бросились в атаку. Одни. Позже король узнал, что оба пали, были убиты, ибо, спасши принцев, они вернулись на поле брани, дабы никто не посмел обозвать их трусами. Один только сын, младший, любимец отца, остался при короле и все кричал ему:
– Слева, отец, берегитесь! Отец, отец, берегитесь, теперь опасность справа!
Но этот сын, скажем прямо, скорее мешал королю, чем помогал. Меч был слишком тяжел для ребячьих рук, чтобы служить грозным оружием, и иной раз королю Иоанну приходилось отстранять своей секирой этот бесполезный меч, чтобы отбиваться от нападающих. Но хоть один он не сбежал, его маленький Филипп!
Вдруг король Иоанн увидел, что его окружили человек двадцать ратников таким плотным кольцом, что ни один не мог даже взмахнуть копьем. И услышал крик:
– Это король, это король! Хватай короля!
И в этом страшном кольце хоть бы одна французская кольчуга! На тарчах и щитах гербы не Франции, а только английские или гасконские.
– Сдавайтесь, сдавайтесь, не то вам конец! – вопили они.
Но обезумевший король ничего не слышал и продолжал махать секирой. Узнав его, англичане чуть отступили: черт возьми, да они намерены взять его живьем! А он рассекал воздух справа, слева, особенно же справа, потому что левая бровь кровоточила и кровь застилала глаз.
– Отец, берегитесь!..
Вдруг король почувствовал удар в плечо. Тут какой-то огромный рыцарь протиснулся сквозь толпу, раздвинул своим грузным корпусом стальную стену, работая налокотниками, и вырос перед королем, который уже задыхался, рубя секирой воздух. Нет-нет, какой же это Иоанн Артуа? Я же вам сказал, что его взяли в плен. Звучным голосом рыцарь крикнул по-французски:
– Сир, сир, сдавайтесь!
Тогда король Иоанн перестал крушить пустоту, оглядел людей, державших его в кольце, и ответил рыцарю:
– Кому я сдаюсь, кому? Где мой кузен принц Уэльский? Я с ним буду разговаривать!
– Сир, его здесь нет, но сдайтесь мне, и я провожу вас прямо к нему, – ответил гигант.
– А кто вы такой?
– Я Дени де Морбек, рыцарь, но вот уже пять лет я живу в английском королевстве, раз не могу жить в вашем.
Морбек, осужденный за человекоубийство и за то, что пошел войной на соседей, был братом того самого Жана де Морбека, который так хлопотал за наваррцев, принимая деятельное участие в подготовке соглашения между Филиппом д’Эврё и Эдуардом III. Ox, судьба, она любит перемешать карты и подбросить перцу в месиво бедствий, дабы стало оно еще горше.
– Сдаюсь вам, – сказал король.
И он бросил свою боевую секиру на траву, снял свою латную рукавицу и вручил ее гиганту-рыцарю. Потом, на мгновение застыв на месте, с залитым кровью глазом, он покорно подставил голову под рухнувший на него позор поражения.
Но вот уже снова вокруг него поднялся шум, его толкали, тащили куда-то, жали; на него навалились, так что он чуть не задохнулся, грубо трясли. Двадцать молодчиков кричали хором:
– Я его схватил! Нет я, это я его схватил!
И, заглушая остальных, орал какой-то гасконец:
– Он мой! Я первый на него напал. А вы, Морбек, явились, когда дело уже было сделано!
На что Морбек отвечал:
– Чего это вы вопите, Труа? Ведь он сдался мне, а не вам.
И все потому, что взять в плен короля Франции – это выгодно, ох как выгодно: тебе и почет, тебе и деньги! И каждый старался уцепиться за короля, доказывая тем свое на него право. Бертран де Труа схватил его за руку; кто-то схватил за шиворот, так что король в тяжелых доспехах рухнул на землю. Они его чуть было на куски не разорвали.
– Сеньоры, сеньоры! – кричал король. – Соблаговолите отвести меня со всей учтивостью, а также и моего сына к принцу, моему кузену. И не деритесь из-за того, кто взял меня в плен. Я достаточно могуществен, чтобы озолотить всех вас…
Но они не слушали его. Они по-прежнему вопили:
– Это я его схватил! Нет, он мой!
И они, эти рыцари, эти спесивые горлопаны, затеяли между собой драку, угрожающе нацелив на соперника железные свои когти, – грызлись между собой за короля, как псы грызутся за кость.
А теперь посмотрим, что поделывает принц Уэльский. Добрый его военачальник Джон Чандос прискакал к нему, и оба стояли на пригорке, откуда открывалось почти все поле боя. Их кони с окровавленными ноздрями были все в пене, и с удил стекали струйки слюны. Они и сами еле переводили дух. «Мы слышали, и я, и он, как оба мы жадно заглатывали воздух…» – рассказывал мне потом Чандос. По лицу принца бежал пот, и стальная сетка, прикрепленная к шлему и закрывавшая лицо и плечи, мерно вздымалась при каждом вздохе.
Перед ними, куда ни кинь взгляд, повсюду развороченные палисады, примятые кусты, вытоптанные виноградники. Повсюду тела убитых людей и лошадиные трупы. Там никак не желающая издыхать лошадь била в воздухе копытами; здесь полз по земле воин в доспехах. А чуть дальше трое оруженосцев несут к подножию дерева умирающего рыцаря. И повсюду валлийские лучники и ирландские ратники обшаривали трупы. Издалека еще доносился порой звон мечей; там еще шел бой. Английские рыцари спустились в долину и окружили кольцом остатки французского войска, пытавшегося прорваться.
Первым заговорил Чандос:
– Благодарение Богу, нынешний день – ваш день, ваше высочество!
– Верно, по воле Божьей, это так. Мы взяли верх! – ответил ему принц.
И Чандос продолжал:
– По-моему, лучше остаться вам здесь и разместить ваше личное войско возле вон того кустарника, на вершине холма. Тогда к вам стекутся все ваши люди, рассыпавшиеся по долине. Да и вам там будет прохладнее, потому что смотрите, как вы разгорячились. А преследовать нам больше некого.
– Таково и мое мнение, – подтвердил принц.
И пока стяг с вышитыми на нем львами и лилиями водружали в кустах и трубили, трубили трубачи, играя сбор, принц Эдуард снял свой шлем, тряхнул белокурыми кудрями, утер мокрые усы.
Ну и денек! Признаем же, что принц не щадил нынче живота своего, скакал без устали по дороге, чтобы его видело все его войско; подбадривал своих лучников, увещевал своих рыцарей, решал, куда послать подкрепления… Ну конечно, в основном-то решали его маршалы, Уорик и Саффолк, но принц всегда был рядом и успевал бросить им из седла: «Хорошо, хорошо, вы действуете правильно…» Откровенно говоря, он лично принял лишь одно решение, зато самое важное, и благодаря этому решению слава сегодняшнего дня по праву принадлежала ему. Когда он увидел, что войско герцога Орлеанского отходит в беспорядке, под напором собственной же отступающей конницы, он тут же