Когда убрали холстину, то прежде всего бросились в глаза различные принадлежности мужского костюма. Все они были сшиты из тонкого сукна и по моде того времени, отличались яркими цветами и богатыми украшениями. Мужчин особенно поразил малиновый кафтан, петли его были обшиты золотым позументом. Это, однако, был не военный мундир, а гражданское платье, принадлежавшее эпохе, когда общественное положение больше, чем в наши дни, сказывалось на одежде. Несмотря на привычку к самообладанию, Чингачгук не мог удержаться от возгласа восхищения, когда Зверобой развернул кафтан. Роскошь этого наряда несказанно поразила индейца. Зверобой быстро обернулся и с некоторым неудовольствием поглядел на друга, выказавшего такой признак слабости. Затем, по своему обыкновению, задумчиво пробормотал себе под нос:
– Индеец всегда индеец, будь он даже проницателен, как Змей. Всякая блестящая безделушка его отуманит и выведет из себя. Впрочем, кафтан на самом деле удивительный и, должно быть, очень дорогой. Ну, Джудит, если это платье было в свое время сделано для вашего батюшки, я не удивляюсь вашей чрезмерной склонности к нарядам.
– Нет, нет, – отвечала с живостью молодая девушка. – Мой отец никогда не носил этого платья, оно слишком длинно и, очевидно, сшито не для него.
– Пожалуй, и так. Вот что Чингачгук: кафтан как раз приходится на твой рост: примерь его, если хочешь, а мы полюбуемся на тебя.
Чингачгук безо всяких отговорок согласился и, сбросив старую истасканную куртку старика Хаттера, немедленно украсил свою особу щегольским платьем знатного сановника. Восторг индейца был неподдельный: он раз двадцать смотрел на себя в маленькое зеркало, употреблявшееся Хаттером для бритья, и жалел от души, что Уа-та-Уа не могла видеть его в эту минуту.
– Довольно, Змей! Сними! Пощеголял, и будет с тебя, – сказал невозмутимый Бампо. – Эти платья не для нашего брата. Нет для тебя наряда приличнее соколиных перьев, байковых одеял и вампума[100], точно так же, как моим обыкновенным нарядом должны быть звериные шкуры, кожаные чулки и крепкие мокасины. Да, Джудит, и мокасины: хотя я белый человек, но должен в некоторых случаях для своего удобства подражать краснокожим. Без мокасинов было бы слишком неловко бродить по этим лесам.
– Я не понимаю, Зверобой, – возразила Джудит, – отчего же не всякому идет малиновое платье? Признаюсь, мне бы очень хотелось посмотреть на вас в этом щегольском кафтане.
– Мне надеть щегольской кафтан знатного вельможи! С чего вы это взяли, Джудит? Я еще, кажется, не сошел с ума. Простой охотник американских лесов, я очень хорошо понимаю, что идет мне, а что нет.
Соблазнительное одеяние, которое, разумеется, никогда не предназначалось для Хаттера, отложили в сторону, и осмотр продолжался. Вскоре из сундука извлекли все мужские костюмы, по качеству они ничем не уступали кафтану. Затем появились женские платья, и прежде всего великолепное платье из парчи, немного испортившееся от небрежного хранения. При виде его из уст Джудит невольно вырвалось восторженное восклицание. Девушка очень увлекалась нарядами, и ей никогда не приходилось видеть таких дорогих и ярких материй даже на женах офицеров и других дамах, живших за стенами форта. Ее охватил почти детский восторг, и она решила тотчас же примерить туалет, столь мало подходивший ее привычкам и образу жизни. Она убежала к себе в комнату и там, проворно скинув свое чистенькое холстинное платьице, облеклась в ярко окрашенную парчу. Наряд этот пришелся ей как раз впору. Когда она вернулась, Зверобой и Чингачгук, которые коротали без нее время, рассматривая мужскую одежду, вскочили в изумлении и в один голос так восторженно вскрикнули, что глаза Джудит заблестели, а щеки покрылись румянцем торжества. Однако, притворившись, будто она не замечает произведенного ею смятения, девушка снова села с величавой осанкой королевы и выразила желание продолжать осмотр сундука.
– Ступайте к мингам так, как вы есть, – сказал Бампо, – назовитесь королевой, бросьте на них величественный взор, и старик Хаттер немедленно получит свободу вместе со своими товарищами по плену.
– Я никогда не думала, что вы способны к лести, – возразила молодая девушка, очень довольная искренним комплиментом. – До сих пор я уважала вас, Зверобой, исключительно за вашу любовь к истине.
– И вы можете видеть в моих глазах истину, и только истину, Джудит, ничего больше. Видел я красавиц на своем веку белых и красных, видел их издалека и вблизи, но ни одна из них не может выдержать ни малейшего сравнения с тем, чем вы кажетесь в эту минуту, – ни одна, и никогда!
Зверобой не преувеличивал. В самом деле, никогда Джудит со своими влажными глазами, полными чувственности и томной неги, не была так очаровательна, как при этих словах молодого человека. Счастливая минута! Еще раз он пристально взглянул на восторженную красавицу, покачал головой и молча продолжил свои исследования.
Они нашли потом несколько добавочных принадлежностей женского туалета, таких же изящных и богатых, как парчовое платье. Все это было положено к ногам Джудит, как будто обладание ими принадлежало ей по праву. Молодая девушка примерила еще два-три платья, между прочими драгоценностями она надела и кружева, дополнившие в совершенстве ее удивительный костюм. Пересмотрев мужские и женские уборы, они нашли другое полотно, покрывавшее остальные вещи сундука. На минуту Зверобой остановился, погруженный в раздумье.
– У всякого, я полагаю, есть свои тайны, – сказал он, – и каждый имеет право беречь их сколько ему угодно. Мы уже отыскали в этом сундуке достаточно вещей, годных для удовлетворения наших нужд: не лучше ли нам остановиться на этом, не развертывая другого покрывала?
– Неужели, Зверобой, вы хотите предложить эти платья ирокезам в обмен за наших пленников? – с живостью спросила Джудит.
– Разумеется! Зачем же иначе мы рылись в чужом сундуке? Этот богатый кафтан, безо всякого сомнения, соблазнит главного ирокезского вождя, и будь у него жена или дочка охотницей до нарядов, это пышное платье удовлетворит самым изысканным требованиям отчаянной щеголихи.
– Вы так думаете, Зверобой? – отвечала озадаченная молодая девушка. – Но зачем и к чему такой наряд индейской женщине? Нельзя же ей носить его в дымном вигваме или таскаться по лесам, цепляясь за сучья в густом кустарнике и хворосте.
– Все это правда, Джудит, и вы даже можете сказать, что эти платья никуда не годятся для этого климата. Ваш батюшка, я уверен, не имеет никакой нужды в этих нарядах и, стало быть, нисколько не станет их жалеть, когда ими будет куплена его свобода. Генри Марч пойдет в придачу.