‒ Я передам! ‒ пищит она и стремглав летит к выходу.
Все очень и очень запущено.
Окликаю ее за мгновение до того, как она собирается выскочить в коридор.
‒ Мне нужно, чтобы вы кое-кому позвонили. Пусть прибудет сюда в течение двух часов.
* * *
У меня достаточно времени, чтобы привести себя в порядок. Рада, что никто из адской команды не пытается помочь мне с душем и переодеваниями.
Приканчиваю суп и тащу принесенные Майей вещи в душ. Помещение походит на белый короб с множеством кранов. Выданные мыло, гель и шампунь едва источают запах ‒ что-то травяное, может, даже мята. И чуть-чуть цветов. Губка настолько невесомая, что, когда провожу ею по телу, не ощущаю прикосновений.
Плачевный видок. Скелет, обтянутый тонким кожным покровом, и то выглядел бы привлекательнее.
Разглядываю себя в зеркале. Следы от игл. И почти затянувшиеся шрамы на животе. На тех местах кожа светлее. Так они извлекали плод. Покромсали меня, будто мясную вырезку.
Впиваюсь зубами в нижнюю губу. Никогда еще желание зарыдать не было во мне столь сильным. Но тогда бы мне захотелось отыскать утешения. Уткнуться в чью-нибудь грудь. Ощутить нежные прикосновения к голове, ласковые пальцы, забирающиеся глубоко в густоту локонов.
Сэмюэль всегда делал это для меня.
Утешал. Хотя я никогда и не была такой уж плаксой.
Сейчас моей опоры, моего утешения не стало. Я совершенно одна.
Не время рыдать, Лето.
Не время сдаваться.
В шкафу, стоящем в углу, обнаруживаю платья. В большинстве своем сарафаны из летящей ткани светлых расцветок. Выбираю голубой на тонких бретельках. Нигде не пережимает, нигде не стягивает. В нем выгляжу да и чувствую себя тощим ребенком.
Не то чувство, во власти которого желаешь находиться в рассвете своих восемнадцати лет.
Ах да, не восемнадцати…
Опять поджимаю губы. Если тут везде понатыканы скрытые камеры, то людишек по ту сторону ждет все, кроме вида моих слез.
Сверяюсь с часами. Еще есть время до прихода того человека.
Во время бесцельных прогулок по комнате нахожу еще одну дверь ‒ справа от окна. Она приводит меня в освещенный кабинет, напоминающий стерильно чистую переговорную. Большой общий стол и несколько стульев вокруг. Отсюда тоже ведет дверь, но она заперта. Две стены, кроме внешней и той, что является частью комнаты отдыха, откуда я и пришла, наполовину стеклянные. Прозрачные панели прикрыты белыми жалюзи. Я вижу отблеск стекла сквозь пластины.
От нечего делать не спеша открываю одну из импровизированных шторок. И тут же отшатываюсь от неожиданности.
С той стороны к стеклу прилипло маленькое лицо. Нос сплющился в пятачок, а небесно-голубые глаза горят. Копия моих ‒ теперь уже никаких сомнений. Бледные ладошки жмутся к поверхности, будто намереваясь выдавить всю панель целиком. Эли жадно рассматривает меня.
Сопляк опять сюда заявился?
За спиной мальчишки еще одна комната ‒ что-то вроде помещения для ожидания. Диван, пара кресел и столик, на котором лежит планшет, несколько раскрытых книг и тетрадей.
Учил уроки? А потом услышал, как я копошусь с другой стороны, вскочил и прилип к стеклу? Как липнет и сейчас. А я словно экзотическая зверюшка в клетке зоопарка, на которую пялятся и которую без конца фотографируют.
По телу проходит холодок и скрывается где-то в макушке.
Кривлюсь. А лицо сопляка озаряет улыбка. Он вдруг спрыгивает с кресла, на котором стоял на коленях, и несется к рюкзаку у стола. Что-то выдергивает из него и бежит обратно вприпрыжку.
Со стуком к стеклу прижимается какая-то пластина. Приглядываюсь и узнаю книженцию про зайчика-монополиста. Эли вновь прижимается к стеклу, плюща нос.
‒ …итай…
Хмурюсь. Он что-то говорит мне, но стеклянные панели, похоже, намного толще, чем кажутся. Его голос звучит глухо.
Но мальчишка не сдается. Видя непонимание на моем лице, набирает в грудь побольше воздуха и повторяет громче.
‒ Почитай мне, мамочка!
Проклятье!
Дергаю за шнур так, что едва не срываю жалюзи. Раздражающее личико скрывается за рядами из ударяющихся друг о друга белоснежных пластин. Тяжело дыша, чуть ли не бегом возвращаюсь в отведенную мне комнату и захлопываю створку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Проклятье! Проклятье! Проклятье!
Стук в дверь выводит меня из болезненного транса.
Наконец-то. Он пришел.
Теоте Стар.
ГЛАВА 13. КТО-ТО СУЩЕСТВУЕТ
Памятное сегодня
На пороге стоит мужчина. Тео всегда трясся над своим телом, окружая его завидной заботой, поэтому вид у него вполне цветущий. Хотя и прошедшие годы не преминули отщипнуть себе кусочек. Русые кудри по-прежнему напоминают пушистый покров одуванчика, но кое-где виднеются белоснежные локоны седины. Привычка морщить лоб в особо эмоциональные моменты тоже оставила след в виде переплетения глубоких морщин, да и под глазами залегла синева, которая возникает чаще от длящегося годами переутомления.
При виде меня глаза Тео медленно округляются, будто разрастающиеся круги на воде от брошенного кем-то камня. Его ресницы сохранили прежнюю пушистость. А ведь в детстве я жаждала сделать из них щетку.
‒ Лето?.. ‒ Он громко сглатывает. ‒ О, черт… Поверить не могу. Ты и правда очнулась.
‒ Сюрприз. ‒ Делаю шаг назад и медленно верчусь, словно предлагая ему полюбоваться мной со всех сторон. ‒ Это я.
‒ О… ‒ Он выдыхает и прижимает ладони к лицу. ‒ О…
Подхожу и касаюсь кончиками пальцев его рук.
‒ А мне казалось, что у юристов словарный запас должен быть побольше.
Тео отнимает ладони от лица. Он жутко бледен и, видимо, собирается грохнуться в обморок. А ведь всегда рекламировал себя как хладнокровного сухаря.
При первой нашей встрече он отнесся ко мне прохладно. Да и в дальнейшем его взгляд, направленный на меня, изобиловал настороженностью. Но спустя годы наши отношения изменились. Тео ‒ тот еще проныра, но невероятно смышленый и по-настоящему интересный человек. Беседовать с ним было одно удовольствие, так что вскоре мы подружились.
И, честно говоря, сейчас его реакция мне приятна. Рада, что в этом мире остался хоть кто-то, кому я не безразлична.
‒ О, милая… ‒ Он поджимает губы, будто сам сейчас расплачется, и тянет ко мне руки.
С благодарностью утыкаюсь в его грудь и вдыхаю знакомый аромат корицы и цитруса. Он обнимает меня и осторожно треплет волосы.
Ком встает в горле.
‒ Поверить не могу, ‒ снова повторяет Тео.
‒ Эффектное пробуждение, да?
‒ Не то слово. Фух… дай отдышаться. Это хуже, чем я думал. Одно дело, когда мне такое по телефону сообщают, другое ‒ когда убеждаюсь воочию. Водички не найдется?
Киваю на графин и стаканы на столе.
Пока Тео бредет к окну, просовываю голову в коридор и с подозрением оглядываюсь.
‒ Паразита вблизи не наблюдается? ‒ спрашиваю у Тео, который залпом выпивает уже второй стакан.
‒ Паразита?
‒ Малявки Эли. Крутится тут где-то неподалеку. Страшно бесит.
Стакан застывает у губ Тео. Он дико таращится на меня ‒ даже сильнее, чем когда только увидел.
‒ Только… Только Эли? ‒ вполголоса уточняет.
‒ Что «только Эли»? ‒ Прищуриваюсь.
‒ А… нет, ничего. ‒ Он делает судорожный глоток. А потом оседает в кресло. ‒ Не думал, что когда-нибудь буду так нервничать.
‒ Из-за меня? ‒ Скрещиваю руки на груди.
‒ Да… ‒ Тео осматривает меня ‒ с ног до головы. ‒ Отощала…
‒ Что, не возьмут на конкурс красоты? ‒ Криво улыбаюсь.
Слышу смешок. Тео ерошит свою шевелюру и с явным облегчением улыбается в ответ.
‒ Это действительно ты, Лето. Такая же… ехидная. Будто и не было всех этих лет. И твой вид… ‒ Он взмахивает рукой и смолкает.
Надо же. Обычно говорливый Тео не находит слов. Занятно.
Что ж, у меня тоже шок от всего этого кошмара.
‒ Не тяну я на тридцатник, да? ‒ Испытующе смотрю на него, пытаясь догадаться, насколько сильно его посвятили в то, что творилось в пределах комплекса «Солнечный сезон».
‒ И то верно. ‒ Тео заметно напрягается под моим взглядом и убирает стакан в сторону. ‒ Прежняя… Словно та же восемнадцатилетняя трепальщица чужих нервов. И… как много тебе известно?