Вдруг откуда ни возьмись на поляне заяц.
— Поди сюда, — прохрипел сдавленным голосом Царь зверей, — и вынь у меня из горла эту проклятую кость.
— Слушаюсь, о Царь мой, — ответил перепуганный заяц, — но для этого мне надобно залезть в твою великолепную пасть, а тогда…
— Ничего и тогда не случится, — заверил его лев, — и советую тебе поторопиться, не то… — и он приподнял свою царскую лапу.
Заяц послушно забрался в пасть своего владыки и, дрожа от страха, принялся за работу. Ему, правда, удалось извлечь кость, но он тащил её так неловко и совершил при этом столько ненужных, лишних движений, что Царь зверей, которому он пощекотал нёбо, почти автоматически глотнул…
Так заяц, подобно многим другим лояльным гражданам до него, погиб на посту, выполняя приказ своего владыки.
Впрочем, за это лев повелел поставить ему в самом сердце джунглей великолепный памятник».
«Звериная сказка» была опубликована в некоем журнале, пользовавшемся в той стране всеобщей популярностью.
И уже в тот же день в редакции раздался телефонный звонок. Спрашивали: что должна означать эта метафора? Растерявшейся секретарше заявили, что с ней говорят из секретариата придворного маршала. Разумеется, она не знала, что следует отвечать, тем более что и спросить было не у кого: редколлегия как раз отправилась попить кофейку.
Минут через десять своё неудовольствие засвидетельствовал председатель акционерного общества «Будущее», который заявил:
— Я знаю, что всё это написано по наущению бухгалтера. Однако никто не дал вам права критиковать, не ознакомившись с подлинным положением вещей. Бухгалтер сам во всём виноват, и никакие склоки ему не помогут. Впрочем, мы передаём дело в суд.
Ещё через десять минут позвонил секретарь «Союза Неизвестных, но заслуженных деятелей» и, не стесняясь в выражениях, дал выход своему возмущению по поводу бесчестной клеветы, публикуемой редакцией.
Заведующий торговой точкой по скупке заячьих шкурок безапелляционно заявил, что за время его работы не пропало ни единой шкурки, и выразил энергичный протест против использования неизвестно кем присланных анонимок в качестве отправного пункта для нападок в прессе.
В свою очередь, отставной генерал заявил, что он не будет считать себя в отставке до тех пор, пока не положит конец святотатствам и не уничтожит омерзительных, разлагающе-вредных пацифистских испарений.
Некто, выдавший себя за Спокойного Гражданина, прокричал в трубку:
— Я не позволю каким-то писакам совать свой грязный нос в мои семейные дела. Что съел, то и съел, это моё личное дело! А этот молокосос со «Скорой помощи» мне ещё ответит!
«Союз Любителей Охоты» прислал в редакцию резкий протест. Звонило ещё множество лиц, занимающих посты повыше и пониже, которые требовали объяснений и опровержений. А сколько было таких, что, не сообщая ни своей фамилии, ни своей профессии, не могли прийти в себя от возмущения — их и не перечесть!
На следующий день к автору, дымившему сигаретой над чашкой кофе в своём любимом кафе, подошёл его приятель.
— Послушай, весь город только и говорит о твоей сказке. Интересно, с какой задней мыслью ты написал её?
— Мыслью? Обычно я вообще не думаю, когда пишу. И никакой задней мысли в моей сказке нет, — ответил автор, который действительно так думал.
— Но что тебя склонило написать её?
— Жена. Она потребовала, чтобы я купил ей модные туфли.
Перевод З.Шаталовой
Килиманджаро
Наши ботинки ни за что не шли — хоть убейся! Чуть только выпустим в свет новую партию — в конторе растут кипы рекламаций, а в торговой сети — горы нераспроданного товара.
А ботинки этак на глаз вроде бы и ничего. Фасон модный, носок прямой, на подошве, чтоб не скользила, тракторная гусеница имеется. Только вот в носке, говорят, не того… Дратва, что ли, слабая или ещё что, но не дай бог в них на улице в дождь оказаться. Босиком человек домой возвращается. Подмётки, стервы, долой отлетают.
Ну а если ботинки выпускают, а они не идут — это же полная катастрофа. Сбыта нет, склады завалены, о премии и не мечтай, гроб, да и только.
И все после того, как мы столько мучений приняли, чтобы эти чёртовы ботинки оказались на рынке!
— Надо придумать им красивое название, этакое запоминающееся и располагающее, — сказал директор на одном из производственных совещаний. — Думайте, уважаемые, думайте. Объявляю конкурс. Первая премия — ботинки!
В зале поднялся шум, но директор установил тишину:
— Разумеется, — говорит, — не наши ботинки. Первая премия — импортные ботинки.
Тогда все стали думать. Победил на конкурсе товарищ Банашек, предложивший назвать ботинки «Килиманджаро».
— Красиво! — обрадовался директор. — И как-то экзотически звучит…
— Как бы только слово не оказалось неприличным, — заволновался бухгалтер, но его успокоили: сам Хемингуэй-де им пользовался,
Отпечатали мы на пятке внутри ботинка новое название, золотыми буквами, конечно. Но и это не помогло.
Мы, однако ж, не сдавались в борьбе за сбыт наших ботинок. На следующем совещании начальник отдела товарищ Кулебяка предложил:
— А может, вместо названия голую бабу припечатать? Молодёжь это любит, да и которые постарше тоже, бывает, любят…
Этот номер, однако, не прошёл. Уж очень строгая женщина жена у директора.
— Реклама нужна! — сказал директор на следующем совещании. — Реклама — рычаг торговли. Думайте, уважаемые, думайте. Объявляю конкурс на лучшую рекламу. Первая премия — ботинки. Импортные.
На этом конкурсе победил товарищ Куска, сочинивший следующее: «Килиманджаре не страшны пожары».
Бухгалтер, правда, снова ворчал:
— Что-то в этом роде уже когда-то было…
— Не было! — авторитетно заявил директор. — Килиманджаро выдумал товарищ Банашек.
Мы засыпали рекламным изречением товарища Куски всю страну. О бесстрашии Килиманджаро кричали все трамваи, автобусы, поезда, стены вокзалов и общественных уборных… А чёртовы ботинки всё не шли и не шли!
Наконец, на очередном производственном совещании слово попросил мастер Цапаляк.
— Я хотел внести рационализаторское предложение, — робко сказал он. — Не знаю вот только, как коллектив посмотрит… да уж была не была! Что ежели, к примеру сказать, взять да и попробовать хорошие ботинки делать? Ну как поможет…
Представляете? Ничего мыслишка-то. А мы как-то и не додумались.
Перевод З.Шаталовой
Ежи Шанявский
Мотылёк
Шёл я однажды, друзья мои, ночью по городу со знакомым, проведя приятный вечерок в тёплой компании. Свернули мы в боковую улочку и очутились на площадке, где подле какого-то сарая стояли козлы, на которых каменщики и маляры сооружают помосты, когда им надо взобраться повыше. К козлам была прислонена толстая доска. Мой спутник сказал:
— Мне вспомнилась игра младенческих лет: сядешь, бывало, на один конец доски, а товарищ — на другой, и эдак… он — вверх, я — вниз, он — вниз, я — вверх.
— А вот мы сейчас тряхнём стариной, — сказал я. — Сядьте на этот конец доски, оттолкнитесь ногами, я вскочу на другой, и мы поиграем в «вверх-вниз».
— А вы это… всерьёз?
— Вполне серьёзно.
— Что ж… попробуем.
Дело пошло как по маслу: мы качались, приговаривая взапуски: «Я вверх, ты вниз! Ты вверх, я вниз».
Внезапно появился полицейский патруль. Блюстители порядка остановились. От патруля отделился старший по званию, взял под козырёк и промолвил:
— Прошу извинения. Что вы тут делаете?
— Играем, пан сержант или пан начальник, не знаю толком, как вас величать. Играем в «вверх-вниз».
— Ясно. Но вы ведь уже… в расцвете сил и, вероятно, люди с положением… высокого звания.
— Этот пан, — кивнул я на знакомого, — служит юрисконсультом в министерстве, а я профессор.
Полицейский снова вежливо взял под козырёк, потом сказал:
— Нет сомнения, что вам представился случай выпить. Уж я разбираюсь в людях, которые выпивши. И наверняка винцо было доброе. Конечно, у меня нет оснований пригласить вас в вытрезвитель, но… во всяком случае, это непорядок.
— Разве? Мы не нарушаем безмолвия ночи каким-либо шумом. Не будим спящих. Ведём себя смирно. Мимо прошла кошка — и, заметьте, она шла неторопливо, задрав хвост. А если кошка не спешит и держит хвост трубой — это верный признак, что вокруг царит спокойствие.
— Да… Но ведь людям зрелым не пристало уподобляться несмышлёным ребятишкам. Конечно… я не могу привлечь за это к ответственности… Но я ещё никогда не видывал, чтобы солидные, высокопоставленные граждане играли вот так без всякого смысла в «вверх-вниз». Возраст и положение обязывают вести себя благопристойно.