вазочкой с конфетами. В открытое окно вливался ветерок, колыша занавеску. Анна подошла к окну и выглянула, почти ожидая увидеть у ручья шатры меченосцев. Но там играли в футбол мальчишки, а далеко у кромки леса, откуда вчера вышло злосчастное стадо, пыхтел маленький трактор.
— Вы сфотографировали епископа? — спросила Анна, глядя, как пальцы Кина превращают шарик в пластинку.
— Нет, это первый в Европе типографский оттиск.
Он склонился над столом, читая текст.
— Читайте вслух, — попросила Анна.
— Варварская латынь, — сказал Кин. — Алхимический текст. Спокойнее было напечатать что-нибудь божественное. Зачем дразнить собак? «Чтобы сотворить эликсир мудрецов, возьми философической ртути и накаливай, покуда не превратится в зеленого льва… далее нагревай сильнее, и она…» — бормотал Кин.
Трактор остановился, из него выпрыгнул тракторист и начал копаться в моторе. Низко над лесом пролетел маленький самолетик местного сообщения.
«Кипяти сего льва на песчаной бане в кислом виноградном спирте, выпари получившееся, и ртуть превратится в камедь, которую можно резать ножом. Положи в замазанную глиной реторту».
— Опять ртуть — мать металлов, — сказала Анна.
— Нет. «Киммерийские тени покроют твою реторту темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее истинного дракона, который пожирает свой хвост…». Нет, это не ртуть, — сказал Кин. — Скорее это о превращениях свинца. Зеленый лев — окисел свинца, камедь — уксусно-свинцовая соль… Да, пожалуй, так.
— Вы сами могли бы работать алхимиком, — сказала Анна.
— Да, мне пришлось прочесть немало абракадабры. Но в ней порой сверкали такие находки!
— Вы сейчас пойдете туда?
— Вечером. Я там должен быть как можно меньше.
— Но если вас узнают, решат, что вы шпион?
— В крепости много всякого народу. Люди из ближайших селений. Есть и другие варианты.
Кин оставил пластинку на столе и пошел в прихожую, где стоял сундук с одеждой. Оттуда послышался его голос:
— Ну что? Когда дадут энергию?
Жюль ответил:
— После семнадцати.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
18.⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
— Знаете, — сказал Кин вечером, когда подготовка к переходу закончилась, — давайте взглянем на город еще раз, время есть. Если узнаем, где он скрывает свою лабораторию, сможем упростить версию.
Шар завис над скопищем соломенных крыш.
— Ну-с, где скрывается наш алхимик?
— Надо начинать с терема, — сказал Жюль.
— С терема? Пожалуй. — Кин повел шар над улицей к центру города, к собору. Улица была оживлена, в лавках все наружу, так тесны, что вдвоем не развернешься, — торговали одеждой, железным и глиняным товаром, люди смотрели, но не покупали. Народ толпился лишь у низенькой двери, из которой рыжий мужик выносил ковриги хлеба. Видно, голода в городе не было — осада началась недавно. Несколько ратников волокли к городской стене большой медный котел, за ними шел дед в высоком шлеме, сгорбившись под вязанкой дров. Всадник на вороном жеребце взмахнул нагайкой, пробиваясь сквозь толпу, из-под брюха коня ловко выскочил карлик — княжеский шут, ощерился, прижался к забору, погрозил беспалым кулаком наезднику и юркнул в лавку, набитую горшками и мисками.
Ловко маневрируя шаром, Кин повлек его по верхним комнатам — тут всех точно вымело метлой — лишь какие-то приживалки, сонные служки, девка с лоханью, старуха с клюкой… запустение, тишь…
— Эвакуировались они, что ли? — спросил Жюль, оторвавшись на мгновение от пульта, который сдержанно урчал, жужжал, подмигивал, словно Жюль вел космический корабль.
— Вы к звездам летаете? — спросила Анна.
— Странно, — не обратил внимания на вопрос Кин.
В небольшой угловой комнате-светелке, выглядевшей так, словно сюда в спешку кидали вещи — сундуки и короба транзитных пассажиров, удалось, наконец, отыскать знакомых. Пожилая дама сидела на невысоком деревянном стуле с высокой прямой спинкой, накрыв ноги медвежьей шкурой. Готическая красавица в закрытом, опушенном беличьим мехом малиновом платье с серебряными тканными цветами стояла у невысокого окошка, глядя на церковь.
Пожилая дама говорила что-то, и Жюль провел пальцами над пультом, настраивая звук.
— Какой язык? — спросил Кин.
— Старопольский, — сказал Жюль.
— Горе, горе, за грехи наши наказание, — говорила, смежив веки, пожилая дама. — Горе, горе…
— Перестаньте, тетя, — отозвалась от окна девушка.
Некрашеное лицо пожилой женщины было неподвижно.
— Говорил же твой отец — подождем до осени. Как же так, как же так меня, старую, в мыслях покалечило. Оставил меня господь своей мудростью… И где наша дружина и верные слуги… тошно, тошно…
— Могло быть хуже, — девушка задумчиво провела длинными пальцами по стоявшей рядом расписной прялке, потрогала кудель. — Могло быть хуже…
— Ты о чем думаешь? — спросила старуха, не открывая глаз. — Смутил он тебя, рыжий черт. Грех у тебя на уме.
— Он князь, он храбрый витязь, — сказала девушка. — Да и нет греха в моих мыслях.
— Грешишь, Магда, грешишь… Даст Бог, доберусь до Смоленска, умолю брата, чтобы наказал он разбойников. Сколько лет я дома не была…
— Скоро служба кончится? — спросила девушка. — У русских такие длинные службы.
— Наш обряд византийский, торжественный, — сказала старуха. — Я вот сменила веру, а порой мучаюсь. А ты выйдешь за княжича, перейдешь в настоящую веру, мои грехи замаливать…
— Ах, пустой разговор, тетя. Вы, русские, очень легковерные. Ну кто нас спасать будет, если все думают, что мы у леттов в плену. Возьмут нас меченосцы, город сожгут…
— Не приведи господь, не приведи господь! Страшен будет гнев короля Лешко.
— Нам-то будет все равно.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
— Кто эта Магда? — спросила Анна. — Все о ней говорят.
— Вернее всего, родственница, может, и дочь польского короля Лешко Белого. Ехала в Смоленск. Давайте поглядим, не в церкви ли князь?
Перед дверьми, на паперти и на земле сидели увечные и нищие.
Шар проник сквозь стену собора. Анне казалось, что она ощущает запах свечей и ладана. Шла служба. Сумеречный свет дрожал за спиной священника в расшитой золотом ризе. Его увеличенная тень покачивалась, застилая фрески — суровых чернобородых старцев, которые глядели со стен на людей, наполнивших собор сплошной массой тесно прижатых тел.
Роман стоял рядом с князем, впереди, они были почти одного роста. Губы чародея чуть шевелились.
— Ворота слабые, — тихо говорил он. — Ворота не выдержат. Знаешь?
Князь поморщился:
— На улицах биться будем, в лес уйдем.
— Не уйти. У них на каждого твоего дружинника пять человек. Кольчужных. Ты же знаешь; зачем говоришь?
— Затем, что лучше бы тогда и не начинать. Подумай еще чего. Огнем их сожги.
— Не могу. Припас кончился.
— Купи.
— Негде. Мне сера нужна. За ней ехать далеко надо.
— Тогда колдуй. Ты чародей.
— Колдовством не поможешь. Не чародей я.
— Если не чародей, чего тебя в Смоленске жгли?
— Завидовали. Попы