вашего требования, — напоминает Эдвардс.
Парень за моей спиной неохотно и шумно выдыхает.
— Ну хорошо, она личная! Так понятно?
— Ничуть. Все личные причины рекомендую оставлять за порогом учебного заведения. Иначе нашей школе грозит превратиться в то, во что едва не превратился Белый дом во время скандала «Моникагейт», а мне бы этого не хотелось.
Преподаватель переводит взгляд на меня.
— Мисс Холт, у вас есть возражения? Прошу учесть, что это вы опоздали и пришли в класс последней. Так что выбор был невелик.
Вопрос звучит неожиданно, и я дергаю подбородком:
— Нет!
— Хорошо. Тогда у вас есть законное право занимать свое место. У вас же, мистер Райт, — обращается она к Катеру, — есть три предложения на выбор. И все, заметьте, исключительно в правовом поле!
— Слушаю вас, мисс Эдвардс.
Женщина кивает, складывая руки на папке перед собой.
— Первое — вы можете обратиться к окулисту. Второе — сменить мой предмет на более подходящий вам. Конечно, сейчас это сделать непросто, в виду закрытых списков и начавшегося учебного процесса, но думаю, администрация школы пойдет вам навстречу. И третий вариант — подать на меня жалобу. Признаюсь, последний вариант не самый уважаемый мной, но мне будет крайне интересно обсудить вашу претензию у директора вместе с вами. Итак?
Я не вижу, но представляю, как сжимаются челюсти Картера.
— Продолжайте урок, мисс Эдвардс!
— Благодарю, мистер Райт…
Весь урок я сижу ни жива, ни мертва, ощущая, как горит затылок. Так близко мы еще никогда не находились друг от друга с братом Алекса — пожелай он протянуть руку и меня коснуться, у него бы это запросто получилось, так что игнорировать его близость не выходит.
Тетрадь я все-таки подняла, но вот о чем шла речь на уроке, и что я в нее записала — совершенно не запомнила.
Когда звучит звонок и приходит время уходить, учительница нас останавливает.
— Всем до свидания! Холт, Райт… а вы двое задержитесь!
Мисс Эдвардс встает со стула и поднимает со стола журналы. Дождавшись, когда из класса в коридор выйдут все ученики, кладет их на локоть, собираясь также покинуть кабинет.
Мы с Картером стоим в проходе между рядами — он успел меня обойти, и теперь я торчу за его плечом, боясь вздохнуть. Женщина с интересом на нас смотрит, переводя взгляд с одного на другого.
— Холт, Райт, — еще раз повторяет, строго глядя из-за очков, — так как сегодня вы оба отняли мое время, а занятие по праву было у вас в расписании последним, полагаю, будет справедливо оставить вас в классе, скажем… — она вскидывает руку к глазам и смотрит на часы. — На тридцать минут! Хочу увидеть в письменной форме краткий вывод о сегодняшней лекции. А также, в дополнение к выводу, новую тему для урока. Обещаю рассмотреть ваши предложения. Вам все ясно?
Я поджимаю губы и обхватываю рюкзак, а Картер заметно и недовольно напрягается, разворачиваясь к женщине, демонстративно не замечая меня.
— Нет, не все, — возражает. — Я не могу остаться. Через четверть часа у меня тренировка по лакроссу у тренера Херли. Боюсь, ему не понравится мое отсутствие. Лучше не создавайте никому проблем, мисс Эдвардс, — сухо предупреждает, — тем более, что я присутствовал на уроке, который сам же и выбрал!
Нет, Райт не повышает тона, но его слова все равно звучат грубо и с уловимой угрозой. Я уже предчувствую, что учительница не оставит это без внимания, и наказание наверняка окажется куда серьезнее дополнительного послеучебного времени. Но ей как-то удается сдержать себя в руках.
Правда, говорит она не очень приятно, и точно даже не думая уступать строптивому ученику:
— Вы не можете этого знать, но я сама по себе проблема, мистер Райт! И благодарите бога, что пока не ваша и не тренера Херли!.. Тридцать минут! Или мы увидимся у директора в компании ваших родителей и тогда обещаю, никто из него не выйдет, пока я лично не выясню все ваши причины!
Глава 11
Она стучит по полу крепкими каблуками и выходит, захлопнув за собой дверь, а я остаюсь стоять наедине с Картером Райтом. В помещении, в котором отрезаны все посторонние звуки, и в котором становится так тихо, что слышно собственное дыхание.
И тяжелый выдох Картера, полный едва сдерживаемой злости.
Я так удивлена этому, что не сразу замечаю его закрытые глаза и сжатые в кулак пальцы, обхватившие у груди ремень сумки. На них счесаны костяшки, смуглая кожа обветрена, но сам рисунок кисти очень красивый и хорошо мне знаком. Он переходит в крепкое, жилистое запястье, оплетенное напряженными нитями вен. И кажется, коснись их, они отзовутся силой…
Нет, у Алекса пальцы были гладкие, теплые, а на ладони с шершавыми подушечками, когда раскроешь, виднелась родинка в форме половинки луны. Я запросто этой ладони касалась, и ощущение этих прикосновений все еще живо в моей памяти, как памятна первая ласка и нежность, с которой пальцы друга вплетались в мои. И я тут же цепляюсь за это воспоминание.
Алекс…
Картер стоит в профиль ко мне, всего в метре, и желание смотреть на него выше меня. Я снова прикипаю к нему взглядом — сначала тревожным, но с каждой новой секундой все более тоскливым и жадным. Смотрю на плечи, лицо… Мне вдруг хочется до него дотронуться, несмотря ни на что. Прикоснуться не к телу, к душе. И, быть может, почувствовать отклик. Хоть какое-то тепло, от которого станет легче.
Он поворачивается так стремительно, что я отшатываюсь.
— Черт, Холт! Сказал же! Прекрати на меня пялиться! Думаешь, я не замечаю это каждый гребаный раз? Что тебе не ясно в моих словах? Отвали!
Мне все ясно, и даже более чем, но как ему объяснить, что видеть его также необходимо, как дышать. Что он, как нить надежды, которая все еще жива, когда я разрешаю себе, пусть на краткий миг, но верить, что вдруг случится невозможное, и все окажется сном…
— Прости меня, я знаю. Просто…
— Что «просто», Холт?
Мы впервые так открыто смотрим друг на друга, и я качаю головой.
— Ты так похож на брата, я ничего не могу с собой поделать. Не могу не думать об этом, когда вижу тебя.
Скулы Картера заостряются, а губы становятся еще тверже. Он снимает с плеча сумку и швыряет ее на стол. Приближается ко мне, а вот я не могу сделать и шага. Но все же отступаю, когда он оттесняет меня своим телом, не оставляя выбора.