Эти прелюбопытные сведения я не мог, однако же, использовать против Мэнсона: он прекрасно понимал, что беседы со мной проходили по его собственному приглашению, а в начале этих бесед я ни разу не сообщал об имеющихся у Чарли конституционных правах.
Ситуация сложилась странноватая — так оно, должно быть, выглядело со стороны. Хотя Мэнсон пригрозил убить меня, он по-прежнему присылал мне приглашения встретиться и поболтать.
Не менее странными были и сами наши беседы. Мэнсон сказал мне, например, что верит в закон и порядок. Необходим “строгий контроль” со стороны властей, сказал он. Не имеет значения, к чему именно обязывает закон (добро и зло — понятия относительные), но этот закон необходимо поддерживать самыми строгими мерами; это обязаны делать все, у кого имеется хоть толика власти. Общественное мнение следует подавлять, поскольку одни люди склонны думать одно, другие же — другое.
“Иными словами, твое решение — диктатура”, — заметил я на это.
“Да”.
Им найдено простое решение проблемы преступности, сообщил мне Мэнсон. Надо опустошить тюрьмы и выдворить преступников в пустыню. Но сначала вырезать по кресту на лбу каждого из них, чтобы можно было сразу заметить их в городе и пристрелить, не спрашивая документов.
“Надо ли мне гадать, кто будет пасти их там, в пустыне, Чарли?"
“Нет”, — рассмеялся он.
В другой раз Мэнсон объявил мне, что только что написал президенту Никсону письмо, в котором предлагал немедленно передать ему бразды правления. Если меня это интересует, я мог бы стать при нем вице-президентом. Я прекрасный обвинитель, похвалил Чарли, мастерски оперирую словами, и “насчет очень многого ты совершенно прав”.
“Какого “многого”, Чарли? Насчет Helter Skelter, хода совершения убийств или твоих взглядов на вопросы жизни и смерти?”
Мэнсон улыбнулся и ушел от ответа.
“Мы оба знаем, что именно ты приказал им убивать”, — сказал я ему.
“Буглиози, это не я, a “The Beatles”, та музыка, что они выпускают. Они говорят о войне. А эти детишки слушают музыку и подсознательно получают скрытое в ней сообщение”.
“Ты ездил с ними в ночь убийства четы Лабианка”.
“Я вообще много куда ездил, и по ночам тоже”.
Ни разу я не получил прямого “нет”. И не мог дождаться, когда же Чарли займет место свидетеля.
Мэнсон говорил, что ему нравится тюрьма, хотя пустыня, солнце и женщины нравятся ему еще больше. Я ответил, что
Чарли еще не доводилось бывать в зеленой комнате “Сан-Квентина”[187].
Он не боится смерти, ответил Мэнсон. Смерть — всего лишь отвлеченная мысль. Ему уже приходилось встречаться со смертью множество раз — и в этой, и в предыдущих своих жизнях.
Я спросил, намеревался ли он убить Кроуи, когда стрелял в него?
“Конечно, — ответил Чарли и добавил: — Я могу убить любого не моргнув и глазом”. Когда я спросил почему, он пояснил: “Вы убивали меня долгие годы”. Когда я пристал к Чарли с расспросами, беспокоят ли его произошедшие убийства, Мэнсон ответил, что у него вовсе нет совести, что все на свете — лишь набор мыслей. Лишь он сам, и никто более, управляет своим мышлением; он сам полностью контролирует ход своих мыслей; никому и ничему не удалось подчинить его чуждой программе.
“Когда об этих мыслях заговорят, уж лучше поверь, что это я управляю ими, — сказал Мэнсон. — Я точно буду знать, что и зачем делаю. Я абсолютно точно буду знать, что делаю”.
Мэнсон часто прерывал показания Брукса Постона и Пола Уоткинса брошенными в сторону репликами. Канарек следовал его примеру, выражая протесты, так что Олдер, подозвав адвоката к судейскому столу, сердито объявил ему: “Вы пытаетесь оборвать свидетеля своими пустячными, длинными, путаными, глупейшими протестами. На протяжении всего процесса вы снова и снова занимаетесь этим… Я внимательно следил за вами, мистер Канарек. Я прекрасно понимаю, чем это вы занимаетесь. Мне уже пришлось дважды уличить вас в неуважении к Суду за эти самые действия. Я не стану долго раздумывать, прежде чем сделаю это снова”.
И Канарек, и Мэнсон, понимали, конечно, что показания Постона и Уоткинса мощно поддерживают сторону обвинения. Шаг за шагом, через рассказы этих свидетелей, вырисовывалась эволюция Helter Skelter — не отвлеченной абстракции, как понимал это Джекобсон, но с точки зрения былых последователей Мэнсона, вместе с остальной “Семьей” наблюдавших за тем, как размытые очертания его философской концепции медленно материализовывались в пугающую реальность.
Перекрестный допрос ни в малейшей мере не поколебал этих показаний; скорее, он высветил еще большее количество деталей. Так, во время допроса Постона Канареком адвокат сам, хоть и не желая того, вытащил из свидетеля прекрасный пример тотальной власти Мэнсона над остальными: “Когда Чарли появлялся поблизости, это было так, словно школьный учитель возвращался в класс”.
Хьюз спросил Постона: “Чувствовали ли вы, что находитесь под гипнотическим воздействием мистера Мэнсона?”
О.: “Нет, не думаю, чтобы мистер Мэнсон обладал даром гипнотического внушения”.
В.: “Но вы чувствовали, что он все же обладает некоторой властью?"
О.: “Я считал его Иисусом Христом. Для меня этого казалось достаточно”.
Оглядываясь назад, на время, проведенное с Мэнсоном, Постон сказал: “Я многому научился у Чарли, но я не думаю, что он пытался раскрепостить своих людей”. Уоткинс заметил: “Чарли всегда проповедовал любовь. Только Чарли понятия не имел, что значит это слово. Чарли был настолько далек от любви, что это даже было не смешно. Смерть заводит Чарли. Это точно”.
С момента своей экстрадиции в Калифорнию Чарльз “Текс” Уотсон вел себя несколько странно. Поначалу он говорил мало, затем вдруг замолчал вовсе. Заключенные блока собрали подписи под жалобой об антисанитарном состоянии его камеры. Текс часами мог пристально вглядываться в пространство, после чего, без всякого предупреждения, с силой бросался на стену. В изоляторе, куда его вскоре поместили, Текс прекратил принимать пищу, и вес его сократился до 110 фунтов — несмотря даже на то, что его кормили насильно.
Имелись улики, что Текс симулирует, по крайней мере, часть симптомов, — но его адвокат, Сэм Бубрик, попросил Суд назначить трех психиатров для проведения освидетельствования. Сделанные врачами выводы различались, но в одном сошлись все трое: Уотсон быстро регрессирует к эмбриональному состоянию, и этот процесс может привести к смертельному исходу, если только немедленно не принять врачебные меры. Действуя на основе этого заключения психиатров, судья Делл 29 октября постановил, что в настоящее время Уотсон не может участвовать в судебном процессе и будет отправлен на лечение в больницу в Атаскадеро.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});