Деган посмотрел на футляр, потом на меня.
– Ну и чего ты ждешь?
Я положил ладонь на застежку и поднес ящичек ближе к глазам. Деган подался, заглядывая через плечо. Футляр был в грязи и слизи, но я различил палисандровую обшивку по краям и инкрустацию слоновой костью на крышке.
– Нет, – вдруг сказал я и спрятал его обратно за пояс. – Нет, это подождет, пока не выберемся из Десяти Путей. Нас еще могут искать.
Деган выпрямился и смерил меня взглядом:
– Это из-за Клятвы? Мстишь?
Но я уже пошел дальше, чтобы он не заметил ухмылки.
– Ни в коем случае!
– Да-да. Лучше молись, чтобы мы еще дюжину Резунов не встретили.
Мы двинулись прочь из Десяти Путей, настороженно озираясь. Если нас и искали, то не нашли. Что до местных лихих людей, то мы выглядели и пахли, как Черпальщики, и с нами не связывались. Золотарей не трясут.
Вернувшись на территорию Никко, мы обнаружили, что нас чурались не только члены Круга, но и Светляки. И даже городская стража куда-то свалила, стоило нам появиться.
– Хороший способ отвадить Крушаков, – заметил я, кивнув на очередной убегавший патруль в красных кушаках.
– Не. По запаху в два счета найдут.
Деган рассеянно почесал ногу. Одежда подсохла, и под ней свербело.
– К Мориарти? – предложил он.
– А что нам остается?
Деган издал смешок.
– Встретимся на месте.
Мы расстались. Я пошел домой за сменой белья.
Долгий вечер у Мориарти манил меня, подобно нескромной фантазии, когда я свернул на Уступчатую улицу. Горячая ванна – чтобы смыть грязь; холодная купальня – чтобы встряхнуться и вернуться в сравнительно нормальное состояние; дальше – теплая, дабы снова почувствовать себя человеком. А после, может быть, дойдет и до девочек Мориарти…
Да. Самое то. Потом можно будет вернуться в Десять Путей золотить ручки и проламывать черепа. Успею и слухи собрать, и Круг потеребить – включая Ларриоса.
Но сейчас мне хотелось лишь вымыться.
В аптеке было темно и наверху, и внизу. Я постоял под аркой, за которой начиналась лестница, оглядел улицу и крыши. Никого. Отлично. Если уж я не видел людей, которым платил за то, чтобы присматривали за домом, то их никак не засечь обычным зрением.
Мое белье так и лежало у подножия лестницы. Козима оставила его как есть, верная слову. Я затолкал в корзину выбившийся рукав и крадучись двинулся вверх, перешагнув через три ступени, которые нарочно расшатал до скрипа.
В итоге именно корзина спасла мне жизнь.
Я был уже наверху, когда на меня бросился ассасин. Он скользнул вдоль перил и ударил быстро, не дав мне отреагировать. Хороший ход – я стоял неудачно, спиной к пустоте, и отступать было некуда, а руки заняты. Мне оставалось смотреть, как он вонзает стилет в мою грудь, то есть в корзину с бельем, которую я держал перед собой.
Прутья корзины треснули и подались. Я ощутил за ударом вес его тела, который направил сталь в корзину, корзину – в меня, меня – в пустоту. По бесстрастному лицу я опознал бывалого Клинка – ничего личного, никаких чувств, одно умерщвление.
Он показался мне смутно знакомым.
Я отпрянул, ища ногой опору, которой не было, и тут сквозь запах нечистот пробился сладкий и стойкий аромат… Духи. Я помнил эти духи!
И это лицо.
Сестрицын курьер.
– Тамас, – проговорил я.
Корзина с бельем подпрыгнула, а я опрокинулся.
И пока летел вниз, успел напитаться темной, холодной яростью. Кристиана! Опять! Потом я ударился о ступеньки, и гнев сменился болью.
Я наполовину скатился, наполовину соскользнул. Острые углы, гулкие удары, яркие вспышки. Как минимум раз я перекувырнулся через голову. Я помню, что орал и чувствовал вкус крови.
Полет завершился тем, что я остался лежать кулем. Тамас все еще стоял наверху. Белье разлетелось по лестнице.
Я увидел, как убийца сделал первый шаг вниз.
Пора уходить, Дрот. Надо убираться отсюда на улицу, в ночь, где он меня не найдет.
Я кое-как оторвался от пола. Мир накренился. Острая боль в затылке затмила прочую: башка, пока я летел, познакомилась со ступенькой.
Шатаясь, я вывалился наружу и устремился направо. Я знал, что мне туда, но зачем? Там что-то было… что-то важное…
Теперь из лавки Эппириса доносились голоса. Кто-то плакал, кто-то кричал. За ставнями вспыхнул свет. О нет, Эппирис, только не это, не выходи с лампой. Мне нужно видеть дорогу, черт побери!..
Я нащупал рапиру, извлек. Сталь сверкнула червонным золотом. Я упер кончик в землю – сойдет за тросточку.
Вкус крови, а во рту пересохло. Я попробовал сплюнуть. Не вышло.
Направо. Шагай направо.
Новые голоса. Удары в доме. Аптекарь, не выходи! Я открыл рот, чтобы остеречь его криком, но только пискнул.
– Ты не пришел на встречу, – донеслось с лестницы.
Тамас.
– Невежливо, Нос.
Я моргнул. Встреча? Ах да, письмо Кристианы. Я забыл о вечернем свидании. Только она не сказала, что позвала меня на мое же убийство.
– Откровенно говоря, я не думал, что ты предпочтешь баронессе навозную кучу, – сказал Тамас. – Впрочем, о вкусах не спорят.
Голос звучал близко. Значит, бежать бесполезно, да и какой это бег? Я развернулся и выпрямился, держась правой стороны. Я вспомнил, зачем туда шел. Еще не рядом, но и этого хватит.
Я выставил рапиру, целясь в глаза. Кончик дрожал сильнее, чем мне хотелось.
Тамас только что выступил из арки. Плавные движения, расслабленная походка. Нервный и робкий курьер исчез. Губы насмешливо кривились. В левой руке он держал широкий обоюдоострый клинок – наполовину длинный кинжал, наполовину короткий меч. В правой было четыре фута веревки. Она была равномерно усеяна узлами, в которых скрывались лоскутки и бумажки. Он описал ею ленивый круг.
Я попал в беду.
Он двинулся вперед, и я отступил, не отводя оружия. Я лучше видел в темноте, зато он не летел с лестницы. Силы были бы равны без заговоренных узлов, которыми он размахивал.
Я услышал, как отворилась дверь. На лестнице посветлело, и Эппирис окликнул меня.
– В дом! – заорал я. – И дверь запри!
Дверь захлопнулась, свет погас.
Тамас посмотрел на аптеку, потом на меня.
– Не беспокойся, – утешил он. – Мне заплатили только за тебя.
Я отступил еще на шаг и левой рукой вытащил поясной кинжал. Теперь подходи.
– Она тебя обсчитала, – сказал я.
Тамас улыбнулся, потом пожал плечами. Веревка прибавила прыти. Как и он.
Тамас мгновенно оказался рядом и сделал выпад мечом. Я опустил свой, описал рапирой дугу, отбивая его клинок вправо, и левой ногой шагнул в открывшуюся брешь. Мое тело блокировало его правую руку, рапира отвлекала левую, и я надеялся беспрепятственно выпустить ему кишки кинжалом.
План был хорош. Увы, Тамас не пошел мне навстречу. Как только я двинулся в наступление, он отступил назад и вправо, очутившись вне досягаемости кинжала. Одновременно он вытянул меня веревкой. Времени уворачиваться не было, и я попытался поймать ее на кинжал. Не вышло.
Веревка хлестнула по левой руке и захватила спину. Я услышал три легких хлопка, и сразу в трех местах меня пронзила боль.
Этого я и боялся, в узлы вплетены руны.
Я отскочил и ткнул рапирой ему в лицо, чтобы не двинулся следом. Он отбил финт и улыбнулся. Три узла на веревке дымились и горели янтарем.
Я понял, что только наполовину ошибся, когда при первом знакомстве решил, что он Рот. Дело оказалась серьезнее. Ему было незачем говорить, для колдовства хватало ударить.
Я встал в более традиционную стойку: правую руку вперед, корпус слегка назад, рапира на уровне пояса. Развернулся боком и завел левую руку за спину, чтобы при первом случае исподтишка метнуть кинжал.
Или чтобы он так подумал. По правде говоря, левая рука уже онемела от рун. Я сомневался, что вообще удержу кинжал, – не то что бросить…
Веревка снова зазмеилась в руке Тамаса. Он скрестил со мной клинок один раз, потом другой, затем перешел к захвату и походя хлестнул веревкой, метя в пах.
Я попытался высвободить рапиру, подведя острие под его клинок и вернув в исходное положение. Мне нужно было обезвредить веревку. Я понятия не имел, справится ли сталь с глиммером, но пора было выяснить – момент был не хуже любого другого. Но вопрос быстро перешел в разряд академических. Я не поспел с рапирой и только выбросил левую кисть, как принял удар веревки на суставы.
Хлопок. Боль. Кинжал упал на землю.
Я снова отступил. Мне неплохо удалось расцепиться, благодаря чему я сумел скользнуть мимо его клинка и полоснуть по груди на выходе.
Тамас повел плечами, продолжая улыбаться.
Я сделал еще один шаг назад. Слева открылся проулок.