слово? – удивилась Глафира.
– Бесхозный ребенок – это тот, на которого всем плевать! Родители есть, но он им не нужен. Они бы были, возможно, даже рады, чтобы его не стало и не надо было бы морочиться. Отец никогда не хотел этого брака, мать давно живет с другим, он им всем мешает!
Можно, я его возьму? Но после опыта с Валери мне страшно одному. Ты можешь пойти со мной?
– Сколько у него времени? – поинтересовалась Глафира, чтобы принять решение: к кому идти в первую очередь.
– Часа два в зависимости от обстоятельств вокруг, – констатировал Арсений.
– И это ты считаешь много на малолетнего пацана? Ты спятил! Бегом! Какой этаж? – вздохнула Глафира, понимая, что Фернандо подождет, а мальчишку надо еще уговаривать…
– Привет! Я – Глафира, а это мой названный сын – Арсений, – улыбаясь, протянула руку Глафира мальчишке лет двенадцати, зайдя в палату. Арсений переводил.
– Тебя как зовут?
– Люк! – отозвался парнишка.
– Я необычный человек. Я прихожу к тем, кто не хочет жить. Обычно, я делаю это каким-то интересным способом, но в твоем случае найти его не смогла. Мне показалось, что у тебя слишком мало времени осталось, чтобы играть со мной в какие-то игры.
Я хочу тебе кое-что объяснить. Понимаешь, когда ты умрешь, твои родители выдохнут и скажут: «На небесах ему будет лучше! Покойся с миром!».
Ты прав! Ты им не нужен. Обоим. Так случается. И иногда в детстве кажется, что смерть заставит родителей задуматься и они поймут, как были не правы. Будут плакать, бить себя в грудь! Действительно, так иногда случается. Но не в твоем случае. Они просто разойдутся в разные стороны, освободившись от того, кто их держит вместе. Они продолжат жить, как бы чудовищно это для тебя ни звучало! Но тебя уже не будет. Ты просто удостоверишься в том, что и так знаешь: они не любят тебя!
Так бывает, к сожалению. И нет у нас у всех идеальных родителей. Но у каждого человека есть он сам у себя. Ты был не нужен матери, не нужен отцу. Но дети не появляются на свет просто так!
На каждого! Слышишь? На каждого у этой Вселенной есть свой замысел! И на тебя есть! Я пока не знаю, какой. Но точно знаю, что он есть!
И нет обстоятельств в жизни, которые бы вредили человеку настолько, что надо было бы добровольно уходить из жизни! Это – боль, это – мука, но если все перенести, то в конце пути ждет радостный исход, а не такой мрачный, который ты сейчас себе придумал.
Быть любимым – это счастье! Тебе кажется, что всех любят, а ты один такой! Нет! Несчастных и нелюбимых так много, что не сосчитать! И детей в том числе.
Но каждому дается только то, что он может вынести! И если с детства тебе дана такая судьба, значит, ты сильнее многих любимых неженок.
Да, я знаю, что это мало утешает, но одно могу точно сказать, выдержав эту боль, ты раскроешь в себе такой потенциал силы, что позавидуют те, кого всю жизнь любили! Им значительно легче жить и добиваться своих высот, но от этого твоя жизнь ничуть не хуже, потому что она только твоя, не похожая ни на какую другую, твоя родная, придуманная тобой и Богом! Не отказывайся от нее! Она стоит того, чтобы быть узнанной тобой и пройденной! Она настолько уникальная, что никогда ничего подобного во всей Вселенной не повторится!
Пообщайся, пожалуйста, с моим сыном. Я не его родная мать. Он сбежал от своей. И это он привел меня к тебе. Он знает много такого, что нам с тобой и не снилось! Он жил в более чудовищных условиях, чем ты, но научился такому, что позавидует любой маменькин сынок.
И ты можешь стать кем-то уникальным! Только останься жить! Если уйдешь сейчас, то узнаешь сейчас, кем бы ты мог стать, если бы остался, но уже никогда не станешь! Уже никогда не сможешь ничего вернуть и изменить! Никогда не достигнешь, никогда не встретишься, никогда не почувствуешь, никогда не станешь добрым, любящим отцом, о котором сам мечтаешь! В твоей жизни больше ничего никогда не произойдет! Останется только сожаление, и больше ничего! Только сожаление! Одно сожаление. Ты никогда не найдешь любовь, которой так жаждешь! Никогда не сможешь любить сам. И никогда не сможешь ничего исправить. Пока ты жив, ты можешь всё! Когда ты оторвешь от себя эти трубки, ты станешь трупом во всех смыслах. И физически, и духовно. Подумай над этим! У тебя есть время.
Оставляю тебя со своим названным сыном.
Глафира встала и, наклонившись к Люку, прикоснулась губами к его щеке.
Тело мальчика ответило легкой дрожью на этот странный, непрошеный контакт.
Слезы хлынули из глаз мальчишки, который всю речь Глафиры молчал и, обалдев, только внимательно слушал.
– Надеюсь, что Арсений сможет тебе рассказать, как увлекательна может быть жизнь! А уж из твоей точки бытия, с такими родителями, даже не сомневаюсь в этом! Держись! Ты справишься!
Глафира покинула палату Люка в точной уверенности, что теперь мальчишке ничего не угрожало, оставив Арсения ради самого Арсения, ну и чисто ради поболтать с кем-нибудь самому клиенту. Телефон сообщил о пополнении банковского счета.
«Скорее всего, – задумалась Глафира, – если бы я была матерью, я бы не смогла так жестко препарировать эмоции ребенка! Пыталась бы сгладить, чтобы больно не ранить, а это бы затянулось по времени, и не факт, что сработало бы вообще! Возможно, тот монах прав! Совмещать детей и работу – не вариант. И как тогда выбирать? И как жить?»
Детей не то, чтобы очень хотелось. Но было любопытно: как это? Да еще и успеть запрыгнуть в последний вагон. Звучало очень заманчиво.
Вот зачем он сказал: «Как за каменной стеной»?
– Человек, который любит, говорит, что за другим я буду как за каменной стеной! Значит, к этому стоит прислушаться? – спросила сама себя Глафира, направляясь к Фернандо.
Испанец спал, Глафира села на стул рядом и, облокотившись руками на кровать, закрыла глаза, дремота от усталости напала мгновенно.
Фернандо давно гладил ее по голове, улыбаясь и пытаясь ласково разбудить! Глафира очнулась.
– Ты снова вытащила меня! – подумал Фернандо, понимая, что говорить вслух