и сунули свои носы в дела сиккена? — Ёшикэзу сжал кулаки, лицо его налилось краской. — Пробрались, точно воры! Как вы теперь сможете показаться на глаза людям? Как, в конце концов, я покажусь глаза сиккену?
— Эм… ну… не без этого, — потупилась я. — А хотите пряничков?
— Я возьму один! — отреагировал Такамото и потянулся за лакомством.
— Что это? — спросил Ёшикэзу.
— Это пряники, — повторила я. — С шишечками, — добавила, глянув на надпись на упаковке.
Феодал опустил плечи и молча пошёл к площадке для тренировок — решил не ругать нас. Видимо, понял, что это бесполезно.
— А больше у вас нет этих… с шишечками? — с надеждой в голосе поинтересовался Такамото.
— Только один остался, — сказала я, вынимая последний пряник. — Чего уж там… забирай! — и щедро вручила его слуге феодала.
Тот радостно вцепился зубами в него.
— Спасибо. Только губку принести не забудьте.
Я вытряхнула крошки из упаковки, скомкала её и пихнула в карман джинсов.
— Конечно, — пообещали мы, удаляясь в сторону дома.
Обернувшись по дороге, мы увидели, что пряник Такамото дожевала подошедшая лошадь.
Глава 10
Влажные рукава
Итикава-сэнсэй, нанятый Ёшикэзу буддийский монах, вел учение, заикаясь и часто повторяя слова по своей манере. Ученики сидели каждый на своей циновке для медитации, подобрав под себя ноги, закрыв глаза и глубоко дыша. Атмосфера царила настолько умиротворяющая, что мне захотелось стать частью происходящего.
Я подошла к Акире, который сидел далеко от сэнсэя, из-за чего тот не мог видеть и слышать, как мы разговариваем.
— Акира! — тихонько позвала я его.
В ответ парень только крепче зажмурил глаза.
— Ну Акира! Акира!
Оруженосец Окады понял, что ему лучше откликнуться:
— Чего ты хочешь?
— Что ты делаешь?
— Пытаюсь познать мир через медитацию, — объяснил Акира.
— Можно я тоже попробую?
Акира коротко кивнул и вернулся к своему занятию. Понаблюдав за ним некоторое время, я села, стараясь как можно точнее скопировать его позу, и сделала глубокий вдох. Почему-то заслезились глаза.
— Акира! — я ткнула оруженосца в бок. — Что-то у меня не получается.
Мне ответил сидевший впереди Мацуда:
— А ты подумай о чём-нибудь приятном, — и добавил мечтательно: — Как варёный тофу!
О варёном тофу я думать не стала, потому что никогда его не пробовала. После ещё пары моих попыток Итикава-сэнсэй объявил, что занятие окончено.
***
После этого мы с Машей зашли в покои Оцухимэ, и застали жену феодала там. Она сидела за письменным столом, закрыв лицо своими мягкими, казавшимися бескостными руками, плечи её подрагивали. Фуми, сидя в углу, что-то шила. Света, падающего из затянутого бумагой окна, как не странно, было для неё достаточно.
— Химэсама, так вы уже… — у нас не осталось сомнений, что Окада ей всё рассказал.
Женщина повернула к нам опухшее от слёз лицо. С громким всхлипом она уронила голову мне на грудь. В моём сердце шевельнулось сочувствие к ней.
— Мне очень жаль, что так получилось, — пробормотала я.
— Это ведь всё из-за него! — ещё раз всхлипнула жена феодала.
— Не думаю, что уместно искать виноватых.
— Химэсама, не нужно так нервничать. У вас же волосы поредеют! — сказала Фуми. — Вы ведь уже не впервые читаете эти стихи!
— Стихи? — мне показалось, что я ослышалась.
Оцухимэ отпустила меня и потёрла глаза широким рукавом.
— Это всё он… Аривара-но Нарихира. Как можно писать такие печальные стихи?
— То есть, вы ещё не знаете, что ваш муж идёт отражать атаку чужеземного войска? — выглянув из-за моей спины, спросила Маша.
Оцухимэ замерла на секунду, как будто её пронзило током, а потом упала на пол, лишившись чувств. Фуми бросила шитьё и подскочила к госпоже. Растерянно помахала руками, потом взяла из футляра на столе веер и стала обмахивать её лицо.
— Наверное, лучше похлопать по щекам, — посоветовала Маша.
Фуми последовала совету, и Оцухимэ медленно поднялась.
— Всё в порядке? — спросила у неё служанка.
— Он, что, правда идёт сражаться? — проигнорировав вопрос, переспросила у нас жена феодала. — Как же будет ужасно, если он погибнет!
— Но ведь ваш муж занимается с этим чуть ли не с рождения!
— Я понимаю. Его род долго враждовал с родом Уэта, как будто они хотели снискать славу Тайра и Минамото. Чужеземный враг — это совсем другое! Я слышала про монголов. Говорят, чтобы расправиться с врагом, они привязывают его к двум лошадям и гонят их в разные стороны. У нас перед атакой принято представляться и называть свои титулы, а монголы нападают сразу, не соблюдая этикет. Какие же безжалостные варвары! А что делать мне, если Ёшикэзу больше никогда не вернётся? Жена без мужа — что дом без хозяина. Вернусь к родителям — а что потом? Уж лучше уйти в монастырь, чем провести остаток жизни в одиночестве!
— Химэсама, вы ведь ещё молодая… — попытались мы утешить её.
— Мне двадцать шесть!
— Да? Вы сохранились неплохо. Ну, пока ваш муж жив и здоров, вам остаётся только надеяться на лучшее.
— Да, я буду молиться богам и Буддам за его благополучие, — она снова промокнула рукавом уголки глаз.
— Мы сделаем всё, что от нас зависит, — пообещали мы.
— Разве в ваших силах сделать что-то в этом противостоянии? — Оцухимэ удивлённо посмотрела на нас.
— Сейчас трудно сказать наверняка, но мы определённо не просто так замешаны в этой истории…
Наши мысли прервала одна из наложниц, осторожно вошедшая в покои.
— Оцухимэ, господин хочет видеть нас в общей комнате, — сообщила она.
— Кого именно?
— Всех своих женщин, — сказала наложница и скрылась за раздвижной дверью.
Оцухимэ последний раз вытерла глаза и вышла следом. В комнате остались мы с Машей и Фуми. Служанка подняла с пола шитьё и внимательно смотрела, не ослаб ли шов.
На самом деле, в доме было много слуг. У каждой наложницы — человек по пять, хотя общались они от силы с двумя. Фуми была той, кому, как мы чувствовали, можно доверять.
— Берегите свою госпожу, — сказала Маша. — Мне кажется, вы её единственный друг.
— Ни в горе, ни в бедности я её не оставлю, — сказала Фуми. — Я прислуживала ей ещё в её отчем доме. Когда Оцухимэ-сама выходила замуж, Окада-сама разрешил ей перевезти слуг, без которых она не смогла бы обойтись. Он удивился, когда при переезде в дом мужа её сопровождала только я.
— То есть, вы действительно близки друг к другу, — подытожила я. — Кажется, между Окадой-сама и его слугой Акирой такие же отношения. По-моему, оруженосец — единственный, кто может совладать с его крутым нравом.
Фуми теребила в руках своё шитьё:
— Да, Окада-сама очень привязался к Акире за те пару