Из спальни выполз зевающий Погосян, похромал в ванную, зажурчала вода. Потешив тщеславие и поискав свои фотографии, я некстати подумал, а видит ли их Лиза? Или — с глаз долой, из сердца вон?
Вот это — правильно. Долой и вон. Но она все равно лезла в мысли, слишком мало времени прошло с момента расставания. В юности, когда муки неудачной любви терзают душу впервые, кажется, что это боль не закончится никогда. Микробу, наверное, тоже так думалось.
Я же знаю, что все проходит, и это пройдет.
Спустя полчаса зазвонил телефон — Анна Ивановна обнаружила пропущенный и в свойственной ей манере, не здороваясь, отчиталась:
— Состояние пациента стабильное. Все в порядке. Извини…
Пока она не прервала связь, я проговорил:
— Мне нужно увидеться с Федором Хотеевым. Он воспринимает реальность?
—…но мне некогда, — закончила она, словно не услышав меня, и отключилась.
Я громко и многоэтажно выругался. На мой голос из ванной вылез вытирающий голову Погосян.
— Ты чего?
— К Микробу не пускают, — отчитался я. — Почти неделя прошла, неужели он до сих пор в бессознанке?
— Значит, так положено, — буркнул Клыков, все так же глядя в телефон.
Пришлось опять обращаться за помощью к Семерке. Как я и полагал, после того, что между нами произошло, она вела себя, как заправский ловелас: словно ничего и не было, будто мы пару раз сходили в спортзал. Но другого мне было и не нужно. Я слышал, что бывают такие женщины, но вживую увидел впервые.
— Лады, прессанем врачиху, — пообещала она. — Через час заеду, адрес только напиши.
Приехала она минута в минуту. В салоне машины до тошноты воняло сигаретами, но я промолчал. Если удастся прорваться к Микробу, если он в состоянии воспринять реальность… Сколько «если»! Вот если совпадут все эти условия, включу «лучшего в мире психотерапевта». Авось получится прочистить его мозги и вернуть ему жажду жизни. Прямо сейчас использовать талант не было смысла, тем более что тогда Семерку начнет ко мне тянуть, а этого сейчас совсем не нужно.
В приемном покое психоневрологического диспансера дежурила уже другая медсестра, тихая и серая, похожая на моль, с накинутым поверх халата пушистым вязаным платком, тоже серым.
— Здравствуйте! — Семерка показала ксиву — моль перестала дышать и моргать, казалось, она оцепенела и сейчас окуклится и брякнется на пол. — Мне нужно поговорить с заведующим отделением.
С полминуты моль сидела неподвижно. Немного оттаяв, дрожащими пальцами набрала его по стационарной связи.
— Степан Александрович, тут к вам пришли, — она скосила взгляд на Семерку, шумно сглотнула и добавила шепотом: — Из КГБ.
Семерка подошла к столу и протянула руку, намекая, что ей нужна телефонная трубка. Медсестра сказала врачу:
— Да. Сейчас, — и торопливо отдала трубку.
Семерка улыбнулась, кивнула мне и сказала:
— Здравствуйте. Меня зовут Юлия Брайшиц. Мне необходимо поговорить с пациентом, который находится у вас на лечении. Его имя…
— Федор Хотеев, — сказал я, она повторила.
— Нам бы с ним с глазу на глаз побеседовать, Степан Александрович.
Что он говорил, я не слышал, но видел, что Семерка удовлетворена. Вот бы мне где-то такую ксиву достать! Девушка передала трубку медсестре, та поднесла ее к уху, кивнула и обратилась к нам:
— Сейчас мальчик вас проводит.
Она выглянула из кабинета и прокричала:
— Антон! Иди сюда.
Не прошло и минуты, как появился высокий очень худой печальный парень. Я читал, что постоянные пациенты дурки работают тут санитарами. Так вот этот парень как раз-таки тихого психа и напоминал.
— Проводи к Копылову, пожалуйста.
Когда мы покинули приемный покой, мне показалось, что донесся протяжный выдох.
Кабинет заведующего находился недалеко. Дверь была приоткрыта, и по помещению сновал мужчина в халате и колпаке, из-под которого выглядывали русые кудри. Вид заведующий имел лихой и придурковатый. «Профдеформация, — подумал я. — Или просто такой человек быстрее найдет общий язык с психами».
— Здравствуйте, — Семерка предъявила документ, и мы заняли диванчик в его кабинете.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сам врач взял стул и уселся напротив нас.
— Здравствуйте, — кивнул он, — чем обязан?
— Надеюсь, можно устроить свидание с Хотеевым в ближайшее время, — сказала она с нажимом, — от этого зависит его жизнь и здоровье.
— Да-да-да, — он закивал часто и мелко, как собачка с головой на пружине, каких раньше ставили на торпеду авто, — я уже договорился.
— Он в адекватном состоянии? — спросил я.
— На окружающую обстановку реагирует адекватно, но замкнут и весьма подавлен.
— Это нестрашно, — сказал я и поднялся. — Проводите меня к нему, пожалуйста.
— Надолго? — поинтересовался Копылов.
— Коллега, попытайся управиться быстро, — сказала Семерка.
Вот это она зря. Анна Ивановна-то меня раньше видела и знала как друга Микроба, если она придет, то обман может вскрыться.
— Я подожду здесь, — сказала Семерка.
Мы с Копыловым поднялись на все тот же второй этаж. Микроб по-прежнему был в комнате один. Он стоял у зарешеченного окна и смотрел на улицу. Когда открылась дверь, даже не обернулся.
— Федор, — окликнул его Копылов.
Микроб среагировал с промедлением, помрачнел, увидев меня. Копылов ретировался за дверь, предупредив:
— Я буду наблюдать за вами через стекло. Пожалуйста, помните, что Федор в крайне неустойчивом психическом состоянии и постарайтесь его не волновать.
— Привет, — сказал Микроб и уселся на койку.
Я занял пустующую и пожелал: «Хочу быть лучшим в мире психотерапевтом». Поможет ли это? Посмотрим.
Вытащив из сумки сырную нарезку, купленную по дороге, я вскрыл упаковку, взял кусок и отправил в рот. Точнее руки сами его взяли, и только после этого я протянул сыр Микробу, он повторил мой жест и принялся жевать.
— Прикинь, мы с Лизой расстались, — слова сами легли на язык, я просто говорил то, что в голову приходило, понимая, что нужно как-то расположить Микроба, расшевелить. — Она забеременела, я яхту нанял с алыми парусами, кольца купил, а она…
Я в красках принялся рассказывать то, что чувствовал в тот момент, выворачивать душу наизнанку. Никогда и никому я бы этого не сказал, а сейчас просто знал, что именно такие слова нужно услышать Микробу, потому что никакой он не псих, а просто мальчик с тонкой душевной организацией, который впервые столкнулся с предательством.
Микроб слушал, жевал, и я видел, как блестят его глаза, а на щеки возвращается румянец. Я понимал, что бдящий Копылов нас не слышит, но все равно, когда говорил о способностях, переходил на шепот. Потом я затронул тему семьи, как это для меня важно, поведал о том, как сложно быть одному в трудный момент, про обманутое доверие, и тут Микроб сморщил нос, и его прорвало:
— Да я, считай, как ты, сирота, хотя мать жива, но мы, — он передернул плечами, — не общаемся…
Воцарилось молчание, хотелось спросить почему, но я знал, что лучше выждать, он сам все расскажет, когда будет готов. Отметил только, что его речь немного заторможена — видимо, из-за таблеток.
— Отец от пьянки помер, мне десять лет тогда было. Через год мать замуж выскочила, забеременела. Ну а отчиму зачем чужой ребенок? Они подумали-подумали и сдали меня в спортивный интернат. К дебилам! Я один там нормально учился. А я мечтал стать музыкантом.
— Тебя там дети обижали? — спросил я, уже зная, что нет.
— Не-е, у нас своя банда была, таких же брошенных, — говоря последнее, он скривился. — Нормально было, правда — строгач, все по расписанию. А на лето меня сплавляли в лагеря, и опять строгач, только по воскресеньям домой. Ну, когда учился. Потом во мне разглядели талант и пригласили в спортивную школу «Динамо», вот там я и выдохнул. А дальше ты знаешь. Ну и с матерью, как мне восемнадцать исполнилось, я не общаюсь.
Я принялся рассказывать, как мы поехали в Фергану и выиграли вопреки прогнозам, стал пророчить нам великое футбольное будущее, деньги, машины, квартиры, интересные поездки.