не мог ничего увидеть в этой комнате, которая была слабо освещена. Но скоро мои глаза привыкли к свету. Я различил высокий, сводчатый потолок, расписанный разными богами и богинями. Очевидно, я попал не в какой-нибудь темный притон воров и головорезов, а находился в приличном месте. Всего вероятнее, подумалось мне, что это передняя какого-нибудь дворца.
А затем, не делая движения, осторожно и украдкой я оглядел окружавших меня людей. Прежде всего я увидел моего гондольера. Это был, как я вам уже сказал, здоровенный детина с лицом закоренелого преступника. Кроме него в комнате находилось еще три человека. Один из них был маленького роста и горбился, но выражение лица у него было властное, а в руках он держал связку ключей.
Около него стояли двое молодых высоких ребят в красивых ливреях. Из их разговоров я понял, что маленький, сгорбленный человечек — дворецкий дома, в котором я имел несчастье очутиться, а двое других — подчиненные ему слуги.
Всего их было, значит, четверо, но маленького слабого дворецкого можно было не считать. Будь у меня сабля, я расправился бы со всей этой сволочью в одну минуту, но, к несчастью, я был невооружен. Мне было не под силу тягаться даже с одним силачом-гондольером, а тут он был не один, а имел трех помощников.
Сообразив все это, я решил действовать не силой, а хитростью. Желая освоиться с обстановкой, я сделал едва приметный поворот головой, но это движение не ускользнуло от взоров стороживших меня людей.
— Вставай-ка живей, французишка! — прорычал гондольер, — вставай, говорю я тебе!
— Вставайте, вставайте! — воскликнул дворецкий, толкнув меня ногой.
Никогда еще ничье приказание не исполнялось с такой молниеносной быстротой, как это. Быстро вскочив, я стремительно бросился в противоположную часть передней. Итальянцы пустились за мной, как английские собаки за лисицей. Я бежал по длинному коридору. Повернув два раза налево, я, в конце концов, очутился в той же передней, из которой выбежал.
Итальянцы гнались за мной по пятам: раздумывать было некогда. Я кинулся к лестнице, но по ней спускались ко мне навстречу два человека. Тогда я побежал назад и попытался отворить дверь, через которую меня внесли в дом, но она была задвинута засовами и заперта.
В этот момент на меня набросился гондольер и замахнулся ножом. Я ударил его ногой в живот и он упал навзничь на мраморный пол. Нож со звоном отлетел в сторону.
Но овладеть ножом мне не удалось, потому что на меня лезли, по крайней мере, человек шесть мужчин. Я прорвался и бросился снова бежать; маленький дворецкий сделал мне подножку, и я с треском упал, но сейчас же поднялся и, вырвавшись от лакеев, бросился к двери, которая виднелась в дальнем углу передней. Добравшись до нее и взявшись за ручку, я закричал от радости. Дверь легко отворилась. Это был выход из дома и мне ничего не мешало спастись.
Но, ликуя, я совершенно забыл о том, что нахожусь в проклятой Венеции, в которой каждый дом представляет собой остров. Я уже готовился выпрыгнуть на улицу, как вдруг увидел, что вместо улицы передо мною чернеет канал.
Я шагнул назад и был в одно мгновение окружен моими преследователями. Но меня, друзья мои, не так-то легко захватить в плен. Угощая итальянцев ударами ног по животу, я расчистил себе дорогу. Один из них, стараясь меня удержать, схватил меня за волосы, но я вырвался — и клок моих волос остался у него в руке. Маленький дворецкий ударил меня связкой ключей. Я был весь в синяках и окровавлен, но это не мешало мне пробить себе дорогу.
Бросившись вверх по широкой красивой лестнице, я очутился на площадке перед двухстворчатыми дверями. Распахнув их, я убедился, что все мои старания спастись совершенно бесполезны: зал, в который я ворвался, был ярко освещен. Мне бросились в глаза золотые карнизы, массивные колонны, рисунки на потолке и стенах. Было совершенно очевидно, что я нахожусь в зале какого-нибудь богатого дворца Венеции.
В этом странном городе таких роскошных дворцов насчитывается, по крайней мере, несколько сотен, и каждый из них блещет такой роскошью, что ему может смело позавидовать Лувр и Версаль.
В середине этой громадной залы находилось возвышение под балдахином и на этом возвышении полукругом сидело двенадцать человек, одетых в черные мантии. Похожи эти люди были на францисканских монахов. Лица их были закрыты черными масками.
Около дверей стояла толпа вооруженных людей. У этих негодяев были совершенно разбойничьи лица. Среди них, обратясь лицом к балдахину и черным маскам, стоял молодой француз-офицер в обще-армейской форме. Когда он повернул голову в мою сторону, я сразу же узнал в нем Орэ, молодого капитана седьмого пехотного полка, с которым я в течение зимы выпил не одну бутылку вина.
Бедный малый был бледен, как мертвец, но, в общем, он держал себя мужественно, находясь один среди убийц и злодеев. Увидев меня, он, очевидно, стал надеяться на спасение, но надежда эта скоро угасла.
Можете себе представить, конечно, как были изумлены все эти люди моим неожиданным появлением. Мои преследователи столпились у порога и преградили мне путь. Приходилось отложить дальнейшие помышления о бегстве. Настоящий мой характер проявляется в своем полном блеске именно в такие опасные моменты.
Я с достоинством двинулся вперед и приблизился к судьям. Мундир мой был разорван, волосы — в беспорядке, из головы лилась кровь, но по выражению моих глаз и осанке итальянцы поняли, что перед ними находился необыкновенный человек.
Я остановился перед стариком огромного роста, с длинной седой бородой. Его повелительная