Над всем*
Сквозь зеленые буки желтеют чужие поля.Черепицей немецкой покрыты высокие кровли.Рыбаки собирают у берега сети для ловли.В чаще моря застыл белокрылый хребет корабля. Если тихо смотреть из травы, — ничего не случилось, Ничего не случилось в далекой, несчастной земле… Отчего же высокое солнце туманом затмилось, И холодные пальцы дрожат на поникшем челе?..
Лента школьников вышла из рощи к дороге лесной,Сквозь кусты, словно серны, сквозят загорелые ноги,Свист и песни, дробясь откликаются радостно в логе,Лягушонок уходит в канаву припрыжкой смешной. Если уши закрыть и не слушать чужие слова, И поверить на миг, что за ельником русские дети — Как угрюмо потом, колыхаясь, бормочет трава, И зеленые ветви свисают, как черные плети…
Мысль, не веря, взлетает над каждым знакомым селом,И кружит вдоль дорог и звенит над родными песками…Чингисхан, содрогаясь, закрыл бы ланиты руками!Словно саван белеет газета под темным стволом. Если чащей к обрыву уйти, — ничего не случилось… Море спит — переливы лучей на сквозном корабле. Может быть, наше черное горе нам только приснилось? Даль молчит. Облака в голубеющей мгле…
<1923> Kӧlpinsee«Грубый грохот северного моря…»*
Грубый грохот северного моря.Грязным дымом стынут облака.Черный лес, крутой обрыв узоря,Окаймил пустынный борт песка.Скучный плеск, пронизанный шипеньем,Монотонно точит тишину.Разбивая пенный вал на звенья,Насыпь душит мутную волну…На рыбачьем стареньком сараеКамышинка жалобно пищит,И купальня дальняя на сваяхАвстралийской хижиной торчит.Но сквозь муть маяк вдруг брызнул светом,Словно глаз из-под свинцовых век:Над отчаяньем, над бездной в мире этомБодрствует бессонный человек.
1922 Kӧlpinsee«Лесов тенистые покровы…»*
Лесов тенистые покровыВзбегают вверх до облаков.Шоссе бежит среди холмов.В возах — вальяжные коровы.Внизу снопы косматой ржи,По пашне гуси ходят чинно,И с резвым криком вдоль межиБегут две девочки с корзиной.
Картошка радостно цветет,Ботва темнеет полосами.Играет ветер волосами,Пчела танцует над усамиИ телеграфный столб поет.
Ах, если б сжечь все корабли,Забыть проклятый день вчерашний,Добыть кусок зеленой пашниИ взрезать плугом грудь земли!
Пусть там в безумных городахДруг другу головы срываютИ горы лжи нагромождают —Здесь мир в полях, в лесах, в садах…В извечных медленных трудах.Струится жизнь сквозь дым столетий,И люди чисты — словно дети.
<1923>Искусство*
Бог, злой Отец, нас соблазнил ЭдемомИ предал псам и выгнал скорбных в тьму,И только Музы ласковым гаремом,Как отзвук рая, сходят к нам в тюрьму.
Глаза их манят радостью могучей,Бессмертный свет дрожит на их челе…Вставай, мой ближний, бьющийся в падучей,Есть мир иной на этой злой земле!
Нет Бога? Что ж… Нас отогреют Музы,Нет правды? — Пусть… Сны жажду утолят.Распятый дух срывает гневно узыИ все безумней рвется в Светлый Сад.
Из века в век звенит мечта живая,Всех палачей она переживет —Она одна, всех праведных венчая,Нетленной скорбью плещет в эшафот.
Без слов Христа, поэта из поэтов,Без слез Бетховена, без Фидиевых грезОдни холмы бесчисленных скелетовСковал бы смертью мировой мороз.
Вставай, мой брат… И робкий, и печальныйК твоим ногам склоняюсь я во тьме:Есть мир иной, загадочный и дальний,—Любовь поет и в склепе, и в тюрьме.
Цветут цветы. Томясь, шумят деревья:Пока у нас не выкололи глаз,Мы, забывая горькие кочевья,В ладье мечты утешимся не раз…
<1921>«Здравствуй, Муза! Хочешь финик?»*
Здравствуй, Муза! Хочешь финик?Или рюмку марсалы?Я сегодня именинник…Что глядишь во все углы? Не сердись: давай ладошку, Я к глазам ее прижму… Современную окрошку, Как и ты, я не пойму.
Одуванчик бесполезный,Факел нежной красоты!Грохот дьявола над безднойНадоел до тошноты… Подари мне час беспечный! Будет время — все уснем. Пусть волною быстротечной Хлещет в сердце день за днем.
Перед меркнущим каминомЛирой вмиг спугнем тоску!Хочешь хлеба с маргарином?Хочешь рюмку коньяку? И улыбка молодая Загорелась мне в ответ: «Голова твоя седая, А глазам — шестнадцать лет!»
<1923>Мандола*
Лакированный, пузатый,Друг мой нежный и певучий,Итальянская мандола —Восемь низких гулких струн… В час вечерний и крылатый Ропот русских перезвучий — Слободская баркарола — Налетает, как бурун…
Песня бабочкой гигантскойПод карнизами трепещет,Под ладонью сердце дышитВ раскачавшейся руке… В этой жизни эмигрантской Даже дождь угрюмей хлещет… Но удар струну колышет — Песня взмыла налегке.
В старой лампе шепот газа.Тих напев гудящих звеньев:Роща, пруд, крутые срубы,Приозерная трава… «Из-под дуба, из-под вяза, Из-под липовых кореньев»,— Вторя песне, шепчут губы Изумрудные слова.
<1923>«Тех, кто страдает гордо и угрюмо…»*
Тех, кто страдает гордо и угрюмо,Не видим мы на наших площадях:Задавлены случайною работойТаятся по мансардам и молчат…Не спекулируют, не пишут манифестов,Не прокурорствуют с партийной высоты,И из своей больной любви к РоссииНе делают профессии лихой…Их мало? Что ж… Но только ими рдеютПоследние огни родной мечты.Я узнаю их на спектаклях русскихИ у витрин с рядами русских книг —По строгому, холодному обличью,По сдержанной печали жутких глаз…В Америке, в Каире иль в БерлинеОни одни и те же: боль и стыд.Они — Россия. Остальное — плесень:Валюта, декламация и ложь,Удобный символ безразличных — «наплевать»,Помойка сплетен, купля и продажа,Построчная истерика тоскиИ два десятка эмигрантских анекдотов.....
<1923>РУССКАЯ ПОМПЕЯ
«Прокуроров было слишком много!»*
Прокуроров было слишком много!Кто грехов Твоих не осуждал?..А теперь, когда темна дорога,И гудит-ревет девятый вал,О Тебе, волнуясь, вспоминаем,—Это все, что здесь мы сберегли…И встает былое светлым раем,Словно детство в солнечной пыли…
<1923>Игрушки*