Вид средняя комната имела тоже странный. На круглом столе был накрыт обед, и среди закусок стояло несколько бутылок. Все это не известно откуда взялось.
Проспав до шести часов субботнего вечера, и мастер, и Маргарита почувствовали себя совершенно окрепшими, и только одно давало знать о вчерашних приключениях. У обоих немного ныл левый висок.
Со стороны же психики изменения произошли величайшие, как убедился бы всякий, кто мог бы подслушать разговор в подвальной квартире. Но подслушивать его было некому. Дворик был пуст. Все сильнее зеленеющие липы и ветла за окном источали весенний за пах, по полу медленно, но неуклонно полз последний, залетевший в подвал.
– Да, – говорил мастер, – подумать только… – Он сжал голову ру ками. – Нет, послушай: ты серьезно уверена, что мы вчера были у са таны?
– Совершенно серьезно, – ответила Маргарита.
– Кончено, – горестно сказал мастер, – теперь налицо вместо одного сумасшедшего – двое. И муж, и жена!
Он приподнялся, возвел руки к небу и закричал:
– Черт знает что такое!
Вместо ответа Маргарита захохотала, болтая босыми ногами, по том закричала:
– Ты посмотри, на что ты похож. Ой, не могу!
Отхохотавшись, пока мастер стыдливо поддергивал больничные кальсоны, Маргарита стала серьезной.
– Ты сейчас сказал правду невольно, – заговорила она, – черт знает, что такое, и все устроит! – Глаза ее вдруг загорелись, она вско чила, затанцевала на месте и прокричала: – О, как я счастлива! О, как я счастлива! О дьявол! Милый Воланд!
После этого она кинулась к мастеру и, обхватив его руками за шею, стала целовать его в губы, в нос, в щеки. Вихры неприглаженных волос прыгали у того на лбу, и щеки загорались под поцелуями.
– Ты – ведьма! – сказал, отдышавшись, мастер.
– А я и не отрицаю, – ответила Маргарита, – я – ведьма и очень этим довольна.
– Марго! Умоляю тебя, – начал мастер, – поговорим серьезно.
– Ну, поговорим, – совершенно несерьезно ответила Маргари та, и закурила, и стала пускать дым в косой луч солнца.
– Ну хорошо, – говорил мастер, – меня украли из лечебницы… Допустим… Вернули сюда… Но ведь меня хватятся и, конечно, най дут… Этот Алоизий… И вообще, чем мы будем жить?.. Ведь я забочусь о тебе, пойми!
В этот момент в оконце оказались ботинки и нижняя часть брюк в жилочку. Затем эти брюки согнулись, и солнечный луч заслонили колени и увесистый зад.
– Алоизий! Ты дома? – спросили колени.
– Вот, начинается… – шепнул мастер.
– Алоизий? – обратилась Маргарита к коленям. – Его арестовали вчера. А кто его спрашивает? Как ваша фамилия?
В то же мгновение колени и зад пропали из окна, стукнула калит ка. Все стихло. Маргарита повалилась на диван и захохотала так, что слезы покатились у нее из глаз.
Когда она утихла, она заговорила серьезно и, говоря, сползла с дивана, подползла к коленям мастера и, глядя ему в глаза, заговори ла, обнимая колени:
– О, как ты страдал! Как ты страдал, мой бедный. Смотри, у тебя седые нити и вечная складка у губ. Не думай, не думай ни о чем! Я умо ляю тебя! И я ручаюсь тебе, что все будет ослепительно хорошо! Все.
Верь мне!
– Я ничего не боюсь, пойми, – ответил ей шепотом мастер, – по тому что я все уже испытал. Меня ничем не могут напугать, но мне жалко тебя, моя Марго, вот почему я и говорю о том, что будет… Твоя жизнь… Ты разобьешь ее со мною, больным и нищим… Вер нись к себе… Жалею тебя, потому это и говорю…
– Ах, ты, ты, – качая растрепанной головой, шептала Маргари та, – ах ты, несчастный маловер!.. Я из-за тебя нагая всю ночь тряс лась, глядя на удавленных, зарезанных, я летала вчера, я полтора го да сидела в темной каморке, читала только одно – про грозу над Ершалаимом, плакала полтора года, и вот, как собаку, когда пришло твое счастье, ты меня гонишь? Я уйду, но знай, что все равно я всю жизнь буду думать только о тебе и о Понтии Пилате… Жестокий ты человек. – Она говорила сурово, но в глазах ее было страдание.
Горькая нежность поднялась к сердцу мастера, и, неизвестно по чему, он заплакал, уткнувшись в волосы Маргариты. И она, плача, шептала ему, и пальцы ее бродили по вискам мастера.
– Нити, нити! На моих глазах покрывается серебром голова, ах, моя, моя много страдавшая голова!.. Глаза, видевшие пустыню, пле чи с бременем… Искалечили, искалечили. – Ее речь становилась бессвязной, она содрогалась от плача.
Луч ушел из комнаты, оба любовника, наплакавшись, замолчали. Потом мастер поднял с колен Маргариту, сам встал и сказал твердо:
– Довольно! Я никогда больше не вернусь к этому, будь спокойна. Я знаю, что мы оба жертвы своей душевной болезни или жертвы ка ких-то необыкновенных гипнотизеров. Но довольно, пусть будет что будет!
Маргарита приблизила губы к уху мастера и прошептала:
– Клянусь тебе жизнью твоею, клянусь тебе копьем сына звездо чета, тобою найденного, тобою угаданного, твой заступник – Воланд! Все будет хорошо.
– Ну и ладно! – отозвался мастер, но все-таки добавил: – Конеч но, когда люди так несчастны, как мы, они ищут спасения у транс цендентной силы…
– Да ну тебя с твоими учеными словами! – ответила Маргари та. – У меня с похмелья болит голова, и я хочу есть. Садись!
– И я хочу! – заражаясь ее весельем и беззаботностью, ответил мастер.
– Наташа! – крикнула Маргарита.
И из кухоньки появилась Наташа, терпеливо ожидавшая конца объяснений и плача любовников. Если Маргариту хоть немного де лал пристойной плащ, про Наташу этого сказать нельзя было. На той не было ничего, кроме туфель.
– Да, действительно, уверуешь и в дьявола… – пробормотал мас тер, косясь на садящуюся Наташу.
– А на какой хрен ей одеваться? – заметила Маргарита. – Она те перь вечно будет ходить так.
Наташа на это рассмеялась и бросилась целовать Маргариту, при говаривая:
– Королева, душенька моя, Марго!
Потом уселась, и все трое стали пить водку и жадно есть.
– Я вот смотрю на тебя, – заговорил мастер, – ты резко измени лась. Твой голос огрубел, в глазах решимость и воля… да и выраже ния тоже появились такие… Впрочем, я не могу сказать, чтобы это было плохо…
– Я много перевидала, – говорила Маргарита, – и теперь знаю, что все, что было… то есть Сивцев Вражек, вежливые выражения, Николай Иванович, одетая Наташа и прочее, все это – чушь соба чья!
Наташа рассмеялась.
– Не надо ни о чем думать, не надо ничего бояться, и выражения тоже выбирать не нужно!
– Я потому голая, – заговорила Наташа, – что платья мои все в Сивцевом, а носу туда сунуть нельзя…
– Верно! – воскликнул мастер. – Потому что я убежден, что там уже дожидаются, чтобы арестовать вас. У меня такое предчувствие, что Воланд, и не он сам, а главным образом его компания натворила чего-то такого в городе…
– Будьте покойны, – воскликнула Наташа, – мне Азазелло уже вчера говорил: ты, говорит, не вздумай сунуться куда-нибудь из под вала. Сразу увидят, что ты ведьма.
– Не то что ведьма, – сказал мастер и подивился, – а просто го лая… Позвольте, вы ходили в таком виде куда-нибудь?
– Плевала я на это, – ответила Наташа.
– Черт знает что такое! – воскликнул мастер.
В этот момент в дверях мелькнула какая-то тень, и гнусавый голос сказал:
– Мир вам!
Мастер вздрогнул, а привыкшая уже к необыкновенному Марга рита вскричала:
– Да это Азазелло. Ах, как это мило с вашей стороны!
А Наташа до того обрадовалась появлению Азазелло, что стала вся розовая.
Азазелло раскланивался в дверях, повторяя:
– Мир вам!
Маргарита манила его рукой, указывала на место рядом с собою на диванчике, просила извинения за то, что они с Наташей не оде ты…
Азазелло раскланивался, просил не беспокоиться, уверял, что ви дел не только голых, но даже людей с начисто содранной кожей, охотно подсел к столу, предварительно поставив в угол у печки ка кой-то сверток в темной парче.
Азазелло налили водки, он охотно выпил.
Мастер не спускал с него глаз и изредка больно щипал себя кис тью левой руки под столом. Но щипки эти не помогали, да и особен но странного перед глазами ничего не было. Перед ним сидел рыже ватый плечистый человек, с кривым глазом, одетый по-городскому, в пиджачке. Водку пил как все добрые люди, не закусывая, от тостов не отказывался.
Выпив за здоровье хозяйки, за что Маргарита его поцеловала, гость повел речь.
– Мессир передавал вам привет, – говорил Азазелло, поворачи ваясь к Маргарите.
– Передайте ему великую мою благодарность!
Мастер поклонился ему, а Азазелло высоко поднял стопку, до кра ев полную водкой, негромко воскликнул:
– Мессир!
Маргарита поняла, что этот тост торжественный, так же как по нял и мастер, и все сделали так же, как и Азазелло, – сплеснули не сколько капель на кровавое мясо ростбифа, и оно от этого задыми лось. Причем ловчее всех это сделала Наташа.
Спирт ли, выпитый мастером, появление ли Азазелло, но что-то, словом, было причиной изменения настроения духа мастера и его мыслей.