Семерка села на пустующую кровать, я спиной подпер стену подальше от нее. Юля окинула палату взглядом и сказала:
— Привет, Федор. — Микроб кивнул. — Я — Юля и типа врач, потому сейчас мы будем беседовать. Этот хренов манипулятор, — она недобро глянула на меня, — подписал меня тебя вытаскивать. Наверное, он думает, что одноразовый секс к чему-то обязывает. Но я помогаю ему по другой причине, хотя ничего не смыслю в психиатрии… Потому мы с тобой с умным видом будем травить байки и рассказывать анекдоты.
— Давно ничего веселого не слышал. А на самом деле вы кто? — спросил Микроб, и она улыбнулась, ответив на его вопрос не сразу и — издалека:
— Заинтересованность в окружающем есть! Может, ты и правда здоров. На самом деле, Федор, я — страшный человек, лучше тебе не знать.
Она помолчала немного, сосредоточенно глядя на Микроба — читала его мысли. Потом перевела взгляд на меня.
— Ты прав. Он не повторит попытку. Будем вытаскивать. Так… Значит, анекдоты. Только громко не ржать. Давай, Саша, ты первый.
Я рассказал анекдот про русичку, который утром не понял Клыков. Микроб оценил бы, не будь он заторможенным, Семерка лишь улыбнулась и предложила:
— Играем в «Кто рассмешит Федора, тот получит миллион!»
— Ха-ха-ха, — сказал Федор голосом робота Вертера.
— Записываем: атрофии чувства юмора не наблюдается, — кивнула Семерка.
В словесный пинг-понг мы играли минут десять. Потом Семерка поднялась и пожала руку Федора.
— Приятно было познакомиться, товарищ.
Она обратилась ко мне, приподняв уголок рта:
— Хороший парень. Наш. — Последнее слово она выделила интонацией. — Ты прав: суицидальных намерений нет.
Неужели Микроб думал о своем даже, а она прочитала это? Я на всякий случай спрятал мысли о Микробе, как она учила, в белый мешок, и телепатически передал, что ей следует сказать Копылову.
Не сговариваясь, мы обернулись к стеклянной двери.
— Сделаю, — ответила она и направилась к выходу, где завотделением, как какой-то мальчик на побегушках, дежурил под дверью, привлекая внимание шатающихся вокруг психов.
— Давайте пройдем к вам в кабинет и все обсудим, — предложила Семерка, выходя из палаты. — Не здесь же разговаривать.
Через пару минут мы сидели в кабинете Копылова, который, будто секретарша, скакал вокруг нас, предлагая кофе, чай, конфеты, коньяк. Наблюдать было неприятно, Семерка от всего вежливо отказалась и проговорила:
— Мое заключение: острая фаза психоза миновала, Хотееву нужна помощь психолога — и не более. Селективные ингибиторы обратного захвата серотонина в данном случае вряд ли показаны. Показана выписка на домашний стационар с ежедневной явкой в диспансер. И то эти меры — для вашего успокоения. Вы же видите, как вел себя пациент в беседе со мной. Он вполне контактен и заинтересован в происходящем вокруг. Таковы мои рекомендации.
— Но… как вам это удалось? Вы так молоды… — растерянно захлопал ресницами Копылов. — Никогда бы не подумал, что вы…
— Так что вы мне скажете? Мои рекомендации будут соблюдены? — с нажимом поинтересовалась Семерка
— При положительной динамике Федор будет выписан шестого мая. Нам нужно уменьшить дозу препаратов и понаблюдать за ним.
Седьмого у нас игра с «Геологом», Димидко вряд ли Микроба в поле выпустит, но ничего, и без него справимся.
Семерка грациозно поднялась с кресла и поблагодарила Копылова:
— Степан Александрович! Огромное спасибо за понимание и сотрудничество со следствием!
Когда Копылов пожимал руку Семерки, на его лице читалось облегчение, как у человека, который долго хотел в туалет и наконец добежал.
За дверь я вышел первым. Когда порог переступила Семерка, сделал четыре шага назад.
— Чего ты шарахаешься? — прошептала она. — Бить не буду.
— Поспарринговать с тобой было бы интересно, но дело не в том. Просто если ты приблизишься, тебя начнет крыть, как тогда, когда я из СИЗО сбежал.
Глаза девушки вспыхнули, она приблизилась рывком и отшатнулась, потрясла головой, глаза ее осоловели.
— Оу! Похоже, планы на день я отложу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Возле машины я притянул ее к себе и прошептал в ухо:
— Но это будет уже многоразовый секс.
— А и пох! Поехали ко мне!
Домой я вернулся затемно. Парни, как всегда, смотрели футбол. Я хлопнул дверью и торжественно произнес:
— Парни! Радостную весть принес я вам! — Все замерли, Погосян убавил звук и открыл рот.
— В понедельник Микроб будет с нами! — объявил я.
Мика взревел, вскочил и запрыгал на одной ноге по комнате. Обычно сдержанный Клыков исполнил какой-то брачный танец бабуинов. Рыжий Саенко и тот за компанию возрадовался. Конечно, против «Геолога» во вторник, Федора вряд ли выйдет, но вот на следующую игру — вполне.
— Ну и прицепом. Если у вас есть какие-то психологические проблемы, давайте поговорим об этом. Мика?
В самом деле, зачем таланту пропадать? Надо использовать его по максимуму.
— Да иди ты нафиг! Нет у меня проблем, — отмахнулся Погосян.
И тут меня осенило: Левашов! Вот кому действительно нужна психологическая поддержка и промывка мозгов! Вместо того, чтобы развиваться и выигрывать, он пошел гайки выпиливать, гордый потому что, обидчивый. Нужно отправиться к нему и попытаться убедить в том, что ему нужно вернуться в команду. Если уж и постигнет меня жестокий откат завтра, не так обидно будет, что, будучи по сути волшебником, скульптором душ, я не использовал талант по максимуму.
Поделившись радостью с парнями, я спустился к Санычу и, едва он открыл дверь, прокричал, чтобы все слышали:
— Мужики! В понедельник к нам возвращается Микроб… То есть Хотеев.
Из гостиной донеслись аплодисменты, высунулся Матвеич. Димидко же смотрел молча, но его глаза разгорались и разгорались. Я продолжил:
— Левашова нужно возвращать? Сегодня я это, наверное, смогу.
Сан Саныч погрустнел.
— Каким образом? Я к нему два раза ходил — без толку, даже в квартиру не впустил. Его решение железобетонно.
— А вот и нет. Но если у меня получится, завтра на тренировку могу не прийти, — предупредил я.
— Напьешься? — Сан Саныч свел брови у переносицы.
— Нет. Буду восстанавливать израсходованный резерв душевных сил. — Я улыбнулся. — Ну знаешь же, что я не стану бухать, ширяться или что-то еще. Просто дай добро на завтрашний отгул. Саенко, вон, пусть вместо меня на воротах стоит, учится.
Саныч проворчал:
— Научится он, ага, мечтай!
— А ты вспомни Гусака. В прошлом году был, как бородавка на теле команды, а в этом — красачик! Ну что, добро?
— А хрен с тобой. За Хотеева спасибо. Если, конечно, так и будет, а то мало ли.
Он пожал протянутую руку, назвал адрес Левашова, и я отправился к Димону, очень надеясь, что он дома, а не куда-то умотал.
Жил Левашов в старом спальном районе. Когда я приехал туда, это место мне напомнило район, обсмеянный в фильме «Ирония судьбы»: типовые советские многоэтажки, но уже битые временем, тополя и липы во дворах, на клумбах — заросли сирени. В каждом городе есть такой, и через один он называется микрорайоном Строителей.
Было восемь вечера, почти стемнело. Дома ли Димон? Я посмотрел на сотни золотых окон — люди вернулись с работы и включили свет.
Отыскав нужный дом, в лифте-кошмаре клаустрофоба я поднялся на восьмой этаж и по коридору, где мешались ароматы борща, котлет и какой-то сивухи, протопал в самый конец.
Нужная квартира была слева: подранная дерматиновая дверь, каких уже не сыскать, заляпанная жиром стена. Я вдавил кнопку звонка и прислушался к голосу футбольного комментатора, доносящемуся из-за двери. Кто-то прошаркал открывать. Щелкнул замок, и выглянула женщина неопределенного возраста, красномордая, сизоносая, с отеками под глазами.
— Ты кто? — просипела она.
Меня обдало густым алкогольным духом. Это — мать Димона? И тут я понял, что ничего не знаю о парнях, сегодня — день откровений. Микроб оказался сиротой при живой матери. Я думал, Левашов — гопник-дурачок средней одаренности, а вон оно как. Хорошим манерам взяться у него неоткуда. Хорошо вообще не сел и не спился.