— Доброе утро, Иван Степанович! — бойко поздоровался он, касаясь бутылочек на стойке капельницы. Лечебный раствор сочился помаленьку, поддерживая силы болезного.
— Доброе, — сипло отозвался Густов, приоткрывая глаза. — А следователь скоро подойдет?
— Ско-оро, скоро… — пропел «Сегундо», незаметно вынимая шприц, заправленный спецпрепаратом. Цэрэушная «сыворотка правды» на базе тоже была, но он больше доверял кагэбэшным разработкам. Проколов трубочку, игла впрыснула зелье.
«Обратный отсчет…» — мелькнуло у лжеврача.
Вскоре пациент ожил, порозовел, заворочался.
— А чекисты и вчера к вам наведывались, и позавчера… — «Сегундо» присел на стул, и сжал пальцами безвольное запястье Густова, нащупывая пульс. — Что ж вы там такого интересного заметили, в оперотделе? Говорят, официально у КПК нет оперативников…
— Говорят… — глухо отозвался Иван Степанович. — А они есть. И один из них явно не наш! Сам видел, как этот Кленов изымал закладку! Совершенно случайно пересекся… Гулял, свежим воздухом дышал… Смотрю — Кленов. И ведет себя как-то… как-то не так!
«Сегундо» внимательно дослушал до конца вынужденную исповедь, понимающе кивая головой, в нужных местах огорченно цокая языком, и достал второй шприц — всё точно, тревогу подняли не ложную.
Вязкий яд выталкивался туго, но вот поршенек уперся. Всё, этого хватит на пятерых, но, как говорят сами чекисты, «лучше перебдеть, чем недобдеть».
— Следователь придет часам к девяти, чтобы вы успели выспаться, — «Сегундо» мягко улыбался под марлевой маской.
— Я… — слабо вымолвил Густов, и вдруг задышал часто и сипло. Лицо его налилось нездоровой бледностью, а грудь сотряс сухой кашель.
Досматривая чужую смерть, обряженный доктором прислушался — нет, ему показалось, никакого цокота каблучков не слыхать.
Иван Степанович вздрогнул, страдальчески выкатывая глаза, и сник. Застывший взгляд мертво косил в бок тумбочки.
«Сделал дело — гуляй смело!»
«Сегундо» отвернулся, и вышел, аккуратно прикрыв за собою дверь.
Суббота, 12 ноября. Вечер
Москва, улица Строителей
— А тебе совсем не жалко? — пройдясь ломким шагом, Рита плюхнулась голой попой мне на колени.
— А чего мне жалеть? — улыбнулся я, притискивая «дорогую подругу мою». Уж сколько раз руки обхватывали гибкий Риткин стан, а услада по телу сквозит все тем же холодком, будто в самый первый раз.
— Ну… эту… энергию твою, неизреченную!
— Честно? — я чмокнул Риту в плечо, и уложил на него небритый подбородок.
— Колючка! — хихикнула она, ежась. — Честно!
— Бесит она меня, эта неизреченная, — сказал я чистосердечно. — Слишком ее много!
Девушка замотала головой, щекоча мое лицо кончиками волос.
— Ничего ты не понимаешь! Это же так здорово — хотеть и мочь! Знаешь, как я радовалась, когда ты со мной в первый раз поделился? Я пищала, я пела! Вот, взаправду — упоенье! А могла-то всего — щеки нагреть ладонями! Или злую собаку отогнать — смотрю на нее, а она хвост поджимает, скулит и пятится!
Мои губы дотянулись до Ритиной шеи.
— А я радуюсь, когда ты радуешься! «На зарядку»?
— Давай, давай! — жена захлопала в ладоши, словно маленькая девочка, которой пообещали новую куклу.
Скользнув руками по узенькой талии — страшно подумать, что может сотворить с нею первая же беременность, искажая восхитительную амфорную линию! — я уложил ладони на вздрагивавший девичий живот. Рита тут же переложила их к себе на грудь. Мой прерывистый вздох оборвался огорчением:
— Тогда не выйдет сосредоточиться…
— Ну, ла-адно…
Жадные пятерни вернулись обратно, и я напрягся, перепуская поток энергии, названия которой еще не придумали.
— Жжется… — обронила девушка. — Словно кипяточком в виски плеснуло…
— Это хорошо! — довольно улыбнулся я. — У тебя наверняка были скрытые способности… Да они почти у всех женщин в достатке!
— А мы их теперь раскроем, да?
— Да, моя хорошая…
— А вдруг на бой с врагом не останется?
— Вот ты мне и поможешь… Спину прикрыть…
— Ладно! — издав смешок, Рита сменила тон на просительный: — А Светку с Машкой? Зарядишь?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А чего ж! — коварно улыбнулся я. — И близняшек, и Алю с Тимошей… Пускай раздеваются — и ко мне на коленки!
— Ага! — грозно сказала девушка. — Пусть только попробуют!
Вывернув голову, она подозрительно глянула мне в глаза, успокоилась и чмокнула в нос.
— А Инна как?
— Никак, — буркнул я. Настроение стало портиться, и Рита сразу уловила перемену.
Поелозив на моих коленях, девушка села боком, и обняла меня, успокоительно гладя по голове.
— Ну, не обижайся… — заворковала она. — Чего ты? Я же просто так спросила. Правда! Ну, было у тебя что-то с Инкой… Так ведь до свадьбы! Я даже на нее и не злюсь ни капельки! Знаешь, очень хочется посмотреть на твоего… на ее сыночка. Миленький, наверное, такой! Херувимчик!
— Да там смотреть не на что! — фыркнул я. — Личинка запеленутая! А Инка… Инка счастлива.
Рита обхватила мою шею руками, и приблизила лицо вплотную.
— Я тоже очень, очень счастлива, — серьезно и тихо вымолвила она. — Каждый день, каждую ночь. Просыпаюсь, а ты рядом! Мой! И сразу хочется визжать, как в детстве, и смеяться, и болтать ногами! Ой… — девушка замерла, бледнея и тараща глаза. — Я, кажется… — пролепетала она. — Ой, вот опять! Я взяла твою мысль, да?
— Не знаю, — мои губы дернулись в улыбке. — А что я подумал?
— Что любишь меня… — Рита зарумянилась. — «Прелестью» назвал, и… «любименькой»…
Я теснее прижал ее к себе, и прошептал на ухо:
— Поздравляю, ты стала ридером!
Меня и самого эмоции захлестывали. Пусть и рядом совсем, вплотную, телом к телу, но Рита уловила-таки таинственную эманацию мозга! Я смутно представлял себе, каково это — жить с девушкой, от которой у тебя не может быть тайн, но в том заключалась и пикантная приятность…
«Люблю тебя еще сильней!» — подумал я, напрягая волю.
Рита вздрогнула, и ослепительно улыбнулась.
— Я тоже люблю тебя! Сильно-пресильно!
Воскресенье, 13 ноября. День
Париж, Рю де ла Мар
Генерал-лейтенант Питовранов не любил мундиров, предпочитая удобную одежду штатского. Правда, костюмы он предпочитал шить в Лондоне, когда удавалось попасть на туманные берега Темзы.
Как «человека Берии», его обошли званиями и чинами, не слишком разбираясь в сложной системе госбезопасности. Андропов выдвинул Питовранова? Или Питовранов выдвинул Андропова? А все зависит от выбранной системы координат…
«Ю Вэ поддерживал Е Пэ», — усмехнулся Евгений Петрович, и поморщился. Бельвиль меньше всего напоминал Париж — тут арабов развелось, как в Касабланке, а об руку с мигрантами пришли грязь, беспорядок и азиатчина.
Хотя никто, кроме Хромого Али, не умеет так готовить кофе.
Питовранов устроился в плетеном кресле в углу, и толстенький сириец подкатился тут же.
— Кофе, мсье Эжен? — засиял он.
— И круассан.
— Сей секунд!
И трех минут не оттикало на часах, а чашка кофия уже исходила бесподобным ароматом. Прихлебывая, Е Пэ благодушно разглядывал прохожих за окном, провожая взглядом парижаночек помоложе, когда жгучего вида молодчик подсел к нему за столик.
— Ты как всегда бесцеремонен, Амаззал, — усмехнулся генлейт.
— Натура такая! — засмеялся молодчик. — Французы — наглецы, но они теряются, когда я сам им хамлю. А русские могут и в морду дать! Вот за это я вас и уважаю…
— А иудеи? — прищурился Питовранов.
Амаззал пожал плечами.
— Да там половина из России! Мне главное, что израильтяне, как и мы, терпеть не можем арабов. Но есть разница: Тель-Авив помогает нам, надеясь в будущем получать нефть, или фосфаты, или еще что, отобранное у нас арабами, а у Москвы и своего добра полно. Так что чистая политика!
Посмаковав, Е Пэ отставил чашку.
— Ты не совсем прав, Амаззал. Да, помогая берберам, мы не рассчитываем на ваши ресурсы. Нам желательно расширить сферы влияния, усилить позиции, закрепившись на военных базах или затеяв большие стройки, вроде ГЭС в Эфиопии. Просто мы играем в долгую, Амаззал. Вкладывая сейчас, получим выгоду лет через десять… надцать… Но давай ближе к делу.