Читать интересную книгу Там, где цветут дикие розы. Анатолийская история - Марк Арен

— Почему?

— Потому что дома стало совсем плохо. Война, дядя, война. Это не для меня. Когда армия в Баку вошла, я быстренько всю семью собрал в охапку — и на военный аэродром. Там армян грузили, вывозили в безопасные места, ну и мы с ними улетели. Для летчиков мы все на одно лицо, а документы никто не спрашивал. Беженец? Из Арменикенда? Это у нас район такой в Баку был, там раньше много армян жило. Раз оттуда — с тобой все ясно, улетай. Вот так-то. Полгода посидели на чемоданах в каком-то санатории. Потом — Красный Крест, комитет беженцев. Поговорил с кем надо, нашел нужных людей, отблагодарил. И вот мы тут. Правда, отец все же остался в Москве. Говорит, не хочет умирать на чужой земле. Хочет умереть в Советском Союзе. А как можно умереть в стране, которая умерла раньше тебя? Я не знаю… Мне лично все равно, где умирать, лишь бы дети выросли в нормальных условиях. Я же не всегда был таксистом. В школе работал, экскурсоводом работал, туристов по Баку возил. Да… А теперь я сам — турист. Я в Пятигорске педагогический институт окончил, иностранных языков. Знаешь, какой это институт? Первое место в мире занимает! Я и по-английски могу, и по-немецки. С любым туристом договорюсь, а в Париже таких таксистов мало. Сам попробуй, спроси у кого-нибудь по-английски или по-немецки. Никогда не ответят. Французы морду воротят. А я — пожалуйста. Мне все равно, какая нация. Деньги-то сейчас у всех одинаковые, у всех — евро! Сегодня утром я возил греков, потом хорватов, сейчас у меня в машине сидит турок — ну и что? Все пассажиры для меня одинаковы…

Машина остановилась возле гостиницы, но Рустам продолжал, все никак не мог выговориться:

— Я иногда думаю, как мне повезло! Если б не те погромы, мы бы никогда не выбрались в Париж. Страшно об этом вспоминать, но получается, что кто-то погиб, а кто-то смог неплохо устроиться. Кто-то проиграл, а кто-то выиграл.

Все от человека зависит. В жизни нельзя терять свой шанс. Верно, дядя? Вот твоя гостиница.

Тебе бы сейчас не помешало полежать спокойно, что-то ты бледный стал. Телевизор не включай, от него только нервы портятся. Поспи, посиди в ресторане. А скоро я тебе привезу хорошие новости, вот увидишь. Найдем мы твоего родственника. Если адвокат Блюменталь взялся за дело, он его доведет до конца. Он хороший адвокат, только очень нервный. И пьет много, когда нет работы. А откуда возьмется работа, если он пьет? Хорошо, что у него есть друзья, такие, как я. Мы его не забываем, помогаем. И он нам помогает. Поможет и тебе, вот увидишь. Не волнуйся, дядя, завтра наверняка я сообщу тебе добрые вести.

Глава 6

Сулейман, младший сын Мустафы Гази, в последнее время так часто менял место жительства, что иногда и сам не знал, в какой стране проснется завтра утром. Не дождавшись отца в Женеве, он решил не задерживаться здесь. Сам сел за руль «мерседеса», позволив телохранителю выспаться на заднем сиденье, и поехал куда глаза глядят, то есть каждый раз сворачивал на дорогу с менее интенсивным траффиком. Оказавшись на трассе А40, Женева — Турин, он не стал с нее съезжать, а решил, что в этом есть знак судьбы. Ему давно уже следовало навестить своих товарищей, скрывающихся в Италии.

И вот после серпантинов и мрачных гор, после зловещего гулкого туннеля Италия встретила его солнцем и просторным небом. Во всей Европе для Сулеймана не было места более приятного, чем Пьемонт. Живописные горы, крутые виражи дорог, пропасти, над которыми приходилось нестись, не снижая скорости, — такая природа была ему близка. Наверное, сказывались гены. Он родился в Карсе и знал, что отец вырос примерно в таких же местах на Анатолийском нагорье. Возможно, если б у Сулеймана был выбор, он бы и сам сейчас проживал в Адане, на родине предков.

Но нелегальное положение лишает человека многих радостей, в том числе и радости жить у родного очага.

Дом, где он рассчитывал остановиться на этот раз, все называли виллой, хотя это была всего-навсего ферма, обычная ферма в горах. Длинный коровник, сложенный из плоских булыжников, до сих пор хранил запах скотины, хотя его за последние годы несколько раз выкрашивали изнутри. Никакой скотины здесь, понятное дело, не держали. Сулейман въехал под плоскую крышу и поставил свою машину рядом с парой других «мерседесов».

Навстречу ему с крыльца сошел его старый товарищ Аскер, хозяин виллы. Они обнялись, поспрашивали друг друга о здоровье, о родственниках…

— Как поживает твой отец? — спросил Аскер.

Сулейман не был уверен, что у отца все в порядке, но формальный вопрос требовал формального ответа, и он сказал:

— Спасибо, все хорошо. Он мне звонил.

— Звонил? Ты говорил, что собираешься встретиться с ним.

— Он не смог приехать. Боюсь, что здоровье не позволило. Сам понимаешь, в его годы любая поездка дается все тяжелее и тяжелее.

— Да какие там его годы! — воскликнул Аскер, распахивая перед ним дверь дома. — Он еще всех нас за пояс заткнет.

Они уселись на диван, и телохранитель тут же поставил на стол поднос с кофейником и чашечками.

— Да, жаль, что Мустафа-ага не приехал, очень жаль. Многим не мешало бы его послушать. Особенно молодым. Да и среди нашего поколения находятся такие, что уже не в ту сторону смотрят.

Аскер перешел на нелегальное положение почти одновременно с Сулейманом, в начале восьмидесятых. Друзья из дипломатического корпуса помогли им устроиться в Европе. В те годы у каждого из них было несколько паспортов — португальских, чилийских, югославских. В любом уголке Европы они могли найти надежное укрытие. Основным их занятием тогда было прикрытие турецких дипломатов, которым угрожали армянские боевики. И Сулейман мог бы гордиться тем, что в зонах его ответственности от армян не пострадал ни один турок. Во Франции и в Дании, в Болгарии и Иране, в США и даже в нейтральной Швейцарии — повсюду гремели взрывы и трещали автоматные очереди. Так в 1983 армянские боевики захватили турецкое посольство в Лиссабоне, и при штурме погибла семья посла. Было много и других кровавых вылазок. Но ни одной — в Германии и Австрии, где охрану дипломатов обеспечивали «Серые волки» Сулеймана Гази.

— Что, нравится? — спросил Аскер с улыбкой, заметив, что взгляд Сулеймана остановился на автомате Калашникова, висящем на ковре среди кинжалов и сабель.

— А что ты скажешь карабинерам, если они заглянут к тебе?

— Не волнуйся, это макет.

— Зачем повесил? Мы никогда такими не пользовались.

— Вот потому и повесил.

Беззаконие нельзя остановить законом.

Хищника может победить только другой хищник. И такими хищниками стали Сулейман с Аскером. Они выслеживали армян на тех же тайных тропах, какими пользовались сами. Им были известны все «коридоры» на границах, все убежища для контрабандистов и незаконных мигрантов, все продавцы оружия и взрывчатки. И агентура у них имелась отменная — среди проституток, барменов, таксистов. Боевики «Армянской революционной армии» всегда действовали тройками. За ними было удобно следить. «Серые волки» выжидали, пока ребята из АСАЛА выйдут на предпоследний рубеж, то есть соберутся на конспиративной квартире с оружием и фальшивыми документами для отхода, — и тогда совершали налет. Иногда Сулейман переодевал своих парней в полицейскую или армейскую униформу. Это успокаивающе действовало на обывателей, и никто из законопослушных соседей не звонил в полицию, услышав хлопки бесшумных пистолетов. В конце концов, разве государство не имеет права на тайные операции, что бы там ни вопили либералы и правозащитники?

— Хорошее было время, — сказал Сулейман.

— Молодость всегда хороша.

— Я не о том. Я хотел сказать, что тогда все казалось проще.

— Да, — согласился Аскер, — теперь уже не знаешь, где друзья, а где враги. Знаешь, почему я никуда отсюда не выезжаю? Потому что не к кому стало ездить. Ты давно был в Марселе у Кемаля?

— Уже не помню когда, — признался Сулейман.

— А я помню. Ровно год назад. Кемаль встретил меня хорошо, время провели отлично — богатый стол, прогулка на яхте… Но как только я начинаю говорить о деле, он морщится и переходит на другую тему. Футбол, туристический бизнес, новая машина. — Аскер мечтательно улыбнулся. — У него тогда появился «ягуар» пятидесятых годов. Салон — белая кожа. Мотор — сказка, а не мотор… Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Понимаю, брат. После всех наших провалов во Франции на месте Кемаля я бы постыдился покупать такую машину, — медленно произнес Сулейман. — Он наш брат, и мы не можем его подозревать. Но зачем он так себя ведет? Он нас дразнит?

— Он женился на француженке.

— Ты уверен? — Сулейман нахмурился. — Может быть, просто подруга?

— Нет, брат. Женился. Все имущество переписал на нее.

— Погоди… Погоди, какое имущество? У него же не было ничего своего. Или…