бабочек, — посмотрел он на меня теплыми глазами, — начнут бегать, вокруг тебя. Кудахтать так, что аж голова разболится.
— Да нормально все, пап, — я скрестил руки на груди, — спасибо, что не стал рассказывать. Мать беспокоить. А Светке я сам потом скажу.
Я думал, что отец воспротивится. Скажет, что не стоит беспокоить и ее.
— Угу, — только и ответил он, а потом глубоко затянулся. Уголек осветил красным его грубое лицо.
Дом наш в эти года был не очень велик. Были в нем: зал, прихожая, да две маленькие комнатки по обе стороны печки. Ну еще узкий коридорчик, которым пользовались как кухонькой.
Там, пока мать с отцом были в зале, я и поймал Светлану за книгой.
Почему-то я не удивился, что нашел ее здесь. Сестра почему-то считала, что в коридорчике самое лучшее освещение. Хотя висела тут простая тускловатая лампочка, такая же, как и в остальном доме.
Когда я вошел, Света сидела на табурете за столиком. Держала толстенький томик в цветастой обложке. Девушка тут же подняла на меня светлые глаза.
— Двенадцать стульев, — узнал я книжку.
Этот томик сохранился до дня моей смерти. Он стал ветхим, а страницы пожелтели еще сильнее. Хранил я его так бережно, как мог. Это была одна из немногих ниточек, соединявших меня с памятью о моей лучшей жизни.
— Ну да, — улыбнулась Света, — очень уж мне нравится Остап Бендер.
— Мне тоже, — вытащив из-под стола второй табурет, я сел напротив Светы, — Хоть он, этот Остап и плут.
— Зато очаровательный!
Помолчали полминуты, потом я спросил:
— Свет? Разговор есть.
— Ммм? — Сестра заложила между страниц старый листок отрывного календаря. По-ученически отложила книжку на уголок стола.
— Рассказать кое-что тебе хочу. Только ты не пугайся. И маме ни-ни. Ясно?
— Ты, Игорек, — нахмурила Света белесые бровки, — меня что-то уже пугаешь.
— А ты не пугайся, — с улыбкой повторил я, — ты ж со мной не пугаешься?
— С тобой не пугаюсь, — улыбнулась она.
— Ну и хорошо.
Я рассказал ей про солнечный удар и память. Света выглядела больше удивленной, но не испуганной. А когда я рассказал ей про нашу с Серым ссору, и то, что я не помню причины, она потемнела лицом.
— Ты много не помнишь? — Спросила она перво-наперво.
— Помню почти все. Так только. Лоскутами память порвало. Кое-что забыл. И это тоже. Потому хочу тебя попросить, заново все мне рассказать. Нужно мне это, понимаешь? Что б я мог ссору с Серым совсем разрешить.
— Эх, — она вздохнула, — ну что ж делать. Давай расскажу, — прежде чем начать, чуть помолчала. Потом все же заговорила. — Давно уже Серый на меня засматривался. С самого начала лета, — начала Света, и ее глаза остекленели памятью, — как со школы я выпустилась и пошла на работу, тутовикам на корм листву собирать. Их же у нас в школе, пока занятий нету, растят. Вот там Серого и увидела. Он для школы гравий возил на своем самосвале. Ездит, руль крутит, а сам серым своим глазом на меня смотрит. И, — она поежилась, — страшно так смотрит. Как волк на овцу. И не поймешь, приглянулась ты ему, или он тебя со свету сжить хочет. Ну а потом привез мне, как-то цветочков полевых. Прямо на школу. Я стою, краснею, девки смеются, а он все подмигивает мне, пойдем, мол Светка, кататься на газоне.
Я слушал ее внимательно, не перебивал. Не вставлял свои пять копеек. Да, собственно, и вставлять-то было нечего. Все яснее и яснее понимал я, в чем тут было дело.
— Ну я ему отказала, — с гордостью сказала Света. Лицо у него больно злое. Будто бы, — она сглотнула, — будто бы неискренние. Будто бы со мной, не с человеком он говорит, а с овцой перед забоем, — она сглотнула. — Вот так он и бегал за мной. А пять дней тому, шла я с колонки. Ходила на угол, воды принесть. А был уж вечер. Ну и смотрю, едет самосвал. Я уж обрадовалась, думала ты это. А в кабину глядь — сидит Пашка Серый. Ну и снова свое завел. Едет рядышком тихим ходом. Дверь нараспашку. Одно на меня глаз бросает. Говорит мол, поехали, Светка, со мной кататься. На низ, мол. Прокачу тебя до огородней бригады и обратно. А че я там, на огородней-то не видала? Да еще и с Серым. Ну и давай отнекиваться. А серый все не отстает. Ну вот, я к нашему двору подхожу, а он все за мной. И вот смотрю, ты из-за угла заворачиваешь, с гаража идешь…
И тут, под рассказом Светы, стал я мало-помалу вспоминать. Будто бы другая память молодого меня, вспышками замерцала в голове. Будто бы Света вернула один лоскутик на место.
— Кажется, — задумчиво сказал я, — вспомнил я, как тогда все было…
* * *
4 июля 1980 года.
За неделю до сегодняшнего дня.
Когда я завернул на Кропоткина, то сразу увидел газон. Он плелся по улице, насилуя первую передачу. Из распахнутой двери водителя выглядывал Пашка Серый. Рядом, торопливо, не глядя на шофера, шла Света. Жестяное ведро, которое она несла, чуть клонило сестру вбок. Однако, несмотря на ношу, девушка продолжала быстро топать к нашему двору. Я тоже заторопил шаг.
Света уже не раз жалилась мне на надоедливого Шофера. И даже на гараже я говорил Серому, чтобы не топтался рядом со Светкой, раз уж она не хочет. Вот только знал я, что ему все как об стенку горохом. Что серый упрямее Федота, барана со станичной фермы. Федот силился как-то папкин трактор забодать. И Серый туда же — видит же, что не осилит, а лезет.
Света пошла наперекор газону, к нашему двору. Тут же я и встретил сестру.
— Серый тут, — глубоко дыша сказала Света, — увязался!
— Вижу. Ща отвяжется.
Грузовик стал посреди узкой гравийной дороги. Перегородил путь. Серый, перебрался с водительского на пассажирское, выглянул в опущенное окошко.
— Здорово, Землицын!
— Виделись, — сказал я суховато.
Он замолчал на мгновение, потом начал:
— Ты это зря огрызаешься. И Светке тоже не надобно носом крутить. Будет со мной гулять — не прогадает. Я скоро большим человеком стану. Уже заметили меня в колхозе.
— Ты зря красуешься, — покачал я головой, — коль сестра не хочет, так нечего ее недоумевать. Уже сколько раз тебе было сказано? Не лезь до Светки.
— Да что сестра? — Хмыкнул серый и улыбнулся. От этого его острые скулы стали еще острее, — сестра она кто? Баба! И никто больше! А бабы они, сам знаешь, не понимают, чего им надо. Так ты б сам надоумил сестру. Я молодой, красивый, видный. Таким родственником каждый хочет обзавестись. Вы, Землицыны, не прогадаете, коль породнимся.
— не приведи господь, — отвернулась Светка.
— Ты че там бормочешь, дуреха? — С улыбкой сказал Серый, — сама своего счастья не видишь.
— Ты, Серый, — сердито начал я, — лучше прикрой роток. Думай, кого дурехой называешь. Ни то надаю тебе по шее. Уйдешь домой побитый.
Лицо Серого побледнело. Тонкие брови сползли к переносице. Маленькие серые глазки недобро блеснули. Щелкнув дверью, он выбрался из кабины. Спрыгнул на землю, бросив самосвал заведенным.
— Светка, — сказал я строго, — давай во двор.
— Мама моя! — Испуганно засуетилась сестра, — а папки еще нету! Мамка только! Мамку скликаю!
— Во двор, я сказал, — обернулся я.
Девочка втянула голову в плечи. Быстро скрылась за калиткой.
Серый шел уверенно. Его долговязое тело было напряжено. Плечи ссутулены, как для удара. Я уже оценивал Пашку, сжимая кулаки. Он был выше, но худее меня. Ну ничего. Мало ли я, что ли, кулаков оббил пацаном, да в армии? Сегодня, видно, помять чужие бока придется.
— Только не жалься потом, — сказал я сурово, — что зубы у меня под забором поставил…
— Думай, Землицын, — надул ноздри своего тонкого носа Серый, — кому огрызаешься! Через год другой, будешь сидеть тихо, как мышь под метлой, когда я рядом хожу!
Больше я не ответил. Не было времени отвечать. Да я и не собирался. Серый решил ударить первым.
Глава 8
Он размахнулся длинной рукой, хотел было ударить. Я сгорбился, поднырнул ему под плечи, врезался в костлявую грудь. Сцепив руки на его спине в замок, толкнул вперед. Вместе мы повалились на землю.
Серый ёкнул, странно, протяжно выдохнул. Оказавшись сверху, я извернулся, надавил ему коленом на грудь. Пашка было, пытался размахивать руками, целил в глаз, в челюсть, в скулу. Не дотянулся. Бессильно захлопал кулаками по моим предплечьям и ноге.
Под коленом он покраснел, раздул щеки. Потом не выдержал. Застонал, вцепился