Поэтому он оставил в своей нумерации пустые места, пробелы, которые могут быть заполнены впоследствии. Так, например, после типа 130 сразу следует тип 150. 20 номеров оставлено свободными для заполнения в будущем. Фактически число установленных Аарне типов не превышает тысячи. Такой способ размещения материала дает возможность пополнить этот указатель, не ломая и не нарушая вошедшего в мировой обиход порядка, и исследователи и издатели широко этим пользовались. Андреев, например, переводя этот указатель на русский язык, внес в него ряд дополнений из русского материала. Точно так же поступили ученые других стран. Дополнения вносили некоторый разнобой и требовали учета и упорядочения. Это было сделано североамериканским ученым Стифом Томпсоном, который перевел указатель на английский язык и учел все сделанные за это время дополнения[685]. В 1964 году перевод был переиздан с дальнейшими дополнениями. На сегодняшний день это издание является тем стандартом, на который ориентируются ученые всего мира. Здесь к каждому номеру даются опубликованные библиографические указатели (в том числе указатель Андреева), к каждому типу указаны также новейшие исследования по нему. Таким образом, любой исследователь по каждой сказке сразу может установить все опубликованные варианты и все имеющиеся труды на всех языках Европы.
Таковы достоинства указателя Аарне. Наряду с ними указатель обладает многими очень существенными недостатками. За истекшие годы фольклористика значительно продвинулась вперед, и указатель этот уже не удовлетворяет современным требованиям. Им приходится пользоваться за неимением лучшего. Я не буду здесь вдаваться в подробную критику указателя, укажу лишь на наиболее существенные недостатки.
Аарне нигде не определил, что понимается под типом. (Русская наука этим термином не пользуется.) C одной стороны, Аарне под типом подразумевал ряд сказок, объединенных общностью характера действующего лица. Так, тип 1525 озаглавлен «Ловкий вор». Под этот тип подведены самые разнообразные (но далеко не все) сюжеты о ловких ворах. Этот тип делится на подтипы (А, В, С и т. д.), чего в других случаях не делается. Понятие «тип» здесь шире, чем понятие «сюжет». C другой стороны, под типом понимаются иногда мелкие, дробные мотивы. Так, под номерами 1000–1199 даны «сказки об одураченном черте или великане». Каждая проделка героя над глупым чертом получает свой номер: угроза морщить озеро помещена под типом 1045, состязание в беге получает номер 1012, состязание в бросании дубинки представляет тип 1063 и т. д. Так целостная сказка («Балда» Пушкина) раздроблена на части, а самой сказки в целом нет.
Другой недостаток этого указателя состоит в невыдержанности классификации и в неприменимости ее к материалу. Так, волшебные сказки делятся на разряды:
чудесный противник,
чудесный супруг,
чудесная задача,
чудесный помощник,
чудесный предмет,
чудесная сила или знание (уменье),
прочие чудесные сказки.
Внешне все выглядит очень стройно и логично. На самом же деле эта классификация составлена по не исключающим друг друга признакам. Например, чудесная задача обычно разрешается при помощи чудесного помощника. В сказке «Сивко-Бурко» чудесная задача допрыгнуть до окна царевны на коне и поцеловать ее разрешается при помощи чудесного коня Сивко-Бурко.
Можно указать еще целый ряд недостатков классификации. Эти ошибки недопустимы с точки зрения научной, к тому же они крайне затрудняют пользование указателем – категории его установлены совершенно субъективно. Путь от указателя к сказке легок, но путь от сказки к указателю очень труден. Собирателю, который хотел бы определить свой материал по Аарне, приходится перелистывать множество страниц и примерять десятки типов раньше, чем он найдет нужные. Так, сказки о мачехе и падчерице попадают в разряд «чудесная задача», но сказка «Золушка», где, казалось бы, тоже фигурируют мачеха и падчерица, находится в разряде «чудесный помощник». Н. П. Андреев виртуозно сразу же определял любую сказку. Это он мог потому, что знал указатель наизусть. Но тот, кто его наизусть не знает, часто поставлен в безвыходное положение. Выходом из такого положения мог бы служить алфавитный предметный и именной указатель к указателю типов. На этот путь вступил Томпсон (Thompson, 1927). Если занимающийся сказкой хочет определить, к какому типу принадлежит «Сивко-Бурко» или «Салтан», или «Царевна-лягушка», он смотрит в алфавитный указатель и сразу находит нужное. К сожалению, перевод Андреева таким указателем не снабжен.
Научная классификация сказок не создана до сих пор. Это видно хотя бы по тем попыткам, какие делаются в наших учебниках по фольклору. Так, например, классификация Ю. М. Соколова (1941) в основном сводится к выделению следующих категорий сказок: волшебные, сказки о животных, кумулятивные, реалистические, сказки-легенды, сказки-былички, исторические легенды и предания, религиозные легенды. Все эти жанры включены в состав сказок. Ошибки классификации Ю. М. Соколова довольно очевидны. Она представляет собой шаг назад по сравнению с классификацией Афанасьева, который различал сказки и легенды и дал два разных сборника. Братья Гримм не относили к сказкам исторические легенды или предания, и они также были правы. Какая разница между «сказками-легендами» и «религиозными легендами» Соколова, остается неясным. Почему былички нельзя относить к сказкам, мы видели выше.
Как же будем выходить из положения мы? Положим в основу те разряды, которые установлены Афанасьевым. Подразделение же будем вести не по Аарне, а объединяя сказки в группы по родственности сюжетов в целом.
Как мы уже говорили, Афанасьев признал наличие трех больших групп сказок:
1) сказки о животных;
2) фантастические (мифологические), или волшебные сказки;
3) новеллистические сказки.
Афанасьев нигде не оговаривал своей классификации. Огромный материал сам естественным образом распался на эти группы. Мы будем придерживаться тех же разрядов, каких придерживался и Афанасьев, но будем делать это уже по иным мотивам.
Глава I
История собирания
На первый взгляд кажется, что записать сказку очень легко, что это может сделать всякий человек без особой подготовки. Какая же может быть особая история собирания сказки? До некоторой степени это так. Сказку действительно может записать всякий услышавший ее. Однако чтобы такая запись имела научную ценность, нужно соблюсти некоторые условия: надо знать, что записывать и как записывать и от кого и для чего записывать. В этом отношении взгляды на собирание и записывание сказок резко менялись. Эти взгляды частично зависели и сейчас еще зависят от общего уровня науки о народном творчестве, от общественно-политических взглядов собирателя и от целей, которые собиратель себе ставит.
В Древней Руси никому никогда не приходило в голову записывать сказки. Сказки подвергались не только официальному презрению, как нечто совершенно не стоящее внимания, на них возводились гонения. Рассказывание сказок запрещалось сперва духовенством и церковью, а позднее – правительством. Кирилл Туровский, проповедник XII века, грозил посмертными муками тем, кто ворожит, гудит в