— Он, он! — крикнула Галя, стискивая руки старухе и не отрывая расширившихся глаз от колеблющегося изображения.
— Смотри, смотри! Кто другая? — шептала прерывисто старуха, почти наваливаясь всей тяжестью на Галю.
И вот другой образ заколебался в освещенном месте воды. Вот выделилась на голове черная повязка, вот спустилась белокурая коса. Изображение приблизилось к силуэту в бобровой шапке, и вдруг на Галю глянули насмешливо из воды светлые выпуклые глаза Богданы.
— Она! Она! — закричала Галя, хватаясь обеими руками за сердце, и отбросилась от ведра.
Изображения заколебались, слились и исчезли в сколыхнувшейся темной воде… Старуха подняла с лица встрепанные волосы и вытерла рукавом пот, выступивший на лбу, и, схватив руку Гали, заговорила быстро и прерывисто, рассматривая линии на ладони:
— Не любит тебя твой милый… разлюбил… Нашел другую… Богатую, пышную, красивую… Смеется с ней над тобой!
— Титочко, титочко, да нет ли силы, чтобы вернуть его назад?! — вскрикнула со слезами Галя, чувствуя, как сердце разрывается у нее в груди.
Старуха взглянула внимательно на извилистые разбегающиеся линии маленькой ладони.
— Нет ни на небе, ни на земле! Ваши пути разошлись, как две реки, не слиться им никогда; разделила их сырая земля. А ты, дивчино, не убивайся! — продолжала она дальше, — Есть другое счастье у тебя. Отворачиваешься, а оно само к тебе льнет. Гей, не гони его, будешь счастлива, будешь вродлыва, будешь в золоте ходить!
Как в столбняке стояла Галя, не слыша ничего: ей очи жег насмешливый взгляд светлых выпуклых глаз Богданы, в голове вертелись одни и те же слова: разлюбил, полюбил другую, смеется над тобой! Между тем цыганка, бросив в ведро все снятые с Гали драгоценности, зашептала поспешно какие-то непонятные слова, поводя руками над водой.
— Тьпфу, тьпфу! — плюнула она трижды в ведро. — На перекресток пойду, всю нечистую силу соберу, на золото посзываю, в землю закопаю, все лихо соберу. Теперь плюнь, отвернись! На золото не дивись! — повернула она Галю спиной. — Не жалей, не смей! Как его вода покрывает, так на твоем горе счастье засияет! Згинь!! — крикнула она вдруг диким голосом. Послышался стук, плеск воды, сильное шипенье, и комнату покрыл непроницаемый мрак. Снова костлявая рука ухватила Галю за плечо и повела ее в темноте, толкая через порог. Но ни страха, ни сожаления о потерянных драгоценностях не испытывала Галя; она шла машинально, словно не сознавала ничего. Вот они вышли в сени. Старуха щелкнула задвижкой и вытолкнула Галю на двор. Свежий холодный воздух ударил Гале в голову и отчасти привел ее в себя. Она оглянулась, перед ней на дверях покосившейся избушки стояла седая старушка в красном платье с грязным желтым платком на голове. Галя взглянула кругом, не понимая, что ж это было с нею. Кто говорил с ней, что говорил ей? Кто? Когда? Словно какой-то кошмар угнетал ее голову. Но старуха не дала Гале опомниться.
— Беги, беги, — зашептала она зловещим голосом, вытягивая вперед костлявые руки, — не оглядывайся, беги!
И Галя побежала. Она бежала и бежала кривой подгорной уличкой, как будто за ней гнался целый рой безобразных теней. Вот снова замок. Как мрачно, как грозно уселся он на вершине этой белой горы. «Вартуй!»— раздается протяжно наверху. «Вартуй!»— отвечает задавленный глухой голос с нижней минской стены. Ух! Страшно, кругом ни души… Какие-то мрачные тени догоняют ее… Галя выбежала на средину Житнего торга и остановилась на мгновенье, чтобы перевести дух. Куда ей идти теперь? Что делать? Мучительная тоска сжала ей сердце, и Галя почувствовала отчетливо и ясно, что ей некуда больше идти и нечего делать.
— Не любит, разлюбил!.. Боже мой, разлюбил! — всплеснула она руками, прислоняясь к стене. — Что же теперь? Домой идти? Ах, нет, нет! — заметалась она тоскливо. — Дома Ходыка ждет, венчаться с ним, целовать его, обнимать всю жизнь, всю жизнь все вместе с ним! Ох боже мой, боже мой, не хватит силы! Да лучше ж умереть, лучше душу свою загубить! Не любит, разлюбил, смеется с нею над тобой! Смеется?.. Смеется с нею надо мной, — медленно повторила Галя, вытягивая вперед голову и как бы упиваясь мучительным ужасом этих слов. — Так не будет же этого, не будет! — сжала она руки и даже жилы надулись у ней на лбу.
Она двинулась быстро вперед… Вдруг за поворотом улицы, словно из-под земли, выросла перед ней высокая фигура в красном, как огонь, суконном плаще. «Он, он, червоный дьявол!»— пронеслось, как молния, в ее голове.
— Ай! — вскрикнула Галя как безумная и отшатнулась к забору, окаменев от ужаса; красная фигура заступила ей путь. — Проби! Чур меня! — закричала Галя, вытягивая вперед руки, как бы стараясь защитить себя. Сердце у нее немело… леденел мозг… Она закрыла руками глаза.
— Чего ж так испугалась? — раздался подле нее насмешливый голос.
— Чур! Чур! Да воскреснет бог… — шептала побелевшими губами обезумевшая от ужаса Галя.
— Али я страшен так стал? — прозвучал ближе знакомый, дорогой голос.
Галя отняла от лица руки и, не веря своим ушам, подняла изумленные глаза: перед ней стоял Мартын Славута. Так, ее не могли обмануть зоркие глаза. А может быть, дьявол принял его образ, чтобы обмануть, завлечь ее? Галя со страхом попятилась назад, повторяя:
— Чур меня, не подходи!
— Да не бойтесь так, пани! — раздался еще более насмешливый, еще более едкий ответ — Не тронем! Да и нужды в том большой нет
Галя взглянула еще раз на Мартына: не было сомненья, это был он; только какой злобой, какой насмешкой было искажено теперь это милое, дорогое лицо. Суеверный страх отошел, но зато у нее дрогнуло сердце от боли.
«И нужды в том большой нет», — повторила она про себя, горькая обида вспыхнула в ней.
— Что ж? Это, быть может, к ворожее ходили? Чар искали, чтобы Ходыку причаровать? — продолжал Мартын, закручивая свой светлый ус.
Яркая краска залила все лицо Гали: знает, может, догадался, смеяться будет.
— Ходила! — ответила она, закидывая голову и обжигая огнем гневных глаз. — А чар мне искать не надо: любит и без чар!
— Помогай бог, помогай! — приподнял плечи Мартын. — Только не знаю, как это? Сладко ли его в синие губы целовать, его костяк обнимать?!
— Сладко! Сладко! — вскрикнула Галя, закусывая губу. — Потому что люблю его!
— Любишь? — протянул Мартын, и глаза его потемнели. — Что ж, хрустнул он пальцами, — у кого какой смак… Кому и дохлый кот краше сокола! Так…
Галя молчала.
В это время в небольшое окошечко, проделанное в фортке ворот пана цехмейстра, выглянули две женские головы в белых намитках.
— Она, она, ей-богу, она! — зашептал один голос.