1899
Проповедникам
Есть много струй в подлунном этом мире,Ключи поют в пещерах, где темно,Звеня, как дух, на семиструнной лиреО том, что духам пенье суждено.
Нам в звонах – наслаждение одно,Мы духи струн мирских на шумном пире,Но вам, врагам, понять нас не дано,Для рек в разливе надо русла шире.
Жрецы элементарных теорем,Проповедей вы ждете от поэта?Я проповедь скажу на благо света —
Не скукой слов давно известных всем,А звучной полногласностью сонета,Не найденной пока еще никем!
Хвала сонету
Сонет
Люблю тебя, законченность сонета,С надменною твоею красотой,Как правильную четкость силуэтаКрасавицы изысканно-простой,
Чей стан воздушный с грудью молодойХранит сиянье матового светаВ волне волос недвижно-золотой,Чьей пышностью она полуодета.
Да, истинный сонет таков, как ты,Пластическая радость красоты,—Но иногда он мстит своим напевом.
И не однажды в сердце поражалСонет, несущий смерть, горящий гневом,Холодный, острый, меткий, как кинжал.
Разлука
Сонет
Разлука ты, разлука,
Чужая сторона,
Никто меня не любит,
Как мать-сыра-земля.
Песня бродяги
Есть люди, присужденные к скитаньям.Где б ни был я,– я всем чужой, всегда.Я предан переменчивым мечтаньям,Подвижным, как текучая вода.
Передо мной мелькают города,Деревни, села с их глухим страданьем.Но никогда, о сердце, никогдаС своим я не встречался ожиданьем.
Разлука! След чужого корабля!Порыв волны – к другой волне, несхожей.Да, я бродяга, топчущий поля.
Уставши повторять одно и то же,Я падаю на землю. Плачу. Боже!Никто меня не любит, как земля!
1899
Из цикла «Восхваление луны»
4Луна велит слагать ей восхваленья,Быть нежными, когда мы влюблены,Любить, желать, ласкать до исступленья,—Итак, восхвалим царствие Луны.
Она глядит из светлой глубины,Из ласковой прохлады отдаленья,Она велит любить нам зыбь волны,И даже смерть, и даже преступленье.
Ее лучи, как змеи, к нам скользят,Объятием своим завладевают,В них вкрадчивый, неуловимый яд,
От них безумным делается взгляд,Они, блестя, все мысли убиваютИ нам о бесконечном говорят.
1902
Из книги «Ясень:
Вопль к ветру
Суровый ветр страны моей родной,Гудящий ветр средь сосен многозвонных,Поющий ветр меж пропастей бездонных,Летящий ветр безбрежности степной.
Хранитель верб свирельною весной,Внушитель снов в тоске ночей бессонных,Сказитель дум и песен похоронных,Шуршащий ветр, услышь меня, я твой.
Возьми меня, развей, как снег метельный,Мой дух, считая зимы, поседел,Мой дух пропел весь полдень свой свирельный.
Мой дух устал от слов, и снов, и дел.Всевластный ветр пустыни беспредельной,
Возьми меня в последний свой предел.
Скажите вы
Скажите вы, которые горели,Сгорали и сгорели, полюбив,—Вы, видевшие солнце с колыбели,Вы, в чьих сердцах горячий пламень жив,—
Вы, чей язык и странен и красив,Вы, знающие строки Руставели,—Скажите, как мне быть? Я весь—порыв,Я весь – обрыв, и я – нежней свирели.
Мне тоже в сердце вдруг вошло копье,И знаю я: любовь постигнуть трудно.Вот, вдруг пришла. Пусть все возьмет мое.
Пусть сделаю, что будет безрассудно.Но пусть безумье будет обоюдно.Хочу. Горю. Молюсь. Люблю ее.
12 апреля 1914 Тифлис
Тамар
Я встретился с тобой на радостной дороге,Ведущей к счастию. Но был уж поздний час.И были пламенны и богомольно-строгиИзгибы губ твоих и зовы черных глаз.
Я полюбил тебя. Чуть встретя. В первый час.О, первый миг. Ты встала на пороге.Мне бросила цветы. И в этом был рассказ,Что ты ждала того, чего желают боги.
Ты показала мне скрывавшийся пожар.Ты приоткрыла мне таинственную дверцу.Ты искру бросила от сердца прямо к сердцу.
И я несу тебе горение – как дар.Ты, солнцем вспыхнувши, зажглась единоверцу.Я полюбил тебя, красивая Тамар.
Апрель 1914
Саморазвенчанный
Он был один, когда читал страницыПлутарха о героях и богах.В Египте, на отлогих берегах,Он вольным был, как вольны в лете птицы.
Многоязычны были вереницыЕго врагов. Он дал им ведать страх.И, дрогнув, страны видели размахТого, кто к солнцу устремил зеницы.
Ни женщина, ни друг, ни мысль, ни страстьНе отвлекли к своим, к иным уклонамТу волю, что себе была законом,—
Осуществляя солнечную власть.Но, пав, он пал – как только можно пасть,Тот человек, что был Наполеоном.
Пантера
Она пестра, стройна и горяча.Насытится – и на три дня дремота.Проснется – и предчувствует.Охота Ее зовет. Она встает, рыча.
Идет, лениво длинный хвост влача.А мех ее – пятнистый. ПозолотаМерцает в нем. И говорил мне кто-то,Что взор ее – волшебная свеча.
Дух от нее идет весьма приятный.Ее воспел средь острых гор грузин,Всех любящих призывный муэдзин,—
Чей стих – алоэ густо-ароматный.Как барс, ее он понял лишь один,Горя зарей кроваво-беззакатной.
Октябрь 1915 (?)
Блеск боли
«Дай сердце мне твое неразделенным», —Сказала Тариэлю Нэстан-Джар.И столько было в ней глубоких чар,Что только ею он пребыл зажженным.
Лишь ей он был растерзанным, взметенным,Лишь к Нэстан-Дарэджан был весь пожар.Лишь молния стремит такой удар,Что ей нельзя не быть испепеленным.
О Нэстан-Джар! О Нэстан-Дарэджан!Любовь твоя была – как вихрь безумий.Твой милый был в огне, в жерле, в самуме.
Но высшей боли – блеск сильнейший дан.Ее пропел, как никогда не пели,Пронзенный сердцем Шота Руставели.
27 июня 1916
Из книги «Сонеты солнца, меда и луны»
Звездные знаки
Творить из мглы, расцветов и лучей,Включить в оправу стройную сонетаДве капельки росы, три брызга светаИ помысел, что вот еще ничей.
Узнать в цветах огонь родных очей,В журчаньи птиц расслышать звук привета,И так прожить весну и грезить лето,А в стужу целоваться горячей.
Не это ли Веселая наука,Которой полный круг, в расцвете лет,Пройти повинен мыслящий поэт?
И вновь следить в духовных безднах звука,Не вспыхнул ли еще не бывший следОт лета сказок, духов и комет.
1916
Что со мной?
Что сделалось со мной? Я весь пою.Свиваю мысли в тонкий строй сонета.Ласкаю зорким взором то и это.Всю вечность принимаю, как мою.
Из черных глыб я белое кую.И повесть чувства в сталь и свет одета.Во всем я ощущаю только лето,Ветров пьянящих теплую струю.
О, что со мной? Я счастлив непонятно.Ведь боль я знаю так же, как и все.Хожу босой по стеклам. И в росе
Ищу душой того, что невозвратно.Я знаю. Это – солнце ароматноВо мне поет. Я весь в его красе.
Умей творить
Умей творить из самых малых крох.Иначе для чего же ты кудесник?Среди людей ты божества наместник,Так помни, чтоб в словах твоих был бог.
В лугах расцвел кустом чертополох,Он жесток, но в лиловом он – прелестник.Один толкачик – знойных суток вестник.Судьба в один вместиться может вздох.
Маэстро итальянских колдованийПриказывал своим ученикамПровидеть полный пышной славы храм
В обломках ка́мней и в обрывках тканей.Умей хотеть – и силою желанийГосподень дух промчится по струна́м.
На огненном пиру
Когда я думаю, что предки у коняВ бесчисленных веках, чьи густы вереницы,Являли странный лик с размерами лисицы,Во мне дрожит восторг, пронзающий меня.
На огненном пиру творящего ОгняЯ червь, я хитрый змей, я быстрокрылость птицыУм человека я, чья мысль быстрей зарницы,Сознание миров живет во мне, звеня.
Природа отошла от своего апреля,Но наслоеньями записаны слова.Меняется размер, но песня в нем жива.
И божья новая еще нас ждет неделя.Не так уж далеки пред ликом божестваАкульи плавники и пальцы Рафаэля.
Снопы
Снопы стоят в полях, как алтари.В них красота высокого значенья.Был древле час, в умах зажглось реченье:«Не только кровь, но и зерно сбери».
В колосьях отливают янтари.Богаты их зернистые скопленья.В них теплым духом дышит умиленье.В них золото разлившейся зари.
Как долог путь от быстрых зерен севаДо мига золотого торжества.Вся выгорела до косы трава.
Гроза не раз грозилась жаром гнева.О, пахари! Подвижники посева,В вас божья воля колосом жива.
1916