Николай Эдуардович тем временем занят банкой. Он по-прежнему шепчет, затем достает иголку, макает в извлеченный из коробки флакон одеколона…
…Капля крови медленно набухает, падает…
Рядом – нетерпеливое хмыканье Игоря. Кажется, он что-то понимает.
И я – понимаю.
Это уже было. Темная ниша, каменная плита со сбитыми ангелочками…
…Растопыренная пятерня касается окровавленного камня, скользит по лицу… Дымится кровавый ручей, пахнет горелой плотью. Он отступает на шаг, страшный нож медленно опускается вниз…
– Интересно, инт-тересно! П-подобное – подобным… – шепчет Игорь, а я только вздыхаю. Да, интересно! Как хорошо, что Маг не был там, в страшном подвале!
…Танки уже на площади – все десять. Разворачиваются, пушки смотрят на наши окна…
– Сейчас! Сейчас! – господин Лель прижимает палец, выдавливая кровь. Капля за каплей падают в стеклянную банку.
…Из динамиков доносится грохот. Танки открыли огонь.
– Третий этаж. Прямое попадание, – доносится голос лейтенанта.
Мы ничего не слышим – слишком глубоко под землей наш бункер. Но все равно – страшно! Рука Игоря сжимает мою…
– Сейчас, сейчас!..
Банка опрокидывается наземь, и я еле удерживаюсь, чтобы не завопить. Тараканы! Боже, какая мерзость!
– Неплохо! – Игорь качается головой, улыбается, и я немного успокаиваюсь. Неплохо! Тараканы ползают по полу, пушки лупят в упор!..
– Попадание по баррикаде…
Николай Эдуардович переступает босыми ногами, улыбается. Внезапно его лицо начинает меняться. Глаза округляются, кривится рот, отвисает нижняя губа. Веки растерянно моргают…
Где-то я уже видела такое! Да не где-то! Там, в Малыжино! Шизофреники вяжут веники…
Уже солнце над дубком,Нам до дому холодком,Не идем, наказ нам дан,Приказал нам добрый пан.
Даже голос звучит иначе, словно заговорил ребенок. Несчастный больной ребенок, с трудом выговаривающий слова нелепой считалочки. Веки моргают, отвислая губа дрожит:
Будем полем мы бродить,До зари жучков давить.Старый Дид нам образ дал,А Микола в путь послал.
Босая нога медленно, неуверенно поднимается, зависает…
Хлоп!
Обезумевший таракан кидается в сторону…
Хлоп! Хлоп!
И тут мне впервые становится по-настоящему страшно.
Мы в осаде.
Танки лупят в упор.
Псих давит тараканов.
А мы – смотрим, взявшись за руки.
Хлоп!
– Какая пакость! (Это господин Мацкевич.)
Пальцы Игоря чуть сдавливают мою руку. Я поворачиваюсь – Маг смотрит куда-то в сторону, нижняя губа закушена, глаза…
Я еще не видела у него таких глаз!
И вдруг я понимаю – экран!
Пока мы здесь смотрим на тараканов!..
Хлоп! Хлоп!
Поворачиваю голову…
…Знакомый черный дым – над нашим зданием. Верхние этажи горят, в центре баррикады – зияющая воронка. Один из танков, приведенных братвой, бессильно застыл со свернутой набок башней.
(Бах! Бах! – это за спиной.)
И снова дым – возле Госпрома, там, где выстроились танки федералов. Наверное, дымовая завеса, иначе почему…
(Бах! Бах! Бах!)
– Ближе! Увеличьте изображение! Скорее!
Бажанов? Что он там заметил?
Бах!
С тараканами покончено. Малолетний недоумок счастливо улыбается, бормоча что-то вроде «Диди-лило! Диди-лило!» Мы – недоумки взрослые, до сих пор держимся за руки…
– Проверьте! Быстро! Позвоните наверх, должен же там быть кто-то живой!
Резкий голос генерала заставляет очнуться. Я отпускаю потную руку господина Мацкевича. Тот слегка морщится (кажется, сдавила) и тут же виновато моргает. Интеллигент!
Малолетний дебил тоже моргает – и в мгновение ока оборачивается улыбающимся господином Лелем.
– Благодарю вас, господа… и дамы, за, э-э-э, неоценимую помощь…
– Взгляни! – шепчет Игорь. – Эк-кран!
…Дымовая завеса у Госпрома еще гуще. Но вот сквозь дым я вижу нечто странное. Танк? Но почему он лежит на боку? Почему башня?..
– П-подобное – подобным! – повторяет Игорь.
Повторяет – и я начинаю понимать.
На полу – десять дохлых тараканов среди пятен крови…
На площади…
Голос лейтенанта – радостный и одновременно растерянный:
– Господа! Они… Они отводят войска! Отовсюду! Они отводят войска!
В ответ другой голос – злой, недовольный. Господин Молитвин встает, черные перья – дыбом:
– Прошу не радоваться, господа! Господин Бажанов, вы уже закончили эвакуацию южных районов? И, будьте добры, следите за поведением обезьян!
Кар! Кар! Кар-р-р!
Мы еще не успеваем прийти в себя. Над площадью стелется черный дым, над нашим зданием – белый (пожарные расчеты начеку); ефрейтор-сагайдачник орудует веником, сгребая дохлых тараканов.
Входит Бажанов. Генерала не узнать. На лице – ни кровинки, губы сжаты, голос… И голос не узнать.
– Они… ониподняли авиацию и вертолеты. По предварительным данным, направление удара – юг города и основные пункты эвакуации…
Сердце упало.
Все!
Теперь действительно – все!
Онирешили убивать людей.
В этот миг я готова задушить проклятого Ворона.
Накаркал!
4
Глаза закрыты. Смотреть на экраны нет сил. Если б не Игорь, не его плечо рядом – давно вскочила, кинулась бы неизвестно куда, в полутьму коридоров…
Бежать некуда. Нас тоже бомбят. Госпром горит, и огромный небоскреб университета – тоже, и военная академия. Но это – ерунда, пустяки. Страшное – не здесь, страшное там, на юге.
…Перевернутые автобусы, дымящиеся воронки, сорванные взрывом палатки. И люди, люди, люди…
Вакуумные бомбы падают на Изюм, Чугуев, Балаклею. Вертолеты сжигают термитными ракетами кварталы Баварии и Восточного. Черные акулы зависли над дорогами, полными беженцев.
Город еще жив. Не все бомбы взрываются; даже область частично держится. Вертолеты сбиваются с курса, входят в штопор, врезаются в мокрую землю, в обреченные дома. Самолеты идут на огромной высоте, правда, и это помогает не всегда – МИГи и СУ падают, поворачивают назад…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});