Читать интересную книгу Поэты пушкинской поры - Николай Иванович Гнедич

преступленья буйной жизни

И за победы заслужив

Благословения отчизны, —

Нам смерть не может быть страшна;

Свое мы дело совершили:

Сибирь царю покорена,

И мы – не праздно в мире жили!»

Но роковой его удел

Уже сидел с героем рядом

И с сожалением глядел

На жертву любопытным взглядом.

Ревела буря, дождь шумел,

Во мраке молнии летали,

Бесперерывно гром гремел,

И ветры в дебрях бушевали.

Иртыш кипел в крутых брегах,

Вздымалися седые волны,

И рассыпались с ревом в прах,

Бия о брег, козачьи челны.

С вождем покой в объятьях сна

Дружина храбрая вкушала;

С Кучумом буря лишь одна

На их погибель не дремала!

Страшась вступить с героем в бой,

Кучум к шатрам, как тать презренный,

Прокрался тайною тропой,

Татар толпами окруженный.

Мечи сверкнули в их руках —

И окровавилась долина,

И пала грозная в боях,

Не обнажив мечей, дружина…

Ермак воспрянул ото сна

И, гибель зря, стремится в волны,

Душа отвагою полна,

Но далеко от брега челны!

Иртыш волнуется сильней —

Ермак все силы напрягает

И мощною рукой своей

Валы седые рассекает…

Плывет… уж близко челнока —

Но сила року уступила,

И, закипев страшней, река

Героя с шумом поглотила.

Лишивши сил богатыря

Бороться с ярою волною,

Тяжелый панцирь – дар царя

Стал гибели его виною.

Ревела буря… вдруг луной

Иртыш кипящий серебрился,

И труп, извергнутый волной,

В броне медяной озарился.

Носились тучи, дождь шумел,

И молнии еще сверкали,

И гром вдали еще гремел,

И ветры в дебрях бушевали.

Наливайко

(Отрывки из поэмы)

КИЕВ

Едва возникнувший из праха,

С полуразвенчанным челом,

Добычей дерзостного ляха

Дряхлеет Киев над Днепром.

Как все изменчиво, непрочно!

Когда-то роскошью восточной

В стране богатой он сиял;

Смотрелся в Днепр с брегов высоких

И красотой из стран далеких

Пришельцев чуждых привлекал.

На шумных торжищах звенели

Царьградским золотом купцы,

В садах по улицам блестели

Великолепные дворцы.

Среди хазар и печенегов

Дружиной витязей храним,

Он посмевался, невредим,

Грозе их буйственных набегов.

Народам диво и краса:

Воздвигнуты рукою дерзкой,

Легко взносились в небеса

Главы обители Печерской,

Как души иноков святых

В своих молитвах неземных.

Но уж давно, давно не видно

Богатств и славы прежних дней —

Все Русь утратила постыдно

Междоусобием князей:

Дворцы, сребро, врата златые,

Толпы граждан, толпы детей —

Все стало жертвою Батыя;

Но Гедимин нанес удар:

Прошло владычество татар!

На миг раздался глас свободы,

На миг воскреснули народы…

Но Киев на степи глухой,

Дивить уж боле неспособный,

Под властью ляха роковой,

Стоит, как памятник надгробный,

Над угнетенною страной!

ВЕСНА

Блестит весна; ее дыханьем,

Как бы волшебным врачеваньем,

Край утесненный оживлен;

Все отрясает зимний сон:

Пестреет степь, цветет долина,

Оделся лес, стада бегут,

Тяжелый плуг поселянина

Волы послушные влекут;

Кружится жаворонок звонкий,

Лазурней тихий небосклон,

И воздух чистый, воздух тонкий

Благоуханьем напоен.

Все веселятся, все ликуют,

Весне цветущей каждый рад;

Поляк, еврей и униат

Беспечно, буйственно пируют,

Все радостью оживлены;

Одни украинцы тоскуют,

И им не в праздник пир весны,

Что за веселье без свободы,

Что за весна – весна рабов;

Им чужды все красы природы,

В душах их вечный мрак гробов.

Печали облако не сходит

С их истомленного лица;

На души их, на их сердца

Все новую тоску наводит.

Лазурь небес, цветы полей

Для угнетенных не отрадны, —

Рабы и сумрачны и хладны.

Питая грусть в душе своей,

Глядят уныло на детей,

Все радости для них противны,

И песни дев их заунывны,

Как заунывен звук цепей.

* * *

Но Наливайко всех сильней

Томится думою и страждет;

Его душа чего-то жаждет,

Он что-то на сердце таит;

Родных, друзей, семьи бежит,

Один в степи пустынной бродит

Нередко он по целым дням:

Ему отрадно, сладко там,

Он грусть душевную отводит

В беседе там с самим собой

И из глуши в Чигирин свой

Назад спокойнее приходит.

* * *

Забыв вражду великодушно,

Движенью тайному послушный,

Быть может, я еще могу

Дать руку личному врагу;

Но вековые оскорбленья

Тиранам родины прощать

И стыд обиды оставлять

Без справедливого отмщенья

Не в силах я: один лишь раб

Так может быть и подл и слаб.

Могу ли равнодушно видеть

Порабощенных земляков?..

Нет, нет! Мой жребий: ненавидеть

Равно тиранов и рабов.

СМЕРТЬ ЧИГИРИНСКОГО СТАРОСТЫ

С пищалью меткой и копьем,

С булатом острым и с нагайкой,

На аргамаке вороном

По степи мчится Наливайко.

Как вихорь бурный конь летит.

По ветру хвост и грива вьется,

Густая пыль из-под копыт,

Как облако, вослед несется…

Летит… привстал на стременах,

В туман далекий взоры топит,

Узрел – и с яростью в очах

Коня и нудит и торопит…

Как точка перед ним вдали

Чернеет что-то в дымном поле;

Вот отделилась от земли,

Вот с каждым мигом боле, боле,

И наконец на вышине,

Средь мглы седой, в степи пустынной,

Вдруг показался на коне

Красивый всадник с пикой длинной…