В то время как французское правительство играло в основном пассивную роль в период между предъявлением Австро-Венгрией ультиматума Сербии и объявлением ею войны 28 июля, Великобритания наконец переключила свое внимание с Ирландии на континент и начала действовать. Грей медленно – слишком медленно – осознавал степень опасности, которая разрасталась на Балканах, и не был готов признаться самому себе, что Великобритания каким-то образом связана членством в Антанте. 9 июля посол Германии князь Карл фон Лихновски увидел его жизнерадостным и проявляющим оптимизм в отношении того, что ситуацию еще можно «разрулить». Грей утверждал, что Великобритания, безусловно, воспользуется своей обычной свободой действий, но добавил, что она очень близка с Францией и Россией. Он признал, что имели место какие-то «разговоры» с французами по военным вопросам, но дал понять, что достичь удалось немногого. На встрече неделей позже он предупредил Лихновски, что, если общественное мнение в России будет взбудоражено в отношении Сербии, Великобритании придется «удовлетворить чувства русских»[1705]. Он предпочел не объяснять немецкому послу, насколько он и министерство иностранных дел озабочены отношениями с Россией. Новый очаг напряженности возник из-за контроля над нефтью в Месопотамии (в настоящее время это часть Ирака); борьба за влияние в Персии продолжалась; а правительство Индии начало проявлять озабоченность интригами русских в Афганистане. Николсон и его коллеги в министерстве иностранных дел далеко не были уверены в том, что англо-русскую конвенцию 1907 г. можно будет возобновить в 1915 г. «Меня тоже пресле дует тот же страх, что и вас, – написал Николсон Бьюкенену в Санкт-Петербург в начале той весны, – чтобы Россия не устала от нас и не заключила сделку с Германией»[1706]. По мере усиления кризиса в июле 1914 г. Грей и его коллеги не испытывали желания слишком сильно нажимать на Россию, чтобы та отступила в конфронтации с Австро-Венгрией, из опасения подтолкнуть Россию в объятия Германии. (Германия, разумеется, испытывала такой же страх: что ей либо придется поддержать Австро-Венгрию, либо рискнуть потерять своего единственного значительного союзника.) 28 июля, в день объявления Австро-Венгрией войны Сербии, Николсон написал Бьюкенену в частном порядке: «Я так же, как и вы, предвидел, что этот кризис Россия может воспринять как испытание нашей дружбы, и, если мы разочаруем ее, все надежды на дружеское и постоянное взаимопонимание с ней исчезнут»[1707].
По мере углубления кризиса Грей возлагал надежду на то, что Великобритании удастся избежать жесткого выбора. Державы, снова выступающие в роли Священного союза Европы, должны каким-то образом достичь урегулирования, будь то посредством совещания послов в Лондоне, как это было успешно сделано во время 1-й и 2-й Балканских войн, или путем давления на те державы, которые самым непосредственным образом вовлечены в переговоры. Возможно, предложил он, Россия окажет давление на Сербию, а Германия – на Австро-Венгрию? Когда стало ясно, что Россия встала на сторону Сербии, Грей ухватился за возможность того, что Франция, Великобритания, Германия и Италия вместе смогут уговорить Россию и Австро-Венгрию провести друг с другом прямые переговоры. Когда Европа прошла важный этап – объявление Австро-Венгрией войны Сербии 28 июля, Грей высказал идею об остановке в Белграде вооруженных сил Австро-Венгрии, чтобы дать время на переговоры. (Вильгельм, который уклонялся от войны, когда ему нужно было противостоять ее реальности, в это же время высказал аналогичное предложение.) Однако, когда Грей выдвигал одно предложение за другим, он также сказал французам и своим собственным коллегам, что, несмотря на все военные и военно-морские переговоры, проведенные за все эти годы, Великобритания не связана с Францией никакими обязательствами или тайными договорами и будет руководствоваться собственными решениями. Он никогда не был до конца откровенен ни с одним из своих коллег, британским обществом или даже, возможно, с самим собой в отношении того, насколько он и военные на самом деле связали Великобританию словом сотрудничать с Францией. В то же время он – как делал это столь часто и раньше – предупредил Германию, что Великобритания не останется в стороне, чтобы увидеть поражение Франции, и отнесется с сильным осуждением к любому нарушению нейтралитета Бельгии.
23 июля посол Австро-Венгрии в Лондоне Менсдорф сообщил Грею о характере ультиматума, который должен был быть предъявлен Сербии. Очевидно, Грей был потрясен. В тот вечер он и военный министр Холдейн ужинали с немецким промышленником Альбертом Баллином, который был послан в Лондон правительством Германии с неофициальной миссией – прощупать возможную реакцию Великобритании на возможность начала войны на континенте. Как это случилось и со многими другими моментами в те последние лихорадочные дни, после самого события воспоминания о нем различались: Холдейн вспоминал, что он и Грей предупредили Баллина, что, если Германия нападет на Францию, не следует рассчитывать на сохранение Великобританией нейтралитета; Баллин же привез в Берлин совершенно другое сообщение: по его мнению, Великобритания озабочена главным образом балансом сил на континенте, так что, пока Германия не предпримет попытки проглотить Францию после любой войны (возможно, лишь заберет несколько французских колоний), Великобритания не станет вмешиваться[1708].
На следующий день Грей прочитал полный текст ультиматума. «Нота показалась мне, – сказал он Менсдорфу, – самым грозным из виденных мной документов, адресованных одним государством другому независимому государству». По указаниям Берхтольда Менсдорф сделал неубедительную попытку преуменьшить значение этого документа; это был на самом деле не столько ультиматум, сколько демарш с ограниченным временем, и, пока Австро-Венгрия планировала начать военные приготовления после крайнего срока ответа на него, это было не одно и то же, что военные действия[1709]. На заседании кабинета министров в тот же день, на котором планировалось обсудить провал совещания по Ирландии в Букингемском дворце, Грей впервые поднял вопрос о кризисе на Балканах и высказал уверенность в том, что, если Россия нападет на Австро-Венгрию, Германия будет защищать своего союзника. В то время как большинство его коллег все еще твердо высказывались против вовлечения Великобритании в войну, этот баланс на следующей неделе изменился, главным образом в результате действий Германии. Грей мрачно сказал, что ультиматум подводит их ближе к Армагеддону, чем в какое-либо другое время после первых Балканских войн. Его решение было значительно менее драматичным: он собирался предложить, чтобы Германия, Франция, Италия и Великобритания объединили силы в том, чтобы подтолкнуть Австро-Венгрию и Россию не начинать никаких действий. Однако в тот же день Великобритания тоже начала свои первые осторожные приготовления к войне. Весь британский флот в своих территориальных водах неделей раньше находился на летних военно-морских маневрах, и правительство теперь распорядилось, чтобы он оставался мобилизован. Подобно российским и французским подготовительным мерам и тем мерам, которые собиралась принять Германия, такие маневры, возможно, были оборонительными по замыслу, но они не обязательно казались таковыми для стороннего наблюдателя, и, значит, в игру вступил еще один фактор, который поднял и так уже высокий уровень напряженности в Европе.
Вечером 24 июля Грей вызвал Лихновски и попросил посла передать своему правительству, что Великобритания желает вместе с Германией обратиться просьбой к Австро-Венгрии продлить предельный срок ответа на ультиматум. Тогда у других держав появится время, чтобы урегулировать усиливающиеся раздоры между Австро-Венгрией и Россией. «Бесполезно, – нацарапал кайзер, когда на следующий день прочитал отчет Лихновски. – Я не стану обращаться с такой просьбой, если только Австрия специально не попросит меня это сделать, что маловероятно. В жизненно важных вопросах и вопросах чести никто не советуется с другими»[1710].
В субботу, 25 июля, Грей снова встретился с Лихновски, чтобы обсудить ситуацию. Немецкому послу со все большим трудом удавалось защищать позицию своего собственного правительства. Большой поклонник Великобритании и ее государственных институтов, он давно уже был сторонником налаживания лучшего взаимопонимания между Лондоном и Берлином. В 1912 г. он был вызван из отставки, чтобы занять этот пост, кайзером, который велел ему отправляться в Англию и быть «очень хорошим парнем». Бетману и в министерстве иностранных дел не понравилось это назначение, потому что они считали, что у него нет достаточного опыта и он слишком простодушно относится к англичанам[1711]. На самом деле Лихновски во время кризиса неоднократно делал полезные замечания: что Германия следует опасным курсом, поощряя Австро-Венгрию, и что в случае начала широкомасштабной войны в нее втянется Великобритания. Стоящие над ним начальники – он их информировал – были мечтателями, если действительно думали, что любой конфликт можно локализовать на Балканах[1712]. (И, как язвительно написал Николсон Бьюкенену: «Я думаю, что разговоры о локализации войны просто означают, что все державы должны встать в кружок и смотреть, как Австрия спокойно душит Сербию»[1713].)