ответила она. — По крайней мере, со своей стороны. Что-то мне как-то тоскливо в последнее время — одной, когда он уходит. Он ведь — парень симпатичный, и добрый, и сильный — с ума сойти. И голос никогда не повысит, и в быту не требовательный, и работой никакой не гнушается…
Так, похоже, песне «Мне больше никто не нужен» пришел конец. Это же надо было столько времени голову самой себе морочить! И мне заодно. И я тоже хороша — чуть было не поверила, что Галя, которая просто родилась женой и матерью, одной только второй половиной этой роли удовольствуется! Если уж меня, абсолютно когда-то несемейного человека, мой ангел до такого неистовства довел, что я чуть ли не потребовала, чтобы он на мне женился, то куда уж Гале перед Тошиным ангельским обаянием устоять…
— Другое дело, — продолжала тем временем Галя, — что ему все эти… идеи неинтересны. Со мной. Ждет, наверно, свою настоящую половину. Хотя, конечно, правильно, — дернула она плечом, — в таких делах разбрасываться не годится. Лучше не спешить, но зато уже один раз — и на всю жизнь.
Ну, все. Тоша сам все усилия приложил, чтобы меня назад на работу вернуть? Сам. Сам сказал, что я вполне смогу на электронной связи с офисом постоянно находится? Сам. Сам согласился мне необходимые документы переслать — и пересылать в дальнейшем? Сам. Вот пусть сам на себя и пеняет. Не удалось мне до выхода в отпуск его за шиворот потрясти — теперь не отвертится. По крайней мере, хоть выясню, есть ли Гале на что надеяться. И если есть…
— Галь, только не нужно за него думать, — решительно заявила я. — Он ведь действительно — не совсем… от мира сего. Одно только я тебе точно скажу — обманывать тебя он не станет. Ему просто время нужно, чтобы сообразить, как высказаться.
— Да разве я кого куда-нибудь гоню? — У нее уже, по-моему, в привычку вошла — чуть что — вздыхать. — Может, мне лучше и не знать, что у него на уме. А то от добра добро искать…
По дороге домой я вскользь поинтересовалась у моего ангела, о чем он с Тошей секретничал. Выяснилось, что того вдруг начали мучить тяжкие подозрения в отношении чрезмерной активности Даринкиного наблюдателя. Так вот из-за чего он в последнее время таким дерганным сделался! Ну, конечно — представитель контролирующего органа пару раз на глаза попался, и он уже места себе не находит. А когда у него под самым носом человек ежедневно страдает, он и ухом не ведет.
Хотя, с другой стороны, душевные разговоры в присутствии свидетелей вести… Не говоря уже о… других способах проявления взаимной симпатии. Я вспомнила о своих чувствах в тот момент, когда мой ангел сообщил мне, что за ним больше не наблюдают. И поежилась.
Нетрудно себе представить, что все свои силы после этого я бросила на работу. Чтобы как можно скорее подготовить первую порцию перевода и получить законные основания для того, чтобы связаться с Тошей. А что делать, скажите на милость, если он опять без моего вдумчивого участия пробуксовывать начал? Ведь практика уже давно показала, что для того, чтобы разобраться в земных делах, ему, кроме меня, и рассчитывать-то не на кого! Старший ведь наставник и сам в них не особенно разбирается, да еще и авторитетом давит — вместо того чтобы мягко подсказывать, в каком направлении следует поразмыслить.
Если бы еще только этот старший наставник не начал — прямо с понедельника — мне трезвонить каждые полчаса с явно надуманными вопросами! Вот пусть он мне объяснит, как можно сосредоточиться в таких условиях! Обрадовался, что ли, что я уже не в офисе, где телефоном в рабочее время можно только в служебных целях пользоваться? Если он себе позволяет во время деловых встреч отвлекаться на личные звонки, это же не значит, что все должны тоже плюнуть на трудовую дисциплину.
Он еще и ухмыльнулся, когда вечером я ему перечислила все, что все-таки успела за день сделать. «Несмотря на отвлекающие обстоятельства» — в сердцах добавила я. В ответ он доверительно сообщил мне, что никогда не сомневался в моем умении самоорганизоваться и сконцентрироваться. Тьфу, не буду я с ним больше разговаривать!
И тут он небрежно упомянул, что есть новости от Марины. Я промолчала — пусть только попробует этим ограничиться, сам обещал ничего от меня не скрывать. Я даже честно сдержала данное себе обещание на протяжении всего его рассказа. По окончании которого у меня остался очень неприятный осадок.
Итак, все понятно — Марина идет на таран, Тоша ее боеприпасами снабдил, Стас курс проложил, а спину ей этот новый адвокат страхует. А теперь — минуточку! — где объем работ, отведенный мне? Ну, ладно — нам. Ладно — ему. Я сама подстроюсь — мне ведь, наверно, видней, где от меня больше пользы будет.
Судя по его ответу, Марина отвела ему роль зиц председателя Фунта. Чтобы сидел — сначала терпеливым исполнителем в ожидании разработанной и утвержденной стратегии, потом — свадебным генералом при обсуждении тактики, потом — второстепенным свидетелем на заседании этой их контрольной комиссии. То ли он этого не понял, то ли согласен хоть груздем называться, лишь бы его в кузов идущего на штурм боевого транспортного средства вместе со всеми не посадили.
Похоже, второе — упомянув о Светке (Ах, это, оказывается, нам доверили!), уставился на меня вопросительно. И он еще будет мне рассказывать о своем опыте в решении земных проблем? Банальнейшее дело — успокоить испуганного человека, а у него ни одного здравого предложения. Да какого здравого — хоть какого-то!
Опять все самой делать. Я же говорила, что если ему что-то поручить, то я без работы точно не останусь! Так и просидел сиднем все время, пока я вслух прикидывала, как разговор построить. Только головой кивал и риторические вопросы периодически вставлял, чтобы видимость диалога изобразить. Правда, похоже, старательно запоминал особо удачные фразы — даже повторить их просил. Ему, впрочем, и трех повторений не хватило — и возле телефона рядом со мной уселся, чтобы еще раз прослушать.
Вот и хорошо — жизнь (а, вернее, мы со Светкой) еще раз показала ему, что, сколько ни планируй, а все равно нужно быть готовым к неожиданным поворотам и уметь оборачивать их на пользу делу.
— Свет, привет! — начала я обтекаемо. — Тут был разговор с Мариной — похоже, все прояснилось.
— И что? — настороженно спросила она.
— Помнишь ее теорию, что зло