— Так вот, как и мы, — заговорил неохотно самый молодой из сторожей, — только плащ на нем огненный, как жар, в глазах искры вспыхивают, у коня огонь из ноздрей валит.
Тихий шум, раздавшийся у входа, прервал его слова.
Глаза пана Лоя сделались сразу круглыми, как у совы, багровые щеки побледнели, взор стал неподвижен.
— Слышали? — спросил он.
— Слышали! — послышался тихий ответ.
Несколько минут продолжалась полная тишина.
— Гм, — откашлялся наконец громко пан Лой, поправляясь на лавке, — верно, собака шляется, их тут… — но пан Лой не договорил: на деревянном мосту явственно раздался звук тяжелых шагов.
— Шаги! — едва выговорил дрожащим, голосом молодой вартовой.
Шаги раздались еще явственнее, но на мосту не было видно никого.
— Идет! — прошептал другой, хватаясь за мушкет.
— Ок… ок… ликни… — едва смог выговорить пан Лой.
— Кто идет? — крикнул несмело молодой вартовой.
Ответа не последовало.
— Гасло! — крикнул громко другой.
И вдруг среди полной тишины послышалось явственно и громко: «Червоный дьявол!»— и красная, как огонь, фигура выросла в башенных воротах.
Не крик, а какой-то сдавленный вопль огласил своды. И, словно рассыпавшиеся клубки, бросились все бежать. Пан Лой так и брыкнул оземь: ужас, охвативший его, окаменил его коротенькие ножки, и пан Лой покатился тут же под ноги своих вартовых. Два из них споткнулись на тучное тело пана хорунжего и упали сверху, остальные запутались в куче и растянулись тут же. Тяжелая дубовая скамья, освободившись от своей тяжести, высоко поднялась в воздух и с грохотом полетела на сбившихся распластанных людей.
Красная фигура беспрепятственно прошла под башенными сводами и вступила на замковый двор.
В замке все уже было тихо и спокойно. С внутренней стороны стены тянулся ряд пристроек; у каждой городни особая комора, куда на случай осады строившие ее горожане имели право прятать свои пожитки.
Это был совершенно особый маленький городок. Направо и налево тянулись конюшни и склады оружия и пороха. Пана воеводу Мартын знал отчасти и в замке бывал часто, так что отыскать дорогу к воеводскому будынку оказалось для него нетрудным. Все еще не спуская с головы красного капюшона, двинулся он вперед. Вот он минул длинный сарай — шопу, где стояли дила;[24] вот лазни,[25] клети, пекарни; Мартын минул и их и вышел на самую середину замковой площади. Здесь в большом беспорядке теснилось множество маленьких десятичных домиков. Вот направо возвышается славный каменный дом Печерского Монастыря, а недалеко подле него дом богатых земян Горностаевых; вон где и знакомые церкви с зелеными куполами и золотыми крестами наверху, а вон где, в конце замка, почти подле самой Драбской брамы, виднеется шпиль костела. Наконец Мартын остановился перед самым большим и богатым домом, домом пана подвоеводия киевского.
Среди дома выдвигалось просторное и высокое крыльцо. Дом был белый, каменный, с красной черепичной крышей. Большие окна закрыты были расписными оконницами, но из-под двух из них смело и дерзко выглядывали яркие полосы света, как бы говоря всем проходящим, что в этом вышнем городе власти войта конец. Мартын вошел на крыльцо и, вступивши в сени, повернул налево. Дверь не была заперта; осторожно отворил ее Мартын и вошел в светлицу.
В светлице было темно, только из полуоткрытой двери в соседнюю комнату широкой полосой падал свет и освещал часть светлицы. Мартын заметил мимоходом богатое убранство и дорогие ковры. Поспешно прошел Мартын дальше и остановился в нерешительности на пороге. Пан воевода не заметил его. Он сидел за большим столом, покрытым темным ковром, в высоком кожаном кресле. На столе в неуклюжих медных шандалах горели желтые восковые свечи и освещали большую пожелтевшую книгу, раскрытую перед воеводой, и его склоненное лицо. В волосах воеводы, щеголевато завитых и надушенных, просвечивала седина, тщательно закрашиваемая его парикмахером; на желтых дряблых щеках лежал слой нежного румянца, усы были нафабрены, подкручены и накрашены. Вообще все лицо воеводы представляло довольно жалкое и комичное соединение изнеженной, изношенной старости и нежных юношеских цветов. На пухлом, холеном теле его красовался аксамитный домашний кафтанчик на дорогом меху; ноги тонули в медвежьей шкуре. Пан воевода был до такой степени увлечен своим чтеньем, что решительно не слыхал шума, произведенного приходом Мартына. Да и было чем увлечься! Несмотря на седые пряди, пробивавшиеся среди подкрашенных кудрей воеводы, сердце его ни за что не хотело остывать, а так как пан воевода был вдов по второй жене, то ему захотелось испытать и в третий раз семейного счастья, и услужливый амур, как на зло, подсунул под его потухающие очи молодую вдовушку, пышную, как спелая вишня, — княгиню Крашковскую. «Все бы ничего, и княгиня была б без особых трудов весьма благосклонна, если б не особая старость, которая так вот и повисла здесь на карку, — ударил себя воевода по затылку. — Эх, если бы хоть десяток с плеч! Не хизувалась бы она! Сама б ползала у подвоеводских ног!» Однако на всякий замок можно и отвертку отыскать. Так и теперь, перед паном воеводой лежала не простая книга, а учебник волшебства, в котором собраны были все заговоры, камни и травы, которыми можно было и очаровать, и околдовать, и главное, чего и искал пан подвоеводий киевский, молодость возвратить. Книгу эту за большую цену купил пан подвоевода у приезжего московского чародея и теперь упивался ею в ночной тишине.
— «Приворот зелье: кукоос, одоен, — читал он, — кто тебя не любит, то дай пить — не сможет от тебя до смерти отстать…» Не то, не то! — перевернул воевода желтую тяжелую страницу. — «Орлов камень — бог дал ему дивные угодья такие, что несведущим людям нельзя про него и веры взять». Хорошо бы и этот камень достать, да только это еще не то, не то, — и пан воевода жадно читал дальше: — «Трава излюдин, кто ту траву ест, и тот человек живучи никакой скорби ни телу, ни сердцу не узрит!» Да нет, не то. Вот, вот оно, — почти вскрикнул воевода, нагибаясь над книгой, — «рог единорога, кто тот рог при себе имеет…»
Вдруг короткий кашель, раздавшийся на пороге, прервал мысли подвоеводы. Он оглянулся и вскрикнул: на пороге стоял Мартын в красном, как огонь, плаще.
— Кто ты? Чего тебе? — вскрикнул подвоевода, подымаясь и придерживаясь дрожащей рукой за кресло.
— Простите, вельможный пане, не тревожьтесь: это я, мастер, из цеха золотарей, Мартын Славута.
Но пан подвоеводный еще не вполне доверял своим ушам и глазам.
— Откуда ты такой поздней порой? — проговорил он с усилием, вспоминая невольно рассказы о червоном дьяволе, всполошившие весь гарнизон.