них. Их обитель сожги – это лишний в нашем государстве институт. Иди!
***
Дряхлый ветер, словно кашляющий старик, пронизывал Цербера до костей.
– Да уж, ввязался ты в гиблое дело, – хмуро обратился Цербер к себе самому. – Держись от императорских желаний подальше. И поступай по справедливости, ясно?
Цербер спускался по склону, ускоряя шаг, – так хотелось поскорее отойти от владений Диоклетиана и его глупой задумки. Муштра выбила из Цербера все чувства, но одно-единственное всё же осталось. Сострадание к невинным девам.
Разгулявшийся ветер уже не походил на старика, через несколько секунд стал он злее, поднял песок под ногами центуриона, подходившего к лагерю. Кто-то спал, промочив горло добрым вином, где-то легионеры оттачивали боевое искусство, где-то тренировали лошадей.
– Полагаю, завтра нам придётся заново идти в путь, – Цербер обратился к своим воинам. – Сказать, что я доволен решением правителя, – не могу, но приказ не обсуждается и мы должны беспрекословно его выполнять. Отдохните как следует и будьте готовы к долгому походу в горы.
Траурный шлейф дыма, идущего из лагеря, словно говорил о том, что ждёт прекрасных и чистых дев: разруха, издевательства, плен, пытки. Допустить этого центурион не мог – что-то человеческое в нём всё-таки жило.
«Утром моя армия выйдет в дорогу. У тебя и твоих сестёр есть немного времени, чтобы покинуть обитель, ибо сожжём мы её дотла, дотла! Мне императором велено взять всех в плен из вашего монастыря. Правитель Рима очень зол и не доверителен к вам, женщины. Он думает – нет – он полностью уверен, что вы укрываете беглянку, а это значит, что пытки и издевательства, если вы останетесь живыми, неизбежны. Поступите так, как я поведаю сейчас, – и с моей армией вы больше не увидитесь. Держите свой путь в порт Остия. Там стоит судно – оно самое неприметное в тех водах, но вам это на руку. Разыщите Кассиаса – владельца судна, и с ним плывите в Александрию – и только в Александрию. Я сожалею, что вас ждёт такая участь, женщины, но могло бы сложиться ещё хуже. Центурион».
Центурион размял затёкшую шею и ещё раз перечитал написанное. Безусловно, письмо должно дойти к девам из монастыря как можно скорее – нет времени ждать. Центурион вышел из палатки и направился в сторону лагеря рядовых.
– Амаций, подойди ко мне! – сурово окликнул центурион одного из легионеров.
Цербер не ошибся в своём выборе: этот юноша был самым быстрым, ловким и ответственным воином. Порой он тренировался по ночам, не зная усталости, сна и отдыха.
– Амаций, сейчас тебе будет поручено важное задание. Готов ли ты нести ответственность за его выполнение?
– Готов. Это прописано в уставе. Не имею права его нарушать, центурион! – рядовой выпрямился перед командиром и откинул голову назад. – Ваш приказ – закон! Невыполнение приказа центуриона недопустимо и карается смертью!
– Вольно, воин. Возьми это письмо и не раскрывай, ни в коем случае не раскрывай, слышишь? Направляйся в Альбанские горы, там, среди трёх скал есть равнина, на ней ты увидишь высокую каменную инсулу – постучи в ворота и позови сестру Нуне, отдай ей письмо со словами: «Знаете ли вы, что наступает после того, как ваша тайна раскрылась?» По пути не говори ни с кем, не признавайся, откуда ты следуешь и куда, а как вернёшься в лагерь – сразу же ко мне. Сейчас же бери лошадь и вот тебе подробная карта, я отметил на ней короткий путь. Лети туда быстрее ветра, у тебя очень мало времени!
– Будет выполнено! – ответил гордо Амаций и вскочил на лошадь. – Вперёд! Во имя братства легионеров!
Центурион вернулся в палатку. День лениво близился к завершению, на лагерь медленно опускался вечер в сопровождении тихого пения птиц. Закат солнца был прекрасен, тих и нежен, словно взгляд доброй девы, излечившей от грудной боли и кашля непобедимого Цербера. Он почувствовал к этой черноглазой девушке с тонкими как нить и чёрными как ночь бровями необъяснимое чувство – сильное притяжение, тепло и ожидание встречи.
– Ты единственная, к кому я возвращался бы всегда, где бы я ни был и что бы ни делал. Спасибо тысячу раз и один раз прости, что не верил тебе.
С этими словами военачальник легиона великого Диоклетиана уснул.
ГЛАВА 8. ПОБЕГ
– Идём за мной, красавица, я покажу тебе небеса, – обратился Диоклетиан к Рипсимии. – Я так долго ждал тебя, так долго искал, но ты ускользала из рук, словно морская вода сквозь пальцы. Что же ты наделала? Видишь, из-за твоего нрава пришлось мне убить всех твоих сестёр, матушку, родителей.
– Твоя любовь губительна, император! – прокричала Рипсимия. – Я не сдамся, веришь ты в это или нет! Не сдамся! Я обещала служить не тебе, а людям, я обещала любить Бога – Господа нашего Спасителя, а не душегуба! Не быть мне твоей никогда! Во имя Господа выбираю я отречение от брака и с тобой, и с другими мужами!
Диоклетиан пожал плечами, и в тот же миг острие меча резануло её от шеи до низа живота, кровь широкой струёй полилась по дрожащему телу; резкий удар – и дева крикнула от пронзающей боли, пальцы Рипсимии потянулись к кровавой ране, но руки в цепях, руки бессильны. Меч карателя остановился точно напротив сердца: ещё один удар – Рипсимия падает на колени, лишь звон оков, павших с её худых рук и тонких длинных ног, разбавляет безмолвную тишину.
– Нет!
Рипсимия проснулась среди ночи в ледяном поту от собственного крика. Вокруг было темно и тихо, в углу стояли книги, которые принесла Нуне; образ на стене, повествующий о рождении Христа, успокоил встревоженную деву, а недавно нарисованный Манией ангел-хранитель на дверях кельи по-доброму смотрел в глаза проснувшейся девы.
После прихода легионеров в монастырь прошло несколько дней. Рипсимия бо́льшую часть ночей не спала, а сны, которые время от времени ей снились, чаще всего походили на плохие предзнаменования. Снилось, что её волочат на цепи, словно полудохлого пса, а затем бросают под ноги императору – он свысока смотрит на неё, грязную, в крови, и решает её судьбу, насмехается, называет муравьём, жуком, ничтожеством, жизнь которого не стоит монеты. Она знала, что короткие сны предупреждают о чём-то и что это не самое худшее, что ждёт её.
– Я не буду его, – с жаром говорила себе дева. – Мой долг – сохранить свою невинность, а не дать воспользоваться ею ненавистному императору! На меньшее я не согласна! Не согласна предать сестёр!
Слабость ударила по её ногам, и она не могла вставать с постели, её лихорадило – то бросало в жар, то знобило. Нуне приносила ей лекарства, дежурила у кровати и молилась – причина недомогания не была известна.
– Думаю, сестру что-то тревожит, – Нуне обратилась к Гаянии. – Её температура подскочила и на лице проступают капли пота. Боюсь, хворь летит по её телу и душе, не знаю, матушка, справлюсь ли я с врагом её внутренним.
– Не прекращай начатое дело, дитя моё, и не сомневайся в знаниях и таланте, дарованном тебе Богом. Чем я могу помочь ей? Достаточно ли у тебя трав и корней для приготовления лекарств? Нуждаешься ли ты в чём-то?
– Требуется аир и тимьян, розовое масло, уксус и много мёда – его я добавляю в отвар из трав. Но самое главное – это отдых. Она изранена душевно и, боюсь, от переживаний погубит сама себя.
– Ещё не время ей уходить. Она нужна здесь, на земле, потому Господь не отворит ей свои врата, – Гаяния прикрыла рукой глаза, словно защищая их от ослепляющего солнца. – Дитя моё, всё, что поведала мне, – сделаю, отыщем мы аир и тимьян, приготовим свежее масло из роз, а уксус и мёд достанем из наших запасов, спасибо Богу, что всё сохранилось.
– Господи, помоги, – произнесла Нуне.
– Господи, помоги, – повторила Гаяния.
Рипсимия билась в горячке: она пыталась поднять руки и что-то в воздухе начертить, еле шевеля устами, шептала обращения к кому-то (Нуне так и не расслышала, с кем говорила девушка). Нуне и других дев Рипсимия не узнавала. Её преследовала агония. В кельях монастыря Святого Павла никогда не жило более одного человека, более того, даже пребывать с кем-то в одной келье