не вступился за князя. Лишь молодая девушка вышла вперед, преграждая дорогу сторонникам выдачи Чу Сюня. Её голос звучал тихо, но решительно:
— Разве хороший человек будет за добро платить злом?
— Проваливай! — мужчина одним ударом свалил девушку на землю и плюнул ей в лицо. — Ты спишь с мужиками за деньги, вонючая шлюха! Как смеешь открывать свой грязный рот? Я честный человек! У меня на руках старый отец, жена, дети, и я должен позаботиться о них. А вы, господин Чу, уж не обессудьте!
Он двинулся по направлению к Чу Сюню, собираясь его связать, но кто-то схватил его за ногу. Мужчина посмотрел вниз и пришел в еще большую ярость:
— Вонючая сучка, как смеешь меня останавливать? Хочешь, чтобы мы все умерли вместе с тобой?
— Может я и падшая женщина, но способна отличить добро от зла. Даже кошки и собаки знают, что за доброту надо платить добром, но что творите вы, люди?
— Еб твою мать!
Отец семейства несколько раз пнул девушку ногой по лицу и переступил через нее. В это время основная часть толпы тоже двинулась на Чу Сюня, взяв его в плотное кольцо. Были несколько человек, которые, как девушка из борделя, пытались остановить их, но их быстро смыло людским потоком, подобно сорванным листьям упавшим в бурную реку.
— Князь! Князь, уходите! — дребезжащий голос из толпы принадлежал дряхлой старухе. — Сейчас же, уходите! Не надо жертвовать собой ради этих скотов! Уходите!
Ей вторил ломающийся детский голос:
— Мама, папа, не трогайте его! Не надо, не отдавайте князя демонам, не надо!
Толпа гудела и бурлила как горный поток, и только Чу Сюнь спокойно стоял под яблоней. Дождь безостановочно лил с небес, а вокруг него как будто бесновались вырвавшиеся из самых глубин ада свирепые демоны. В какой то момент ему в самом деле захотелось покинуть это место.
Но тут его взгляд упал на тех немногих людей, кто, рыдая, стояли живым щитом, уговаривали остальных отступить. На маленького ребенка, умоляющего своих родителей, на девушку с разбитым лицом, которая первая вступилась за него, на старуху с растрепанным седыми волосами. Их было немного, чуть больше десятка, но из-за них он не мог просто взять и уйти.
Если люди ошибаются, он не имеет права на ошибку. Если сейчас убрать духовный барьер, все жители Линьаня умрут.
Самое отвратительное, что может быть в этом мире, это вовсе не демоны, вырвавшиеся из ада, а трусливые твари, которые натянули на себя человеческую кожу. Растворившись в толпе, эти звери, следуя своим низменным инстинктам, ради собственного выживания скажут и сделают что угодно.
А если потом их призовут к ответу, они будут виновато блеять:
— Я просто хочу жить. Я так слаб и беспомощен. В чем моя вина?
Раньше он верил, что все те, кого он приютил в своем доме, хорошие люди, у которых просто недостаточно сил, чтобы защитить себя. Но он ошибался. Сегодня прятавшиеся за масками звери, наконец, сбросили свои человеческие личины, показав свои истинные безобразные ухмыляющиеся морды… Но как же хорошо они прятались и притворялись… слишком хорошо…
Князь вовсе не хотел проливать кровавые слезы ради неблагодарных скотов, но эти твари были слишком хитры, так хорошо спрятались среди хороших людей и теперь злорадно хохотали над бессилием Чу Сюня.
«Тебе придется спасти всех нас! Если уберешь защитный барьер, мы утащим за собой всех тех, кого ты действительно хочешь защитить. Виновные и невинные, в ад отправимся все вместе!
Можешь умирать от омерзения, но раз уж ты решил быть благородным, иди до конца! Это же ты здесь хороший человек! Это твой выбор! Так изволь пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти всех. А если откажешься, значит ты лжец и лицемер, и все твои слова о благородстве и высоких целях не более чем мусор!»
Как наяву он слышал, как эти люди кричат и хохочут:
«У тебя нет выбора! У тебя нет выбора!»
Чу Сюнь будто попал в центр шторма гневных голосов и споров. Запрокинув голову, князь подставил лицо хлещущему дождю и холодному ветру.
Боги, неужели небо стало светлее.
Ливень уже смыл кровь со ступеней храма, когда Чу Сюня и тех, кто его защищал, связали и повели к алтарю. Пленив князя, который так долго защищал их, эти люди раздувались от гордости и ощущения собственного могущества. Это все выглядело одновременно так трагично и нелепо, ведь Чу Сюню было достаточно произнести одно простое заклинание, чтобы связывавшие его веревки превратились в пепел.
Однако он этого не сделал, продолжая поддерживать защитный барьер над городом, даже чуть раздвинув его.
В Линьане уже пролилось слишком много крови. Сам же он не хотел никому мстить и лишать жизни невинных.
Этот тонкий золотистый барьер все также защищал и тех, кто черной неблагодарностью отплатил за доброту, и тех, кто защищал его до конца. Когда они вошли в храм, призрачный князь все еще не принял своего истинного воплощения. Из черного чада свечи материализовалась темная размытая фигура, черты которой все еще были неразличимы.
— Почему ты не убрал барьер! — голос был полон ярости, когда Князь призраков обратился к невозмутимому Чу Сюню. — Убери барьер!
Чу Сюнь спокойно ответил:
— Только когда умру.
Черная фигура скорчилась и хрипло провыла:
— Чу Сюнь, ты безумен! Вы… убейте его… убейте его для меня! Иначе, когда придет ночь, я заберу ваши жизни!
Наступил рассвет.
Луч за лучом солнце разбило непроглядную ночь.
Князь призраков не мог долго поддерживать форму при свете дня. Ему осталось лишь отступить во тьму храма. Чадящее пламя свечи задрожало и погасло.
Храм был построен в самой высокой точке города. Чу Сюнь окинул взглядом открывшийся вид. Скрытые в туманной дымке очертания далеких горных вершин, размытые дождем и испещренные шрамами войны долины. Утренний ветер принес с юга Янцзы запах приближающейся весны.
— Князь Чу, нам очень жаль.
— Не обвиняйте нас в жестокосердии. Это вы лишили князя призраков глаза. На вас он затаил обиду… мы же просто вынуждены…
— Сколько можно болтать! Наша семья ждет, когда призрачный князь вернет моего отца к жизни. Разве жизнь князя Чу важнее, чем жизни всех жителей города? Разве этот заклинатель не говорил нам, что все жизни одинаково важны? Это его слова!
Чу Ваньнин издали наблюдал за Чу Сюнем, как никогда ощущая духовное родство с этим человеком из прошлого. Сердце его было в смятении.