У них долго не было детей. Ну — не было и не было. И без детей жизнь била ключом — только успевай отворачиваться! Известие о беременности — счастье невероятное! Кармалита, которая всегда в высшей степени легкомысленно относила к своему здоровью, — бросила курить. Герман взялся строго контролировать ее режим. Светлана со смехом рассказала, что самыми счастливыми в ее жизни в этот период, были приезды в Питер Константина Симонова с женой Ларисой. Симонов говорил: «Леша, отстань от нее! Она имеет право на две сигареты и пятьдесят грамм коньяка в день» Герман расслаблялся, и ненадолго наступала свобода.
В те времена беременные женщины работали, жарили и варили еду для семьи, ходили на базар, чистили картошку… Герман и Кармалита в этом смысле ничем не отличались от других. Но они еще готовили премьеру фильма «Двадцать дней без войны». Картина год была под запретом, даже Симонов не мог ничего сделать, и вдруг — разрешили! Премьера должна была состояться в Москве. А это тебе не за картошкой на базар сходить — волнения ужасные! А рожать вот-вот… Как потом узнала Светлана, идея положить ее в больницу на сохранение принадлежала Константину Симонову. Герман так и сделал, как Кармалита не сопротивлялась. После премьеры они с Симоновым ужасно надрались от радости и хотели позвонить в роддом, чтобы поделиться радостью с «затворницей» (Симонов же был депутатом, ему можно было звонить куда угодно), но потом передумали пугать Светлану ночным звонком. Утром к больнице подъехал автомобиль, оттуда вышел пьяный Герман и прокричал Свете в окно: «Все в порядке. Полный успех! Я пойду посплю, а потом тебя заберу отсюда». Он ее забрал, а вскоре — в положенный срок — на свет появился мальчик. Алексей Алексеевич Герман. Леша-сын, как его называет Кармалита.
Дома с сыном
* * *
Леша-муж был безумный отец. Он, правда, не из тех безумцев, которые не спят ночами, меняют младенцам подгузники и дают соски. Леша полагал, что для этого есть мама. Он был безумный отец в том смысле, что ребенок не переставал его интересовать никогда. Он каждую секунду помнил, что он у него есть. Не знаю, как это объяснить точнее… Ну, вот, например. Леша-сын заболел. Был еще совсем маленький, не ходил, не говорил. И болезнь какая-то странная: вроде мальчику плохо, вялый и чахлый лежит, а что конкретно болит, не понятно. Сказать-то он не может. Приехал наш знакомый врач, очень хороший доктор, щупал его, смотрел… и ничего. Уехал. А потом в два часа ночи — звонок в дверь. Открываю — врач вернулся. Не могу, говорит, заснуть, сердце не на месте, давайте ребенка госпитализировать. В больнице сам стал готовить Лешу к операции. Его спрашивают — а что ты собираешься оперировать? Не отвечает. Повезли в операционную, а через два часа он выходит, все хирурги выходят, и все ему аплодируют. Заворот кишок у ребенка оказался. Еще несколько часов, и его бы не спасли. Гений этот врач — на одном опыте и таланте поставил диагноз. Но я хотела рассказать про Германа. Так вот Леша-муж в эту ночь для меня открылся совсем другим человеком. Он не просто переживал за ребенка, он с ним вместе, извините за патетику, умирал. Он бы жизнь свою отдал, не раздумывая.
Вот еще история. Леша-сын поступал в Ленинграде в театральный институт. Тот, который окончил сам Герман и все его друзья, короче говоря, — в свой родной институт, на театроведческое отделение. Пошел писать сочинение. А это была не самая сильная сторона нашего сына: писал он здорово, образован был хорошо, но обладал какой-то врожденной безграмотностью. В папу. Ну, ушел ребенок через две улицы, мы, конечно, нервничаем. Все родители нервничают, когда дети поступают. Вдруг вижу — Леши-мужа тоже дома нет. Испарился. Потом мне рассказали, что он стоял под окном той аудитории, где абитуриенты писали сочинение. Его там засекли преподаватели из института. Они мимо шли, увидели Германа. Спрашивают: «Алексей Юрьевич, а что вы тут делаете? А он отвечает: «Да у меня сын пишет сочинение, а я очень боюсь». «Алексей Юрьевич, Вы что думаете, что вашего сына с фамилией Герман могут не принять в институт? Вы действительно так думаете?» Леша говорит: «Действительно я так думаю». И пока экзамен не закончился — оттуда не ушел.
Если честно, то Леше-сыну повезло с родителями, во всяком случае, мы не применяли к нему никаких педагогических систем — просто жили все вместе, варились в общем доме, общем деле, общих проблемах… Он сразу стал равноправным третьим членом нашего коллектива. Леше было два месяца, когда он попал со мной на студию, и здесь он провел детство. Нам не нужно было вести с ним специальных разговоров, объяснять, что хорошо, что плохо, расспрашивать, что у него и как, — вся его жизнь проходила у нас на глазах, как и наша — у него. Он учился жить на нашем примере. Вот и вся педагогика. Когда от нас после запрещения «Лапшина» все отвернулись и мы остались вообще вдвоем, то третьим с нами остался сын. Очень резко изменилось наше окружение, и мы подружились с родителями Лешиных соучеников, и наша общность стала еще более общей. Вот типичная картина: мы с Лешей пишем сценарий в Сосново. Мы часто зарабатывали сценариями, и грех не сказать спасибо тем мерзавцам-начальникам, которые, запрещая Герману работать, закрывали глаза и пускали в работу наши совместные сценарии, подписанные фамилией Кармалита, понимая, конечно, что Кармалита — это и Герман тоже. Топится печка. Леша-сын занимается своими делами, но при этом внимательно слушает, что мы говорим — мы, когда писали, все обсуждали вслух. А потом проходит мимо и заявляет: проститутки! Мы полжизни голову ломали, что он имел в виду! Он, конечно, этого теперь вообще не помнит, но мы решили, что это застрявшее слово с времен написания сценария «Лапшина», там есть сцена с проституткой. Но кто знает, что он имел в виду..
Сегодня у меня с сыном, я считаю, существует душевная близость, основа для которой была заложена именно в такие вот дни, в такие минуты. У нас случаются разногласия и даже споры — например, о современном кино, — но эти споры не нарушают главного в наших отношениях. А вот Леша-муж — может быть, я вас сейчас поражу — не смотрел ни одного фильма своего сына. Ни одного! Но это не означает, что у них этой близости не существовало. Существовала, да еще какая! Почему не смотрел? Боялся нарушить это хрупкое равновесие. У него самого были серьезные разногласия с отцом. Однажды он даже сказал: «Юрий Павлович меня бы убил, если узнал, что из-за моего фильма уволили хорошего директора “Ленфильма”». Короче говоря. Леша не хотел оценивать работу сына, высказываться, давать советы, вступать в конфликт. Вот и не смотрел. Я так думаю. Я Лешины фильмы смотрю. Вот посмотрела «Под электрическими облаками». Как такое замечательное кино могло вообще родиться. Не головой же придумано, а душой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});