со стороны у него наверняка глупейший вид. Но еще глупее в очередной раз притащить на место встречи полковничьего шпика.
А дорога к Санта-Кроче, меж тем, казалась бесконечной. Чем ближе была развязка нелепой истории с невестой, тем сильнее волнение стискивало горло, и Годелот чувствовал, что предпочтет угодить в западню, чем стать жертвой случайного недоразумения.
Вот блестящий Сан-Марко потускнел, сливаясь с Каннареджо. Величавые колонны и широкие площади сменились теснотой густонаселенного рабочего муравейника, а слева, по ту сторону искрящейся глади Каналаццо, потянулся район Сан-Поло. Словно напоминая о цели пути, башенные часы церкви Сан-Джакометто гулко отбили девять, и Годелот припустил почти бегом.
Потемневшая стена церкви заслонила туманно-желтое пятно солнца, затянутого влажной летней дымкой облаков. Толстые потрескавшиеся деревянные колонны моста замаячили впереди.
Годелот сбавил шаг, приближаясь к ограде канала, огляделся… И вдруг его окликнул звонкий голос:
— Годелот! Милый, я тут!
Что бы ни думала Филомена, в этом городе совершенно некому было назвать рядового Мак-Рорка «милым», и шотландец едва не споткнулся, недоуменно оборачиваясь. Из толпы к нему спешила незнакомая, но прехорошенькая девица. Она подошла к сбитому с толку Годелоту вплотную, сияя светло-карими озорными глазами, и, ничуть не понижая голоса, виновато проворковала:
— Ох, снова хмуришься! Ну, подумаешь, опоздала! Ты же знаешь батюшку — он меня за порог не выпускает.
Юноша все еще молчал, а девушка обиженно поджала губы:
— Хоть бы слово сказал! Сам незнамо где целыми днями ошивается, служба, видишь, у него! А я чуток припозднилась — и уже виновата! А увивался-то! Маргаритки слал! Я тебе что, вдова, целыми днями под окошком сидеть?
Незнакомка отвернулась, красноречиво промокая глаза краешком рукава, но упоминание о маргаритках тут же разбило глупое оцепенение шотландца. Он примирительно шагнул к девушке:
— Да ты погоди плакать! Не сердись, я тут столько вдоль берега бродил — уж всякого себе навыдумывал. Ты же у меня на всю Венецию первая красавица. Ну, прости дурака ревнивого!
Девушка обернулась, и Годелот готов был поклясться, что ее ресницы поблескивают самыми неподдельными слезами, а в уголках губ притаилась улыбка.
— Вечно ты вздора наговоришь, а я уши и развешу. Ну ладно… — Она кокетливо откинула с виска каштановый локон. Шотландец молодцевато поправил шляпу, поклонился и предложил девушке руку. Он все еще не понимал, посреди какой пьесы вышел на сцену, не выучив роли, но не сомневался, что это и есть та самая девица, за чьи слезы ему так строго выговаривала Филомена.
Незнакомка приняла руку и повлекла Годелота за собой в сеть оживленных переулков Каннареджо.
Они не разговаривали по пути. Сначала Годелот ощущал, как от волнения быстро колотится сердце, но теплая девичья рука на сгибе локтя поневоле уводила мысли в другую сторону. Сначала он лишь искоса взглядывал на спутницу, но потом рассудил, что изображать влюбленного кавалера можно и более правдоподобно. Поэтому, уже не скрываясь, посмотрел ей в глаза и улыбнулся, надеясь снова поймать тот же сияющий озорной взгляд. Но девушка в ответ предостерегающе нахмурилась и чуть ускорила шаг.
В иной раз этот молчаливый отпор только раззадорил бы шотландца, но сейчас всколыхнул запоздалую мысль: неужели это и есть девушка его предприимчивого друга? Тогда неудивительно, что она держится недотрогой… И от этого предположения Годелот неожиданно испытал какое-то мерзкое чувство, с досадой понимая, что это обыкновенная зависть.
Полчаса спустя они перешли горбатый мостик через узкий каналец. Девушка выпустила руку шотландца и с поклоном указала ему на опрятную лавочку в квартале впереди, будто провожала заблудившегося прохожего. Она подвела спутника к крыльцу, отперла дверь и с самым респектабельным видом прошествовала внутрь.
Годелот последовал за девицей. А та, бегло оглядев пустую лавку, поманила шотландца за собой к неприметной двери за прилавком. За дверью оказалась полутемная кладовая, пропитанная запахами снеди и приправ. За спиной хлопнула дверь, из полумрака навстречу шотландцу выступила худощавая фигура. Раздался знакомый голос:
— Ну, здравствуй, брат.
* * *
Всего секунду Годелот стоял неподвижно, а потом медленно покачал головой:
— Пеппо… Черт тебя подери, Пеппино, мерзавец!.. — пробормотал он и, шагнув вперед, порывисто сжал друга в объятиях.
Уже в следующий миг он ожидал насмешки над своей неуместной чувствительностью, но тетивщик лишь неловко и сердечно обнял его в ответ.
Отстранившись, шотландец грубовато потряс Пеппо за плечи, ощущая, как его, наперекор всем пережитым бедам, затапливает бесшабашный восторг. На миг даже показалось, что все невзгоды позади и осталось лишь посмеяться над месяцами бестолкового метания по недоброму заколдованному кругу. Пеппо же добродушно и как-то совсем «зряче» подмигнул:
— Карманы бы проверил!
А губы вдруг едва заметно, растерянно-беззащитно, передернулись, неуловимо обнажая под шутливой фразой отзвук каких-то тщательно скрытых чувств.
Годелот было расхохотался, но тут же посерьезнел:
— Ты, дружище, кладезь фортелей, ей-богу. Только я к твоим кляксам привык — уже письмо другим почерком писано. Я вчера полвечера размышлял, мне оно предназначено или по ошибке затесалось. — Еще договаривая, он спохватился, оборачиваясь к двери, у которой все еще стояла девица, глядящая на друзей с самым неподдельным умилением. — Сударыня, простите меня, увальня. Я вас не поблагодарил и даже имени вашего спросить не удосужился.
— Росанна Барбьери, — кивнула лавочница, а Пеппо улыбнулся с безыскусной теплотой:
— Кабы не Росанна, ничего бы не вышло, брат. Это все ее затея.
Девица с укором покачала головой:
— Да будет тебе. Всего-то хлопот — строку черкнуть да в Сан-Марко прогуляться. А уж упирался — словно я его под венец волоком тащу. Гордец, видишь…
Пеппо бегло потер лоб, заметно смутившись, а Годелот ухмыльнулся:
— Мона Росанна, вы на редкость даровитая актриса. Слышали бы вы, какой разнос мне учинила наша кухарка! Боюсь, мне придется в знак прощения выпросить у вас ленту и повязать на дублет. Иначе не видать мне сегодня ужина.
Росанна вдруг нахмурилась:
— Не смейте! Не смейте глумиться над этой женщиной. Мне очень неловко перед ней. Она сама потеряла сына, и я попросту невольно сыграла на ее горе. Охотно дала б вам хоть десять лент, если бы это хоть немного ее утешило.
Годелот осекся и прикусил губу.
— Я и не думал глумиться над Филоменой…
Но Росанна лишь отрезала:
— Я вернусь в лавку. Вам есть о чем поговорить. Отец вернется только к вечеру. Ведите себя тихо, а я буду шуметь.
— Не беспокойся, — сказал Пеппо, и лавочница выпорхнула за дверь.
Годелот задумчиво поглядел девушке вслед.
— Я этой прелестной заговорщице не по душе, — с ноткой обиды отметил.
Падуанец примирительно хлопнул его по плечу:
— Дело не в тебе. Росанна недолюбливает военных. И, признаться, меня это