Васи уже нет, Володи нет, Беллы… Когда Булат умер в парижской больнице, не долетев до Израиля, где он собирался лечиться, — я волей случая оказалась там же, во Франции. Утром мне позвонила подруга из Москвы и сообщила эту ужасную новость. Через два часа, на открывшемся заседании ПЕН-клуба я сообщила собравшимся о нашей утрате и, хотя многие не знали, кто такой Булат, весть о смерти русского писателя встретили минутой молчания…
Как можно рассказать сорок пять лет жизни? Вот еще несколько штрихов. Так получилось, что моя любовь и моя личная жизнь совпали с расцветом Таганки. А этот расцвет был связан в том числе и с творчеством Вознесенского. Здесь были поставлены (и тут же запрещены) «Антимиры», Юрий Петрович Любимов меня ошеломил. Человек бешенного общественного темперамента, непредсказуемости, непреклонности… Из каждого события своей жизни Любимов делал шоу. Чего стоит его кабинет в театре, где стены украсили подписи, наверное, всех величайших людей столетия. Самым первым расписался Андрей — ну, он же не знал, что пишет для истории, и размашисто, крупно наваял: «Все богини как поганки перед бабами с Таганки». Любимов со мехом рассказывал, что когда тогдашний министр культуры Фурцева это прочитала, то стала зеленого цвета — ее ведь тоже причислили к «поганкам». Этот кабинет был пристанищем неугодных, центром новаторского искусства. Здесь перебывали все физики и лирики той поры, каждая премьера отмечалась в этом кабинете за накрытым столом. Но, если нужно было поговорить о чем-то серьезном, Любимов брал меня под ручку и мы шли «погулять». Он боялся прослушки. Тогда многие деятели искусства были под присмотром КГБ и на всякий случай проявляли осторожность. Так, когда Любимов с Целиковской приехали в Переделкино встретиться со Солженицыным, который тайно жил на даче у Чуковского, то для конспирации сначала зашли в гости к нам. Иногда осторожность принимала форму болезни. Например, у Солженицына, который настолько боялся слежки, что был крайне подозрителен ко всем. Знаете, как родились известные строчки Андрея: «Он вправо уходил, я — влево. Дороги наши разминулись»? Когда мы с Андреем привезли Александра Исаевича в Москву, он, выходя из машины, попросил нас отвернуться и не смотреть, куда направляется.
1980 год. Дома на Котельнической
Любимов помогал всем опальным, обиженным, уволенным с работы. Не всегда ему это давалось легко — например, он не мог пережить успех Эфроса после премьеры «Вишневого сада», не мог видеть, как его актеры восхищаются другим мастером, ревновал и злился. Но не дать Эфросу пристанища он тоже не мог. Просто убежал с банкета. Когда Любимов уехал, многие осуждали не Юрия Петровича, а именно Эфроса, который своим согласием возглавить Таганку, как бы помогал властям закрыть зияющую дыру. Я глубоко убеждена, что отъезд спас Любимова от жестких репрессий, и этому есть доказательства, а кроме того, в этот момент уже уехали все его друзья, единомышленники и — умер Высоцкий.
* * *
О Высоцком отдельно.
Володя никогда не ругался. Ни то что матом, а вообще я грубого слова от него не слышала. Он был человеком удивительной доброты, мог в буквальном смысле снять с себя и отдать нуждающемуся последнюю рубашку. Его брутальный образ совершенно не совпадает с его сущностью. Володя был настоящим московским интеллигентом, происходившим из потомственной семьи. Однажды Ленька что-то натворил в школе. Он сказал мне, что спасти его от исключения сможет только Высоцкий. Как так? «Мама, ты что не понимаешь? Если Высоцкий даст у нас в школе концерт, директор меня простит». И что вы думаете? Высоцкий поехал в Ленькину школу и дал там концерт. Просто так. Чтобы помочь подростку. И все в школе обошлось.
Все Володины проблемы были связаны с алкоголем. И с Любимовым, и с Мариной Влади, и с работой, и со здоровьем… Любимов, который обожал Володю как родного сына, трясся от гнева, когда за десять минут до начала «Гамлета» не знал, явится Высоцкий на спектакль или нет, и в каком он будет состоянии. Володя каялся — Любимов прощал, но сколько это могло продолжаться? Марина — сама очень яркая, самостоятельная личность — в минуты отчаяния уходила от Володи, ставила условия, возвращалась опять, их разделяли страны…
1964 год. Премьера в театре на Таганке
Последняя наша встреча с Высоцким была за несколько дней до его смерти. Мы вместе летели в самолете. Володя пригласил меня к себе в бизнес-класс, и всю дорогу мы провели вдвоем в полупустом салоне. Для меня это оказалось тяжелым испытанием, потому что в какой-то момент Высоцкий побелел, лицо покрылось испариной. Становилось все хуже и хуже, в какой-то момент он стал терять сознание. Я не понимала, что происходит, да и что могла ему предложить, кроме шипучего аспирина? Тогда эта шипучая таблетка, кстати, была новшеством. Володя сказал, чтобы я не переживала, сейчас в аэропорту Шарль де Голь его встретит Марина, сделает специальный укол, она знает какой. В общем, все стало понятно. Потом я узнала, что наркоманы во время ломки, если у них нет под рукой препарата, испытывают жуткую боль и мучения. Вскоре Володи не стало.
Андрей Вознесенский тяжело заболел и болел последние пятнадцать лет жизни с Зоей. Болезнь Паркинсона. Откуда она взялась? Никто не понимал. Зоя Борисовна считает, что тому были три причины. Первая — авария, в которую попал Андрей и от смерти его спасла только знаменитая шапка-ушанка из меха, смягчившая удар. Врач требовал неукоснительного постельного режима, но на пятый день Андрей решил, что ему нужно срочно в издательство, тормозившее выход его книги. «Только через мой труп!» — сказала Зоя. «Ну, значит через твой труп», — ответил Андрей и ушел.
Второй причиной был несомненно крик Хрущева, приведший к тяжелому нервному расстройству. И последней — укусы взбесившихся псов в Переделкино. На Вознесенского, обожавшего собак, они напали только потому, что он так увлекся писанием стихов, что стал сильно размахивать руками.
Пятнадцать лет болезни… Наверное, это было самое тяжелое испытание для Зои. Не мне об этом судить.
* * *
Мы были на юбилее Хазанова в Театре эстрады. Я, как обычно, отпустила Андрюшу идти впереди себя, чтобы не мешать процедуре пожимания рук, поцелуев, светских «как дела?» и так далее. Не очень-то я люблю быть в свете прожекторов. Вдруг бежит Гена, кричит: «Зоя! Скорее! Андрею стало плохо. Он упал». Я бросилась в зал, вижу, что его тащат куда-то. Помню, что я подумала почему-то не про то, что он сейчас умрет, а о том, какое он сейчас переживает унижение от того, что чужие люди видят его в таком положении. Потом был один из изумительных вечеров в новом театре Фоменко — последний юбилей Андрюши. Он обязательно хотел прочитать стихотворение со сцены, а уже не было сил подняться. А он ведь всегда взбегал туда с легкостью! Я его подвела к микрофону и попросила Юру Арабова: «Встаньте у Андрюши за спиной, и если он не сможет, то повторяйте его слова шепотом». А Юры тяжело заболела жена, и ему нужно уезжать. И попытка дочитать стихотворение, и невозможность этого…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});