Читать интересную книгу ЧЁТ И НЕЧЕТ (полный текст) - Ирина Стрелкова

Маша вылезает из-за стола, идет к себе.

- Не засыпай! - наказывает мама. - Я вот приду, горчичники поставлю.

Это не называется - плачет. Это называется - ревет в три ручья.

- Господи, да что с тобой? - Мама сует Маше градусник. - Я так и знала. Тридцать девять!

Приходит папа, гасит свет:

- Спи, Машка! Утро вечера мудренее.

* * *

Ночью городок снялся с якоря, отправился в дальнее плавание по стране. Знают ли в поселке, что городок уплывает из Чупчи каждую ночь - до зыбкого утра? Есть в городке карта его долгого ночного путешествия. На трансформаторной будке, на глухой беленой стене солдаты пишут свои города: Кострома, Тула, Горький, Юхнов, Балаково… Москву не пишут, из Москвы ребята не такие, чтобы писать, да и город не такой, не Юхнов. Уж не москвич ли, остроумец, однажды рядом с Балаково приписал: «Рио-де-Жанейро». Коротун увидел, приказал забелить: «Острить будете в другом месте!» Коротун знает: писать свои города - традиция, а традиции в армии - святое дело.

Городок плывет сквозь ночь на снах и бессонницах, на памяти и надеждах, на прошлом и грядущем, на радостях и печалях. С великой скоростью городок каждую ночь поспевает облететь немеренные расстояния и к зыбкому утру тихо причаливает, встает на якорь рядом с прижавшимся к земле степным поселком.

С первым сухим, как песок, снежком тут все окрест стало черно-белым, словно не на Земле - на другой планете. У человека нездешнего, если долго ехать по черно-белой ровной степи, сдают с непривычки нервы - особенно у молодых солдат.

Как-то полковник подвез из райцентра директора школы, по дороге осторожно говорил о резкой контрастности: о черно-белой земле, о том, что радиосвязь с чабанами современная, а дорог нет, что до сих пор держатся за архаичное кочевое скотоводство, а корма подвозит вертолет.

- Прибавьте еще одно степное противоречие, - запыхтел директор, - такое достижение НТР, как ваша техника, и такой поселок, как наш Чупчи, такая - из самана! - школа. - Морщины на огромном лице раздвинулись в усмешке. - А насчет техники, конечно, военная тайна. Но в поселке ее каждый мальчишка знает, каждая старуха тоже. Старухи у нас самые любопытные - больше, чем дети. Тоже противоречие? - Канапия Ахметович закашлялся как засмеялся. - У нашего великого поэта Абая есть восьмистишие-загадка. Я вам сейчас скажу…

Их восемь доблестных богатырей,

Что меряются силою своей,

Верх то один берет, а то другой,

Но кто из них окажется сильней?..

Такая вот загадка, Николай Сергеевич. Скажу сразу ответ, потому что загадка-то не в загадке, а в ответе…

Раздумье нас к разгадке привело:

То лето и зима, добро и зло.

Сверх этих четырех - то день и ночь,

Нечетное и четное число.

Полковник задумался:

- Странный список богатырей. Неравные соединены понятия. Добро и зло, день и ночь, чет и нечет…

- Узор мысли! Восток любит символику. Мы первые в человечестве абстракционисты - поглядите на орнамент казахской кошмы!

- Орнамент? Да-а-а… - медленно говорил Степанов. - Я видел у Мусеке великолепную кошму. Узор черно-белый, причудливый, а приглядишься - симметрия полная, белое поле точнехонькое такое же, как черное…

- Жена Садвакасова даровитая была художница, - с печалью отозвался директор. - Я надеялся, что кто-нибудь из ее детей станет поэтом. Но вслед за Кенжегали все занялись точными науками. Какой-то из великих математиков сказал о своем ученике, увлекшемся стихотворством: «Ему для математики не хватило воображения». Может, бывает и наоборот? Кому-то не хватает точности представления о мире, а то стал бы поэтом. Ведь в поэзии наивысшая точность слова - не так ли? Ученый или художник? Тоже два богатыря, два противоположных пути познания.

Некоторое время они ехали молча, потом Канапия Ахметович заговорил:

- Из русских поэтов я люблю особой любовью Кольцова - он степняк, простор понимал. Я в кольцовских местах воевал, под Воронежем… - Ахметов шумно отдышался. - Вы, Николай Сергеевич, откуда родом?

- Брянский.

- Лесной человек. В эту войну самый большой подвиг мой степной народ совершил, однако, под Москвой, а там леса. Вам Мусеке рассказывал, где воевал?

- Да, с Карпенко, под Москвой.

- Он жаловался как-то: до сих пор часто снится, как в лесу заплутал. Торная дорога, видите ли, Мусеке не понравилась: чего петляет? Решил: напрямик двину. Пословицу русскую ему откуда знать: «Только вороны прямо летают». Пошел напрямик. Полсуток ходил. Выбрался наконец на колею. Совсем извилистая: петля на петле. По ней быстро дошел. Так тоже бывает?

- Ваша речь - очень извилистая дорога! - смеясь, заметил Степанов. - Оттого, что едем по прямой?

- Такой уж я хитрый! - простовато признался директор. - Вы ведь меня собирались по пути о дочери спросить - как она учится. Да? О сыне. Однако мы уже в поселок въезжаем, а педагогический разговор не начали. Я только успею сказать: у вашего сына опасный товарищ.

- Витя своих друзей выбирает сам.

- Меня радует ваш резкий ответ, - запыхтел Ахметов. - Нащ завуч Серафима Гавриловна очень надеется на Витю - он хорошо влияет на Салмана Мазитова. Весьма вам благодарен за то, что подвезли.

Выбираясь из «газика», директор школы изрядно накренил своей тяжестью машину.

В последний момент он решил: «Не скажу полковнику о подозрениях Серафимы Гавриловны насчет Мазитова - что он непременно причастен к истории с каракулем».

Отчего-то именно сейчас, подъезжая к Чупчи в армейском «газике», директор школы вдруг уверился совершенно: нет, не Мазитов. Мысль эта каким-то образом следовала из отвлеченной беседы со Степановым, отцом Маши, девочки с беспокойной душой, и такого мягкого по характеру Вити, который дружит с самым крепким кремешком в Чупчи - с Сашкой Мазитовым.

Ахметов давно пришел к убеждению: истина - самая неожиданная находка; чаще всего ее найдешь не там, где ожидал.

Глава четвертая

Салманова голова только на уроках работает туго и лениво. Во всей остальной своей жизни он человек быстрый, сообразительный и очень усердный. Учителя и не догадываются, какие у него замечательные способности, хотя можно бы догадаться: дурак и лодырь давно бы пропал при такой жизни, а Салману ничего не делается.

Знание, приведенное в систему, делает человека сильным. Салман знает: сколько баранов привезли на воскресный базар; кто своим товаром торгует, кто перекупщик; в бане в пивном ларьке из-под прилавка торгуют водкой; в универмаге у продавщицы Райки есть черный ход, отец Салмана этим черным ходом тоже ходит; Амина встречается с черным Левкой из городка, они встречаются в мазаре Садыка и запирают железную дверь; «Ф+Н=Л» пишет на стенках сама Фарида, про Кольку тоже написала она…

Много знает Салман, о чем другие проведают не скоро. В окно поглядел и своими ушами подслушал, какие умные речи говорили на педсовете учителя: дружба с Витей Степановым очень полезна для Салмана Мазитова.

Витя учится без двоек, даже без троек, по ботанике знает в сто раз больше, чем учительница, но Мазитов для него первый человек. За это можно Витьке простить слабость характера. Ящериц, птиц и мышей убивает для чучел Салман, Витька закрывает глаза, затыкает уши. Но что правда, то правда: снять скальпелем мышиную шкуру или птичьи перья с кожей - тут Витька мастак. Скальпель Доспаева подарила. Чтобы Витька его не потерял, Салман эту замечательную вещь прячет к себе в карман.

Чучел они за осень наделали много. Салману мало радости тащить в школу чучело на лакированной доске. Если умеючи взяться, продать можно. В школе покупные чучела стоят, Салман цены прикинул: и по пять рублей есть, и по десять, и по двадцать. А Витька свои отдает задаром. За почет, за надпись на доске: «Работа учеников 5-го «Б» Мазитова С. и Степанова В.». Обошлись бы и без почета. Даже если три рубля взять за синюю галку - сколько всего можно купить. Витьке такое полезное знание в башку не приходит. Неоткуда прийти: у Витьки в доме полно еды, одежда есть, все есть.

Не случалось прежде, чтобы Салмана звали в городок, а теперь зовут. Отец у Витьки добрый, и мать не жадная, и сестра понимает: Салман ее младшему брату верный и надежный друг. Она Салмана по голове гладила: «Очень жесткие у тебя волосы. Разве ты злой?» После обиделась: зачем Садвакасова к ней не пустил? Салман ее боится немножко. Никого не боится, ни Головы, ни Гавриловны, ни Букашева, а перед Витькиной старшей сестрой потеет, как трус. Друг брата обязан быть заступником сестры, потому что брат - слабый человек: он делается умным только на уроках, а в жизни ничего не понимает - в этом Салман убеждался не раз.

Недавно вечером сидели у аквариума. Люстру погасили, зажгли в зеленой воде свет, рыбки медленно плавали - красиво! Пришла Витькина сестра, села рядом на диване, стала рассказывать. Она, когда маленькая была, птицу руками поймала. Кипел казан с бельем, птица села на деревянную крышку - чуть не свалилась в огонь. Они тогда в Мусабе жили… Потом Витька вспомнил. Он, когда маленький был, заблудился в высокой траве, выше его роста, - шел, ничего не видел. Маша сказала: «Я помню, ты не в траве, ты в кукурузе заблудился, тебя полдня искали…» Потом стали вспоминать, как отца и с ним какого-то капитана на льдине унесло в море. О дяде Леше вспомнили. Витькин отец в войну мальчишкой был, двенадцати лет. Фашисты его расстреляли вместе с родителями; дядя Леша вытащил живого из ямы с мертвыми. Сыном полка оставил, а после отвез в суворовское училище, сам демобилизовался, агрономом работал. Осколок в нем остался еще с войны. В бою не убил - в поле убил. Давно - Витя маленький еще был, он дядю Лешу плохо помнит, сестра помнит лучше. Она рассказывала: дядя Леша услышал поговорку «Когда на вербе груши вырастут», что выходит никогда, и назло поговорке привил у себя под окошком на вербу ветку с груши. Витькина сестра груши с вербы пробовала - кислые…