Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У здания вокзала осталось лишь несколько мужчин в одинаковых костюмах с удивительно незапоминающимися физиономиями, да еще съемочная группа «Резонанса». Как наверняка знал Бондарев, в обязанности телевизионщиков не входили съемки встречи главы государства с райцентровским руководством.
Уже заходя в тамбур, Клим краем глаза зафиксировал того самого загадочного качка в потертой кожанке, который давеча и передал ему анонимное послание. Стоя рядом с оператором Виталиком, он что-то ласково ему объяснял. Однако когда комендант поезда вышел на перрон, его уже не было...
– Тамара, кто это к тебе подходил? – поинтересовался Бондарев, поправляя под полой пиджака пистолет в подмышечной кобуре.
– Ты о чем это? – с невинным лицом уточнила телеведущая.
– О молодом человеке в кожаной куртке. С Виталиком беседовал.
– Тебе показалось, – телеведущая отвернулась. – Виталик, ты не видел тут никого в кожаной куртке?
– Да нет... – на голубом глазу соврал оператор.
– И я не видела. И вообще: я не лезу в твои дела, ты не лезь в мои. Могут у меня быть профессиональные тайны?
– Ох, Тамара, накличешь на себя беду, – вздохнул Клим, глядя на часы: до встречи на площади Ленина оставалось чуть более получаса.
А ведь за это время предстояло не только сделать рекогносцировку на незнакомой местности, но и просчитать, каких неожиданностей следует ожидать от этой встречи.
* * *Конечно же, Белкина соврала коменданту поезда: к оператору Виталику действительно подходил молодой человек в кожанке – тот самый, которого Клим и имел в виду. Вежливо представившись одним из младших вождей «революции», он сразу же сделал съемочной группе предложение, от которого телевизионщики не смогли отказаться.
А предложение было таким: оказывается, в город приехал сам Артур Карташов, чтобы выйти на Белкину и дать эксклюзивное интервью «Резонансу». Ни на самозванца, ни на сумасшедшего, ни на провокатора этот «альбатрос революции» не был похож. К тому же карташовский посланец несколько раз предлагал созвониться с «товарищем Артуром», однако телевизионщики благоразумно отказались – ведь телефон «вождя революции» наверняка прослушивался.
– А почему он избрал для интервью именно эту дыру? – подозрительно осведомилась Тамара; опытная телевизионщица сразу взвесила все. – Он вполне мог выйти на меня в Москве...
Ответ прозвучал более чем правдоподобно: мол, в Москве на тележурналистку наверняка оказывается давление останкинским начальством, преступный режим не дремлет, а тут, в суматохе, никто за ними следить не станет.
– А как он узнал, что я в президентском спецпоезде? – последовал новый вопрос, однако и на него тут же нашелся адекватный ответ:
– Так ведь ваши спецрепортажи уже трижды в прайм-тайме показывали!
– Допустим, молодой человек, мы вам верим, – вступил в беседу видеоинженер. – Но тогда получается, что вы знали, где и когда мы сделаем остановку... А ведь эта остановка не была вписана ни в какие протоколы!
– У нас везде свои люди, – скромно ответил качок. – И эти люди посильно помогают нам.... Не за деньги, но за идею!
– А ваш Карташов ничего не боится? – оператор Виталик почесал бороду. – Тут же ментов и гебе немерено... Как пить дать, заметут.
– А чего это ему каких-то врагов народа бояться? – смело парировал посланец. – Однако меры предосторожности не помешают... Наш вождь находится за городом, на конспиративной квартире. Однако давать интервью он согласился только на свежем воздухе.
– Хорошо, мы согласны, – не раздумывая, сказала Белкина. – Но для качественной записи мне хотелось бы взять с собой видеоинженера и режиссера. Имидж – ничто, картинка – все!
– Да хоть министра по делам печати и информации! – улыбнулся качок.
Спустя пятнадцать минут парламентарий главного революционера подогнал к вокзалу скромный «жигуль» и предупредительно приоткрыл дверку.
– Прошу.
Съемочная группа уселась в салон. Виталик, положив на колени дорогущую камеру за пятьдесят штук баксов, привычно завертел головой в поисках гастронома или хотя бы пивной.
– Не вздумай, – предупредил режиссер, подпиравший оператора справа.
– Без ста граммов трансфлакатор не наведу, – угрюмо прокомментировал оператор; встречу президента с местными властями он снимал, взяв сто граммов на грудь.
– Будешь так себя вести – в этой дыре и оставим, – прищурился видеоинженер, сидевший слева.
– Нашел чем пугать!
– Виталик, ты кассет сколько взял? – Тамара решила разрядить атмосферу.
– С запасом, как всегда.
– С запасом? – не оборачиваясь, спросил водитель. – Это правильно.
Вдоль дороги замелькали аккуратные домики частного сектора. Качок в кожанке притопил газ.
– Далеко еще?
Машина покатила по пыльному проселку. Спустя минут десять водитель свернул в лесок, полыхавший осенними красками мирового пожара.
– Снимать будете на природе, – коротко молвил он, выходя из машины. – Можете осмотреться и прикинуть, где ставить камеру и где будет стоять товарищ Артур...
Белкина вышла из машины, разминая ноги, затекшие от долгого сидения. Съемочная группа последовала за ней.
– Не люблю натурные съемки, – поморщился видеоинженер. – И свет по-человечески не выставишь, и любопытных до хрена.
Водитель передернул плечами.
– Ну, тут любопытных не будет, обещаю. А съемки на природе хороши тем, что потом никакое ГБ не вычислит место, где давалось интервью. Если, конечно, вы им сами не скажете... Обождите ставить камеру, – как бы между прочим попросил он. – Тамара Викентьевна, минуточку внимания. Если вам этот пейзаж не нравится – пойдемте, реку покажу. Березовые ситцы, неброские русские красоты...
Тамара, не подозревая дурного, послушно направилась следом; профессиональная тяга к эффектной «картинке» подчас заглушает у телевизионщиков голос разума.
Действительно, метрах в тридцати от опушки чувствовалась близость реки. Свежий ветер успокоительно шуршал палой листвой. Узкая полоска воды пунктирно просматривалась за зелено-красными зарослями шиповника.
– Смотрите...
На редкость болезненный удар в голову и последовавшее за ним забвение – это все, что отпечаталось в мозгу Белкиной, подобно фотографическому негативу на пленке. Перед глазами поплыли огромные фосфоресцирующие пятна, желто-красный пейзаж мгновенно сник, и Тамара словно бы погрузилась в черную антрацитовую яму.
* * *Бондарев прибыл в условленное место за десять минут до встречи. Центральная площадь города ничем не отличалась от сотен точно таких же площадей маленьких провинциальных городков, где Климу приходилось побывать немало. В центре, как и положено, возвышался памятник Ленину. Справа громоздилась серая железобетонная коробка бывшего райкома, где теперь размещалась мэрия. Слева белели дорические колонны типового Дома культуры и отдыха. Между колоннами трепыхалась и влажно хлопала вздутая дугой кумачовая лента с белой надписью «Горожанин, коль ты душою хорош – не мусорь в городе, в котором живешь!» Здание городского загса – невзрачный кирпичный куб с высокой лестницей – напротив ДК, метрах в тридцати по прямой. Людей почти не наблюдалось – несомненно, все взрослое население городка высыпало на главную улицу, чтобы посмотреть на президента.
Осмотревшись и не найдя ничего подозрительного, Бондарев решил проверить местность за загсом. Кривой переулок вывел на пустошь, огороженную безразмерным забором. На серой бетонной стене белели объявления, и ветер трепал их края. У ржавых ворот стоял мотоцикл, и молодой парень в шлеме сосредоточенно подчищал клеммы аккумулятора.
Светиться на площади явно не стоило. Если Клима без труда вычислили на вокзале, то тут узнают и подавно. Поправив в подмышечной кобуре пистолет, Бондарев уселся на скамеечку за билбордом; отсюда, не привлекая к себе внимания, можно было бы наблюдать за площадкой перед загсом. В ожидании визитеров комендант поезда зашелестел газетами, купленными на железнодорожном вокзале.
Даже просмотр фотоснимков и заголовков оправдывал самые худшие опасения. То, что происходило (пока только в Подмосковье), выглядело очевидной попыткой государственного переворота. Было очевидно: окружение президента сознательно скрывает от него происходящее. Выводы напрашивались сами собой...
– Клим Владимирович! – неожиданно послышалось из-за колонны Дома Культуры.
Бондарев обернулся. Прямо на него шел незнакомый молодой человек с кейсом, габаритами и выражением лица очень похожий на омоновца. Многозначительно помахав поклажей, он сделал приглашающий жест: мол, прошу!
Уже поднимаясь, Клим боковым зрением успел выхватить выходящую из загса женщину. Глядя себе под ноги, она бережно несла завернутого в одеяло младенца. Это выглядело более чем странно: ведь для регистрации новорожденных в загсе вовсе не обязательно приносить туда ребенка!