— махнул я рукой. — Если они меня все рано убьют, тогда зачем я стану мыть их копье? — Повернувшись к кормщику, громко спросил. — Тифий, как ты считаешь, кого из богов мы должны отблагодарить за нашу победу?
Кормщик задумался, потом неуверенно спросил:
— Может, Ареса? Или Афину Палладу?
— А Посейдона? — поинтересовался я.
— А Посейдона, это само-собой, — уверенно закивал старый кормщик. — Мы, как-никак, сражались на корабле, а любой корабль, он под покровительством Посейдона.
Ну вот, все и решено. Я взял злосчастное копье в обе руки и подошел к борту судна.
— Великий Посейдон, сотрясатель морских глубин и владыка морской! — торжественно сказал я. — Благодарю тебя от всей души и жертвую тебе копье, что принесло нам сегодня победу!
Скрипя сердцем (а классное копье-то!) я двумя руками скинул оружие Бореадов вниз, стараясь попасть на набежавшую к борту корабля волну.
Я смотрел, как оружие качается на волнах, думая, что Зет и Калаид, при всей своей неприязни ко мне, не рискнут высказывать претензии за жертву, принесенную Морскому владыке. Но вот возьмет ли бог эту жертву?
Только я об этом подумал, как копье дернулось, словно бы из глубины моря его ухватила невидимая рука, и пропало.
Глава восьмая. Выбор Тесея
Мы с Аталантой переживали из-за сошедших на берег. Отвлечься бы, но не получалось. Даже разговор не шел. Воительница нервно расхаживала туда-сюда, измеряя кораблик от носа до кормы, а я до боли в глазах вглядывался в берег, ожидая возвращения друзей. Один только кормщик, как держал руку на огромном весле, служившем рулем, так и продолжал ее держать, хотя надобности-то в этом не было. Не то у Тифия нервы стальные, не то это просто его форма существования — оставаться на месте, что бы вокруг не происходило.
Я не сомневался, что победа осталась за нами, а иначе на судно уже хлынула бы волна дикарей, которую нам втроем ни за что бы не удержать. Скорее всего, аргонавты добивают врага, а то уже и собирают трофеи. Подумалось — как легко меняется человек. По сути, то что мы сейчас делаем, называется «пиратским набегом на побережье». Мне никогда не нравились ни финикийцы, ни викинги, потому что они грабили простых людей, а вот сейчас мои симпатии на стороне грабителей, потому что они свои, а жители прибрежной деревушки — простые рыбаки, вдруг оказались врагами. Кого, кстати, мы грабим? По моим расчетам, здесь уже должна быть Болгария, стало быть, «братушек»? Хотя, какие в двенадцатом веке до нашей эры братья-славяне? Предки современных болгар придут сюда через тысячу с лишним лет, а пока все мы (я имею в виду славян), теснимся где-то между Балтийским морем и Днепром или между Черным и Каспийским. Гипотез много, но единой версии нет.
— Может, я сбегаю, посмотрю? — предложила Аталанта, кивая в сторону берега. Верно, воительница надеялась, что коли получит мое согласие, так и приказ капитана нарушить легче, но я только покачал головой. Велено оставаться на корабле и охранять — будем охранять.
Аргонавты вернулись в середине ночи. Аталанта, не выдержав напряжения, к тому времени уже спала, да и старик Тифий дремал стоя, у рулевого весла, один я, как неусыпный Кербер, но одноглавый (не к ночи будь помянут) нес службу. Не хочется использовать штамп, знакомый по школьным сочинениям, но на ум приходила одна лишь мысль — «вернулись усталые, но довольные». Убитых нет, тяжелораненых тоже нет, а небольшие раны, ссадины и ушибы на героях заживут быстро, даже и без Асклепия.
Аргонавты возвратились с добычей, хотя какое богатство отыщется в рыбацкой деревне? Но нам сгодилась и сушеная рыба, и козий сыр, и вяленое мясо. А воду решено набрать завтра. Судя по рассказам, мои соратники не стали убивать всех подряд, ограничившись только теми, кто держал в руках оружие, а если успел выбросить, остался жив. Было ли там еще что-то, касающееся женщин, как это бывает при пиратском налете, я не спрашивал, а мои соратники не хвастали. Подозреваю, что все-таки было.
К моей радости, Бореады не стали высказывать претензий из-за копья, хотя я обо всем честно рассказал. Они даже вопросов не стали задавать — а с чего это вдруг понадобилось приносить жертву Посейдону? Вон, трупы за борт выкинули и достаточно, вот тебе и жертва. Возможно, близняшки не захотели связываться с морским богом, или осознавали, что у меня выбора не было, кроме как взять их оружие, но скорее всего, их удовлетворило копье с бронзовым наконечником, оказавшееся среди захваченных трофеев. На него случайно наткнулся Кастор (брат Поллукса) и собирался отдать мне. И не из-за дружеских чувств, а потому, что безоружный соратник обуза для остальных. Что ж, теперь мне пришлось переуступать копье одному из Бореадов, а кому именно — Калаиду или Зету, пусть их отец разбирает, а самому довольствоваться неолитическим топором. Но все-таки, панцирь и шлем у меня есть, а плюс топор — так и совсем хорошо.
Парни усталые и очень голодные. Костер, разумеется, развели, но только для того, чтобы вскипятить воду и заварить травы, вытащенные из мешка Асклепия, а ждать, пока зажарится мясо или сварится похлебка, сил не хватило даже у самого Геракла. Поели вяленого мяса, козьего сыра, запили травяным отваром (на вкус, кстати, очень даже неплох) и принялись заваливаться спать.
Судя по озадаченному виду нашего капитана, тот ломал голову —кого бы оставить за часового? Похоже, Ясон решил поберечь людей, а часовым назначить себя. Решив, что предводителю отдых нужнее, чем мне (признаюсь — днем успел вздремнуть пару часов), а он весь день на ногах, предложил:
— Если хочешь, то я могу покараулить.
— Спасибо, — не стал отказываться Ясон, потом спросил: — Тебе приходилось готовить еду на сорок пять человек?
— Не приходилось.
Да что там, на сорок пять человек! Мне и на пять-то не приходилось. Предположим, похлебку-то я сумею сварить, если кто-нибудь рассчитает нужное количество муки и мяса.
— Тогда на рассвете разбудишь меня, — сказал капитан. — Я приготовлю завтрак, а заодно научу и тебя.
Ночь обещала быть темной и длинной, а еще и холодной, но аргонавты успели заготовить достаточное количество хвороста. А Геракл, как помнится, притащил сюда целое дерево.
Я сидел, смотрел на огонь, иногда подкидывал хворост, а время от времени, для очистки совести, вставал и обходил наш лагерь,