еще и под парусом. Но непохоже, что испугались. Или к ним уже приплывали какие-нибудь морские разбойники и для населения стало привычным встречать их появление с оружием в руках? Не знаю, но во всяком случае, туземцы готовились к бою — на берегу столпились люди (одни мужчины!), одетые в шкуры и потрясающие копьями и дубинами. Но мы-то ведь не какие-нибудь пираты, промышляющие грабежом прибрежных селений, а вполне себе мирные путешественники. Может, сумеем все разрешить полюбовно? Аргонавты, как я понял, народ не слишком драчливый. Хотя, за некоторым исключением.
— Братья! — заголосил Ясон, размахивая копьем с примотанной к древку белой тряпкой. — Мы пришли с миром! Мы не тронем ни ваших коров, ни ваших жен и детей. Дайте нам воду, и мы сразу уйдем!
Белый флаг — символ добрых намерений и знак того, что мы готовы к переговорам. Кажется, очень древний символ. Но ответом нам послужили стрелы, запущенные жителями. Штуки три впились в борт рядом с Ясоном, а одна пролетела совсем рядышком с головой нашего предводителя и упала на деревянный настил.
— Дикари! — изрек кто-то из аргонавтов, рассмотревший стрелу поближе. — Наконечники из камня. И человеческую речь не разумеют.
— Варвары, — пронеслось по