шарик на золотистой ленточке.
– Фаина Дмитриевна, все хорошо? – спросил он, уставившись на гостей.
– Юрий, доброе утро. – Она даже не обернулась. – Нет, все нехорошо.
– Мы за две недели забронировали апартаменты!
– У нас ребенок, он устал!
– Мы двое суток в поезде, а она селить нас отказывается!
– Вы должны сказать ей! Она не имеет права! – наперебой загалдели гости.
– Фаина Дмитриевна, дело в ребенке? – спросил Юрий.
– Они мне соврали, – обиженно, по-детски сказала Фаина. – Сказали, что приедут вдвоем. У меня запрещено проживание с детьми.
– Она с нами будет спать! Она всегда с нами спит! Какая вам разница? – не унималась так и не снявшая очки мать семейства.
– Как вас зовут? – зачем-то спросил Коновалов.
– Светлана, – ответила женщина.
– Светлана, послушайте, в этом доме есть свои правила, – Коновалов сам изумился вылетавшим из его рта словам, – и, к сожалению, по этим правилам проживание с детьми, не достигшими шестнадцатилетнего возраста, запрещено. Мы бы с радостью пошли вам навстречу, но, увы, это невозможно. Мы со своей стороны сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь вам в сложившейся ситуации.
Что он нес? Какие правила? Что он собирается сделать, чтобы помочь им в сложившейся ситуации? Впрочем, эта речь сотрудника отеля подействовала на супругов успокаивающе.
– Милана, подойди к маме, – позвала женщина девочку и сняла очки. – Как именно вы собираетесь нам помочь?
«А черт его знает», – чуть не ответил Коновалов, потому что действительно, черт его знал, как он может им помочь.
В этот момент дверь за спиной гостей открылась и в квартиру вошла Маша. Супруги расступились, пропуская ее. Маша кинулась к Фаине, развернула ее и повезла на кухню. Коновалов увидел лицо хозяйки: щеки бледные, губы синие, руки дрожат. Нужно было что-то срочно решать с этими назойливыми гостями.
– Дайте мне десять минут! – попросил Юрий и, не дожидаясь ответа, кинулся за женщинами.
Маша чем-то поила Фаину, на столе стояла аптечка с разбросанными по столу таблетками, микстурами и тюбиками мази. Стоял тяжелый дух сердечных капель. Фаина по-прежнему выглядела плохо. Коновалов вызвал «скорую помощь» и набрал в «Гугле» адрес Марины-два. «Гугл» выдал ему рекламу роскошных апартаментов в уютном районе с видом на море. На фото была кровать, поперек которой он лежал каких-то двенадцать часов назад. Вид из окна в самом деле был прекрасен.
Приятный мужской голос с неярким армянским акцентом, ответивший на звонок, сказал, что Юрию очень повезло: апартаменты освободили как раз сегодня утром, и он с радостью сдаст их семье с ребенком.
Коновалов вызвал такси. Уже через десять минут потревожившее покой этого дома семейство ехало в роскошные апартаменты в тихом уютном районе, врач «скорой» делал Фаине укол, от которого ее руки перестали дрожать и безжизненно упали на колени. Доктор поцокал языком, узнав ее возраст, посоветовал беречь бабушку, потому что следующий приступ, скорее всего, будет последним.
– Шура! – крикнула Фаина, когда входная дверь захлопнулась за врачом. – Шура!
Подняла голову на Машу:
– Милая, где Шура? Куда он ушел? Скажи ему, что пора завтракать, каша готова.
– Конечно, Фаина Дмитриевна!
– Шура! Что за непослушный ребенок?
Фаина забеспокоилась, попыталась встать, чтобы догнать и вернуть неизвестного Коновалову Шуру, но непослушные ноги бросили ее обратно в кресло, она тихо заплакала, продолжая звать тихо: «Шура, Шура», поманила Юру пальцем, прошептала ему в ухо: «Не пускай его к морю!» – и уснула.
Коновалов перенес ее в зеленую комнату, точь-в-точь такую же, как его синяя, но с изумрудными, вместо голубых, подушками на сером покрывале кровати. Фаина оказалась на удивление легкой. Коновалов никогда раньше не держал на руках таких легких людей. Он положил ее на кровать, бережно укутал протянутым Машей пледом, присел рядом и, повинуясь странному порыву, поцеловал в щеку. Над комодом, родным братом того, что стоял в его комнате, висели две фотографии.
На первой юная Фаина в белом платье чуть ниже колена держала под руку высокого брюнета в капитанской форме. В правой руке, одетой в короткую полупрозрачную белую перчатку, она держала букет полевых цветов. Высокую прическу, нарочито небрежную, украшала короткая фата, которую ветер готов был сорвать в любой момент.
Филипп улыбался широкой счастливой улыбкой. Левую руку он положил на плечо невесты. На безымянном пальце правой руки, переплетенной с рукой Фаины, Коновалов увидел черный камень большой печатки. Невозможно было с уверенностью утверждать, что это было то самое кольцо, но волоски на руках и голове Коновалова на всякий случай встали дыбом.
Молодых сняли на набережной. Коновалов всмотрелся в море, бушевавшее за ними. Судя по высоте волн, шторм тянул баллов на шесть, не меньше. Море злилось.
На другой фотографии, уже цветной, Фаина на пляже обнимала мальчика лет четырех, похожего на капитана. Мальчик улыбался, прижимая к груди какую-то игрушку. Коновалов подошел ближе и всмотрелся: это был маленький катер с синими цифрами «140» по белому борту. Из нарисованных прямоугольных окошек выглядывали довольные пассажиры. В центре кораблика из яркой красно-желтой палубы торчала ручка завода. Коновалов представил, как Шура (в том, что это был он, не было никаких сомнений) крутит его, до упора сжимая пружину, опускает катер в воду. Как винт, закрепленный на синем дне лодки, разбрызгивает соленую воду. И маленький кораблик с гордым именем «Sea Queen» на крыше и красным жестяным флажком на носу увозит своих пассажиров в далекое плавание.
Юрий вернулся на кухню. Маша стояла у стола, собирала разбросанные лекарства.
– Шура – это ее сын, – сказала она, не оборачиваясь.
– Я так и подумал. А где он сейчас? – спросил Коновалов, подбирая упавшие на пол пестрые тюбики мазей.
– Я не знаю. Фаина Дмитриевна говорит о нем только во время приступов, зовет его, иногда плачет. Потом забывает. А спрашивать мне неловко. Я думаю, что его давным-давно нет в живых.
Нетерпеливый звонок в дверь прервал их разговор.
– Юрий, это к вам, – крикнула Маша, открыв дверь. На пороге стоял Сергеич.
– Телефон прое… – Таксист покосился на Машу. – Короче, номер твой того… Поехали, что ли, Ихтиандр?
Фаина и море
– И тогда я вернул его подарок… – Коновалов говорил уже больше получаса. Эти полчаса дались ему с трудом.
Может, и не стоило рассказывать Фаине о пляже, о белом песке грота, о согнутых манящих коленях, о подводном камне. Но он все же рассказал.
Она слушала внимательно, почти не задавала вопросов. Только про находку в гроте спросила:
– Что же это был за подарок?
Коновалов знал, что услышит этот вопрос. Рассказать ей о черном опале было немыслимо: страшно и стыдно, словно он