Тамас повел плечами, продолжая улыбаться.
Я сделал еще один шаг назад. Слева открылся проулок.
Кто-то вдали заорал, призывая Стражу. Звон стали взбудоражил округу. Но я прекрасно знал местных Крушаков: они прибудут как раз вовремя, чтобы чесать репу над пятнами крови на мостовой. В конце концов, Никко платил им именно за это.
Я провел финт Тамасу в голову, а когда хотел отразить удар, резко пригнулся и ткнул ему в пах. Веревка свистнула у меня над головой, а я на палец промахнулся мимо мошонки, и острие рапиры прошло между его ногами.
– Дерешься хорошо, убиваешь плохо, – сказал я, распрямляясь и возвращаясь в стойку.
Тамас презрительно выпятил губу:
– Тебе просто повезло.
Настала моя очередь пожать плечами. Я снова попятился.
– Намылился в проулок? – поинтересовался он, наступая.
Я не успел ответить, как Тамас хлестнул веревкой, целя в голову, и я шарахнулся вправо. Он шагнул туда же, очутившись между мной и проулком.
Тамас прицокнул.
– А ведь считаешься Тертым, – заметил он, с притворным сочувствием качая головой. – Не думал, что с тобой так легко справиться.
– Заканчивай, – ответил я.
Тамас раскрутил свою веревку.
– С удовольствием.
– Я не тебе, Клинок, – улыбнулся я.
Говорю же: он был проворен. Тамас почти успел развернуться, когда из проулка выступил один из моих Дубов и проткнул его мечом. Веревка все еще вилась в воздухе, когда он рухнул наземь.
Я опустил рапиру и попытался сжать пальцы левой руки в кулак. Но вся рука висела, налившись болью.
– Какого черта вы ждали? – гаркнул я.
Дуб – амбал с каменной рожей, по кличке Ссадина, – уперся ногой в труп и выдернул меч.
– Только поспел, – сказал он.
– Какого хрена, что значит – только поспел?
– С поста, чуть штаны не порвал, – невозмутимо сообщил он, указывая на крышу дома в паре кварталов от нас. – Через проулок быстрее, я отсюда и вышел.
– А здесь кто должен был стоять?
Ссадина сморщил нос и отступил на шаг.
– Рома.
– И где она?
Ссадина пожал плечами.
– Зови Птицеловку, – велел я.
– Да она уж, верно, идет.
– Зови, тебе сказано.
Ссадина протяжно и заливисто свистнул, а я опустился на колени у тела Тамаса. Выходное отверстие пузырилось кровью. Полузакрытые глаза уже остекленели. Он не ответит ни на какие вопросы.
Я быстренько ошмонал Клинка: пригоршня соколиков, еще два кинжала – и все. Ножи я бросил, монеты отдал Ссадине, а веревку свернул в бухту и положил, стараясь не касаться узлов. Теперь, когда возбуждение отступило, я ощутил последствия падения с лестницы.
– Избавься от тела, – приказал я, вставая и держа конец веревки между большим и указательным пальцами.
Ссадина поднял меч Тамаса, сунул за пояс трупа и поволок все это прочь.
Я пошел обратно в аптеку. Эппирис ждал меня в дверях своей комнаты в свете свечи. Мое ночное зрение полыхнуло, на глаза навернулись слезы. Мне хотелось отвести взор и смотреть в прохладную подножную тень, но я вскинул голову и стиснул зубы.
Эппирис стоял и молча глядел на меня, пока я шел. Он был из тех людей, которые кажутся выше, чем на самом деле: статный, широкоплечий, с мощной челюстью и высоким лбом. На самом деле он был всего на три ладони выше меня, но крепок телом, духом силен, а потому не выглядел коротышкой.
Из комнаты доносился голос Козимы, она успокаивала девочек.
– Обезболивающего, – бросил я. Каждый шаг отзывался мучением, каждый следующий – хромотой. – Побольше.
Он кивнул.
– Все в аптеке. Там и поговорим.
Прежде чем я успел ответить, он захлопнул дверь у меня перед носом.
Вечерок наметился замечательный.
Я поморгал в полутьме, дожидаясь, пока глаза оправятся от ожогов, причиненных свечой Эппириса. Я знал, что, если сосредоточусь, выздоровление пойдет быстрее, но мне не хватало воли. Вместо этого я просто пошел к лестнице.
Белье валялось повсюду. Я нагнулся, подобрал корзину и осмотрел застрявший нож.
Сзади кашлянули. Я обернулся и увидел Птицеловку Джесс, стоявшую под сводом выхода.
– Начну с того, – заявила она, – что я не знаю, как он проник внутрь.
– Через порог, где ты стоишь, – ответил я, ставя на пол корзину. – Забавно то, что за дверью кто-то наблюдал.
Дубовая Госпожа заложила руки за спину и зыркнула из-под светлых бровей. Ее грива, такого же роскошного цвета, сейчас была собрана в пучок и спрятана под широкополой зеленой шляпой. Шляпа была велика, отчего тонкое лицо и узкие плечики казались миниатюрнее обычного. Из-под зеленого дублета выбивалось грязное кружево. Юбка была темно-коричневая, но я знал, что под ней скрывались зеленые чулки. Ей было не больше девятнадцати, и я, не будь в такой ярости, немедленно поволок бы ее наверх.
– Мы его не видели, – сказала она.
– «Мы»?
– Ладно, я. Но я обходила посты, так что не уверена. За входом наблюдал Силос. Я выясню, в чем дело.
– Дело в том, – повысил я голос, – что меня чуть не кончили в моей же прихожей! Меня спустили с лестницы, выгнали на улицу, а твои наблюдали! Не замани я Клинка в проулок, Ссадина так и ловил бы вшей, а я был бы мертв.
– Я была на подходе.
– Откуда, когда?
– Дрот, чтобы спуститься с крыши, нужно время.
– А Рома?
– А что с ней? – Птицеловка склонила голову набок и нахмурилась.
– По словам Ссадины, ей велели стоять в проулке, откуда он выскочил, но ее там не было.
Птицеловка обернулась и посмотрела в сторону проулка.
– Проверь людей, Птицеловка, – посоветовал я. – Может выясниться, что кого-то перекупили у тебя под носом.
Она резко повернула голову.
– Мои люди не продаются, – отрезала она. – Я не шакалю, и они тоже. Поэтому ты нанял меня, а я – их. Я поговорю с Ромой и выясню, что стряслось, но я ее знаю. Она бы не подвела.
– Советую не ограничиваться разговорами, – возразил я, – иначе подключатся люди, которым это не понравится.
Птицеловка уперла руки в боки:
– Послушай, Дрот, я накосячила. Ты чуть не погиб, а я отвечаю за твою жизнь, и это мой косяк. Ты вправе злиться, но злись на меня. Ссадина, Рома, Силос и остальные – моя забота. Я с ними разберусь. Не надо угрожать наездами на моих ребят – я наеду сама.
Я положил здоровую руку ей на плечо ближе к шее. Она вздрогнула, но не отпрянула.
– Слушай внимательно, – сказал я. – Если кто-то оголяет мой тыл, я сильно огорчаюсь. И воспринимаю это как личное. Поговори с Оленями, которых ты называешь Дубами, и уладь это дело. А заодно передай, что в следующий раз я разберусь с ними сам.
Птицеловка сжала зубы и выпятила нижнюю губу. Тот, кто ее не знал, мог решить, что она дуется, а вовсе не сдерживает желание меня придушить.
– Мои люди, Дрот, – повторила она, – это моя забота.
– Моя шкура важнее твоих людей, – отрезал я. – Имей это в виду.
Птицеловка стиснула зубы чуть сильнее.
– Лучше бы ты… Да, к черту! – Она зажала нос и отступила на два шага, отмахиваясь. – Я не могу с тобой спорить, от тебя жутко воняет. Клинок напал на тебя с ночным горшком?
Я подавил желание взглянуть на свою одежду.
– Это длинная история.
– Тогда расскажешь мне ее после ванны. А я пойду выясню, что случилось с моими людьми, пока не сблевала обед. Еще поорешь или можно идти?
– Не буду, – махнул я рукой. Адреналин иссяк, и я ощутил усталость. – Хотя постой.
Птицеловка остановилась за самым порогом и обернулась. Заходящая луна посеребрила волосы на холке.
– Чего тебе?
– Пошли кого-нибудь разыскать Джелема Хитрого. Сейчас он либо на Латунной улице, либо в Казарменном кордоне.
Птицеловка кивнула.
– Это займет какое-то время. – Она неопределенно помахала в сторону улицы. – Сначала здесь.
– Найдешь меня.
– Да уж наверное, – отозвалась она.
Затем пошла прочь – решительно и стиснув зубы. Я не завидовал ее людям, сейчас их поджарят на медленном огне.
Я присел на ступеньку. Меня ждал Эппирис, но на него не осталось сил. Пять минут покоя. Пять, и не больше.
Я откинулся назад и поморщился: что-то сдвинулось и впилось в поясницу. Ах да.
Я завел руку и вытащил футляр – вернее, то, что от него осталось. Крышка не пережила полета с лестницы и развалилась надвое, а изящные петли и застежка были изуродованы.
Нечистоты подсохли и кое-где отвалились. Теперь я лучше видел инкрустацию: в слоновой кости посверкивали золотые нити и даже блеснуло нечто похожее на драгоценные камни. Да, за такую штуковину можно…